Вопрос о привилегиях лифляндского дворянства

Профессор Г. Круус, оценивая акты о капитуляции эстляндского и лифляндского рыцарства, отмечал, что, хотя «они и выступали от имени всей страны, в первую очередь отстаивали только свои интересы и беспокоились о том, чтобы сохранить немецкое господство в крае» [408].

Управление краем было вверено генерал-губернатору при непосредственном содействии вице-губернатора, которые ведали как гражданской, так и военной областями, наблюдая за судами, за путями сообщения, за исправной платой податей; главной же обязанностью было охранять права державной власти, не нарушая, однако же, прав и преимуществ земских и городских сословий.

Петр I действительно подтвердил права и преимущества земских и городских сословий Лифляндии и Эстляндии, но «с оговоркою, по которой дальнейшее сохранение этих прав и преимуществ должно было зависеть от усмотрения верховной самодержавной власти в России, и затем внутреннее земское управление и управление городов оставил в том виде, как было при шведах, без всяких существенных изменений» [409]. Эта оговорка в дальнейшем упорно оспаривалась и извращенно толковалась прибалтийским дворянством. До появления книги Ю. Ф. Самарина «Окраины России» привилегии лифляндского дворянства считались закрепленными двухсторонними договорами 1710 г. о шведской капитуляции.


Ю. Ф. Самарин. Литография И. Пожалостина. 1886
Ю. Ф. Самарин. Литография И. Пожалостина. 1886

Ю. Ф. Самарин первым обратил внимание на то, что рыцарство и магистрат городов как подданные России более не правомочны вступать в договорные отношения с царем — носителем государственного суверенитета, следовательно, договоры 1710 г. надо рассматривать теперь как обыкновенные жалованные грамоты, юридическая сила которых зависит от волеизъявления монарха[410]: все привилегии имели законную силу лишь до тех пор, пока они признавались русскими царями[411].

Такая постановка вопроса вызвала напряженную борьбу за и против остзейских привилегий, которые в правовом отношении обоснованы актами 1710–1712 гг. Остзейские политические деятели, историки и правоведы, отстаивая договорный характер капитуляций 1710 г. с последующим подтверждением их Петром I, делали вывод, что русское правительство не правомочно их расторгнуть односторонним актом без согласия магистратов Риги и Ревеля и не может осуществить реформы, затрагивающие остзейские привилегии.

Вскоре после окончания Северной войны прибалтийские губернии получили те свои границы, в которых существовали до 1917 г. Первоначально Лифляндия и Эстляндия пребывали под одним местным управлением, но уже в 1713 г. Петр I повелел учредить Рижскую губернию, отделив Ревель, Дерпт и все прилежащие к ним территории и включив их в состав другой губернии — Ревельской. В 1722 г. Дерптский уезд был выделен из Ревельской и присоединен к Рижской губернии. Во главе их были поставлены губернаторы из приближенных царского двора, а их заместителями и сановниками в аппарате губернатора, как правило, были прибалтийские дворяне. Последние в своей административной деятельности прежде всего старались блюсти интересы и привилегии местного рыцарства, и обычно указы царского правительства приобретали силу в Прибалтийских губерниях лишь в той мере, в какой они соответствовали местным правовым нормам и интересам немецко-прибалтийских дворян. Это в равной мере относилось и к городским магистратам, и к немецким купцам.

Даже официальным языком в Прибалтийском крае был признан немецкий, и переписка губернских учреждений с коллегиями велась обычно на немецком языке, исключением являлись лишь бумаги, поступавшие из так называемых «русских канцелярий» лифляндских и эстляндских генерал-губернаторов. Уже одним этим можно объяснить то обстоятельство, что дела, связанные с Прибалтийским краем, в центральных государственных учреждениях обычно попадали к чиновникам немецкого происхождения соответствующих департаментов. Кроме того, в административный аппарат края подбирались лица, знакомые с остзейскими порядками и привилегиями, а такими опять-таки оказывались чиновники из немцев. Таким образом, получалось, что вплоть до самых высших инстанций управлением Лифляндией и Эстляндией ведали чиновники преимущественно немецкой национальности, что не было предусмотрено никакими привилегиями, но, несомненно, благоприятствовало сохранению остзейской автономии. При этом большую роль играли высокопоставленные лица, которые за неофициальное вознаграждение радели об интересах остзейских сословий. «Одни из них, как, например князь Меншиков, оказывали единовременные услуги, другие оказались на постоянном подкупе. Так, всегдашними ходатаями по делам рижского магистрата были барон Шафиров и Остерман. Постоянным адвокатом рыцарства являлся Левенвольде» [412].

Х. Ведель, исследователь истории эстляндского рыцарства, считал, что русская государственная власть особенно влияла на жизнь Прибалтийского края в области законодательства[413]. В одном только Полном собрании законов за время царствования Петра I насчитывается 37 указов, относящихся к Лифляндии и Эстляндии. Гораздо слабее деятельность царского правительства проявлялась в административном управлении, а роль его в судебной организации остзейских губерний была совершенно ничтожной.

Система сословно-представительных органов прибалтийского рыцарства, утвержденная еще шведскими королями, давала значительные преимущества немецко-помещичьему дворянству в Прибалтийском крае. В середине XVIII в. были составлены особые привилегированные дворянские списки-матрикулы. В них занесли в Лифляндии 172 дворянские фамилии, в Эстляндии — 127 и на острове Эзель — 25. Предки этих дворян владели землями еще во времена Ливонского ордена, шведских и польских королей. Только они получили право полного голоса и являлись членами высшего органа местного самоуправления — ландтага. На территории Эстляндии насчитывалось около 240–250 таких привилегированных дворянских семей, остальные землевладельцы, или так называемые земские дворяне, пользовались ограниченными правами. Ландтаг (эстляндский, лифляндский и эзельский), сословный орган дворянства, собирался раз в три года и обсуждал все вопросы, касающиеся губернии, избирал чиновников местного самоуправления, суда и полиции. Его постановления имели силу закона для местного населения.

Из представителей наиболее родовитых семей избирали ландратов, руководивших губернией в перерывах между ландтагами. Должности их были пожизненными. Однако эти лица и учреждения присваивали себе права и функции правительственной власти и государственных органов. Судьи получали право фактически безапелляционно произносить приговоры по всем крестьянским делам. Лютеранская Церковь и школа превратились в часть сословной организации дворянства, а пастор обязан был помогать вотчинной полиции в установлении личности беглых крепостных. Только в пределах городской черты Ревеля кончалась власть барона, но там господствовал магистрат — городское дворянство. «Немецкое управление, немецкий язык и немецкое право,— по мнению С. Ширрена,— были теми тремя китами, на которых держалась вся Остзейская конституция» [414].

Ландтаги и их исполнительные органы вырабатывали постановления и законы, которые лишь в отдельных случаях утверждались царским правительством. Если правительство или губернаторы, видя произвол прибалтийских дворян по отношению к крепостным крестьянам и ущерб, наносимый казне, считали необходимым вмешаться в деятельность местных немецких властей, это, как правило, не давало результатов. Прибалтийское дворянство противодействовало таким попыткам встречными обращениями к царю или подкупом чиновников. Широко известно, какое влияние прибалтийские немцы имели на окружение трона, особенно при Екатерине II и Павле I, и понятно, почему русским властям не удавалось ограничить в Прибалтике политическое влияние и власть немецких помещиков-дворян.

Главной их целью после присоединения Прибалтийского края к России и до 1819 г. было закрепление своего права на крестьян и землю. В 1739 г. в связи с запросом царского правительства о том, насколько далеко по местным законам распространяется власть помещика на крестьян, лифляндским ландратом бароном Розеном, а в следующем году и эстляндским оберландгерихтом были составлены ответы, получившие известность как декларация барона Розена. В ней подчеркивалось, что крестьяне попали в полную крепостную зависимость еще во время захвата страны Немецким орденом. В качестве крепостных рабов они переходили по наследству, продавались, дарились, закладывались, а в случае бегства хозяин мог требовать их возвращения. Право собственности помещика распространялось также и на имущество крестьянина и на то, что он производил своим трудом. Размеры повинностей помещик устанавливал по своему усмотрению. Барон Розен подчеркивал, что эти права настолько общеизвестны и общепризнанны, что не нуждаются ни в каких особых доказательствах.

Лифляндские и эстляндские дворяне сделали попытку закрепить эти принципы в специальном земельном кодексе, который был составлен Бедбергом и Шрадером и принят лифляндским ландтагом, но царское правительство этот кодекс не утвердило, считая опасным расширять дальнейшие права немецких помещиков. Крестьяне пытались жаловаться властям. В 1748 г. эстляндский губернатор по просьбе помещиков издал постановление, запрещающее судам принимать жалобы на «чрезмерную барщину» [415], на тяжесть государственных и церковных повинностей, которые также обременяли крестьян. Положение усугублялось еще и запрещением торговать зерном и скотом (1742) и держать мельницы (1759). За невыполнение обязанностей по барщине крестьян жестоко избивали, заключали в карцеры и тюрьмы.




[408]  Кruus Н. Grundrib der Geschichte des estnischen Volkes. Tartu, 1932. S. 30.
[409]  Годунов В. И. Краткий очерк истории Эстляндии к 200-летнему юбилею завоевания ее Россией (1710-1910). Ревель, 1910. С. 50.
[410]  Самарин Ю. Ф. Окраины России. Русское Балтийское поморье. Вып. 1 // Самарин Ю. Ф. Сочинения. М., 1890. Т. 8.
[411]  Точку зрения Ю. Ф. Самарина поддерживали И. С. Аксаков (Москва. 1868. 10—28 сентября), М. П. Погодин (Остзейский вопрос. М., 1869), М. Н. Костков (Московские ведомости. 1869. № 191 и след.) и другие русские публицисты, противники остзейских привилегий. Против выступали К. Ширрен (Schirren С. Livlandische Antwort an Herm Juri Samarin. Leipzig, 1869), В. Бокк (Livlandische Beitrage zur Verbreitung grundlicher Kunde von den protestantischen Landeskirche und dem deutschen Landesstaate in den Ostseeprovinzen Rublands, von ihrem Kampfe um Gewissenfreiheit / Hrsg. von W. Bock. Leipzig, 1867. Bd 1), Г. Эккардт (Juri Samarin Anklage gegen die Ostseeprovinzen Rubands / Ubersetzt und commentiert von J. Eckardt. Leipzig, 1869), Ф. Буте (Bunge F. G. Derbaltische GivilprozessnachderJustizreformvom 1889. Reval, 1890) и др. прибалтийские немецкие политические деятели и писатели.
[412]  Зутис Я. Остзейский вопрос в XVIII веке. Рига, 1946. С. 91.
[413]  We del H. Die estlandische Ritterschaft vomehmlich zwischen 1710 und 1783. Berlin, 1935. S. 129.
[414]  Schirren C. Livlandische Antwort an Herm Juri Samarin. S. 116.
[415]  История Эстонской ССР. Т. 1. С. 538.
Ссылки по теме
Форумы