Беднов В.А. Православная Церковь в Польше и Литве. Глава V: Эпоха четырехлетнего сейма (3)
Из книги: Беднов В.А. Православная Церковь в Польше и Литве. Минск: Лучи Софии, 2003. Глава IV: От 1686 года до четырехлетнего сейма
К оглавлению
Сейм принял во внимание этот проект, но вместе с тем обратил внимание и на православное население, которое всегда внушало опасения польскому правительству, и постановил конституцию об обеспечении общественного спокойствия. Содержание этой конституции следующее.
Для обеспечения общественного спокойствия король, с общего согласия сконфедерованных станов, приказывает, чтобы маркитанты, или московские купцы, действительно занимающиеся торговлей, брали от скарбовых комиссий обоих народов или от ближайших судебных учреждений в Польше свидетельства о том, что они на самом деле честно занимаются торговлей, все же прочие неоседлые и скитающиеся по Речи Посполитой возчики, иноземные пилипоны и заграничные неуниатские священники, которые называются чернецами и которых официальные донесения обвиняют в подстрекательстве холопов к бунту и возмущению, должны в течение двух недель со дня издания этой конституции оставить пределы польского государства, в противном же случае они будут схватываемы военными командами для заключения в крепости или для примерного строгого наказания. Где нет военных команд, там сами обыватели должны их ловить и представлять командам. «Так как в дизунитском обряде доселе держался обычай, в силу которого священники этого обряда не только не присягали на верность нашему краю, но даже в своих молитвах и службах церковных вспоминали монархов и князей, чуждых для нашего края, что в поспольстве сего обряда, живущем в нашем крае, могло ослаблять привязанность его к нам, королю, разделять и даже препятствовать уважению и подчинению Речи Посполитой, то мы с согласия сконфедерованных станов постановляем, чтобы старшие и все дизунитское духовенство, в крае ныне находящиеся и потом получающие свои бенефиции, прежде всего принесли присягу на верность нам, королю, и Речи Посполитой перед городским или земским судом того воеводства или повета, где находится бенефиция, и это выполнили в течение двух недель от даты обляты закона; далее, чтобы отселе в молитвах и при богослужении своем они не поминали никого из заграничных монархов или князей, а только нас, короля Августа, а после нас — королей, преемников наших, и благополучие Речи Посполитой. Если же кто из дизунитского духовенства отважится поступать иначе, тот, по обнаружении его вины в каком угодно гражданском суде, будет наказан лишением бенефиций и изгнанием из края, и это дело отдаем под наблюдение тех же судов»[1].
Сеймовые маршалы Станислав Наленч Малаховский и Казимир Нестор Сапега поспешили[2] особым универсалом от своего имени довести эту конституцию до всеобщего сведения. Этим универсалом они объявляют, что попечительная бдительность короля и сконфедерованных станов не дозволяет равнодушно относиться к жалобам на то, что неоседлые и бродячие в пределах Речи Посполитой заграничные дизунитские священники, чужеземные возчики и пилипоны, вторгшиеся под разными предлогами в Польшу, осмеливаются, как видно из официальных донесений и войсковых рапортов, обольщать и обманывать местное крестьянство и возбуждать его к некоторым дерзким поступкам. Король и станы, желая предупредить возможность смятения и устранить опасность для имущества и жизни обывателей, облекли свое определение в форму конституции «Обеспечение общественного спокойствия». Эту конституцию маршалы приводят всю целиком. Универсал свой они, с ведома сеймовых чинов, посылают во все канцелярии — земские, городские и мещанские, особенно тех мест, где чаще всего встречаются подобного рода люди: он должен быть прочитан в церквах и костелах, а в городах и местечках публично обнародован, чтобы никто не мог оправдываться незнанием закона. Таким образом, о вновь изданном законе могли узнать и заграничные дизунитские священники, называемые чернецами, и маркитанты, не имеющие постоянного пребывания в Речи Посполитой, и под всякими названиями шатающиеся в ней иностранцы[3].
В то время как в Варшаве вырабатывали меры охранения общественной безопасности, в русских воеводствах, где ожидалось страшное восстание крестьян, местные обыватели старались устранить грозящую им беду самым решительным образом. В данном случае Луцк подавал пример другим городам: приезжавшие сюда из деревень помещики привозили с собой самые ужасные вести. Они точно указывали день восстания крестьян и начала резни. Приближение Пасхи усиливало страх и опасение поляков: стоустая молва утверждала, что в ночь светлого Христова Воскресения (католического) маркитанты, соединившись с холопами, окружат костелы и истребят всю шляхту. Но католическая Пасха прошла спокойно. Тогда молва приурочила это событие к Пасхе униатской и православной. Поэтому порядковая комиссия приказала отменить все ночные богослужения у униатов и православных, особенно богослужения великих четверга и субботы. По улицам Луцка днем и ночью разъезжали патрули перепуганной шляхты и евреев, за город высылались сторожевые отряды для наблюдения за движением страшного врага, следили внимательно и за переправой через реку Стырь, которая тогда была в полном разливе. Конечно, слухи оказались ложными и на этот раз, но они не исчезли. Говорили, что резня отложена до Фоминой недели, потом — до Преполовения, Вознесения, Троицына дня, наконец — праздника св. апостолов Петра и Павла. Шляхта с трепетом ждала всех этих праздников, и, как показало время, страхи ее были напрасными[4]. Порядковая комиссия в Луцке, пользуясь тем, что сюда было прислано немалое количество войска, показывала пример строгости (точнее — жестокости) для устрашения мнимых бунтовщиков. Прежде всего гнев ее обрушился на маркитантов, как на подстрекателей к резне; первыми жертвами шляхетской подозрительности сделались те из них, которые торговали по городам; в самом Луцке их оказалось двенадцать. Затем был издан универсал, чтобы каждый обыватель хватал странствующих маркитантов и, связав их, доставлял в город. Холопов хватали по самому пустому обвинению и даже подозрению. Положение их было незавидно: стоило донесшему на них пану, его арендатору или эконому присягой подтвердить свое обвинение, и несчастных постигала смертная казнь, так как Луцкая порядковая комиссия самовольно признала (после того, как городской суд отказался судить за недостатком требуемого законами количества свидетелей холопов по доносу Вильчинского, державиа села Любча) такой способ вполне достаточным для осуждения обвиняемого в бунте[5]. От Луцка не отставали и другие города, причем, где не было порядковой комиссии, там магдебургии судили безапелляционно (doroznym sadem). Дубно, Кременец и Владимир так же, как и Луцк, в течение апреля, мая и июня видели в своих стенах целые громады крестьян, обвиняемых в бунте; их, по признанию современников[6], совершенно невинных людей подвергали самым жестоким наказаниям. Уже не раз упоминаемый Стемпковский, киевский воевода, в своем письме к королю (от 13 апреля) рисует такого рода картину. «От самого Владимира по всем местечкам и селам полно виселиц и всякого рода орудий (наказания); и я стараюсь, но без шума; виселиц не ставлю, ибо, где есть виновные, там достаточно времени, а этой мерой часть народа устрашают, но других на самом деле учат тому, чтобы отчаяние ширило начатое движение». За неосторожное или сказанное когда-то слово униатских священников сажали в тюрьмы. Большое доверие, оказываемое крестьянами своему священнику, часто являлось достаточным основанием для ареста и следствия над ним. В одном селе эконом со страху доносил на священника, а в другом — священник на эконома. Опрометчиво принималось всякое донесение, ибо оно признавалось доказательством гражданского усердия, и никто потом не расследовал, хотя бы донесение оказалось и ложным. Находились люди без совести и чести, которые, пользуясь безнаказанностью за доносы, разъезжали по домам униатских священников и, под угрозами доноса, забирали последний грош. Боязнь резни и бунтов покрывала и оправдывала все[7].
Брацлавщина и Киевщина не испытали таких ужасов, как Волынь, потому что здесь шляхта, благодаря близости отрядов, расположенных на границах, не чувствовала себя такой беззащитной, как на Волыни, да и Щенсный Потоцкий немало влиял успокаивающим образом на обывателей этих областей. После Неверковского происшествия брацлавская шляхта собралась в Виннице и постановила внимательно следить за небольшими селами и отдаленными хуторами, запретить кузнецам ночные работы и вооружить надворных холопов и казаков. Такому спокойному и мирному настроению шляхты Брацлавского воеводства много способствовал Щенсный Потоцкий, который не придавал серьезного значения нелепым слухам о готовящемся восстании крестьянства. Он настаивал на том, чтобы порядковые комиссии прежде всего занялись доказательством неосновательности этих слухов, и это будет самым действенным средством для успокоения страны. Над волынской шляхтой он смеялся из-за ее трусости и не мало возмущался теми жестокостями, которые она проявляла по отношению к жертвам своего подозрения[8]. И действительно, подозрения эти были настолько велики, что даже униатские священники подвергались арестам, пыткам и казням. Даже униатский епископ луцкий Левинский подозревался в подстрекательстве крестьян к бунту против помещиков[9]. И хотя он проявлял уступчивость шляхте, та относилась к нему неблагосклонно. Благодаря его уступчивости, был казнен священник Александр Бендеровский (из села Городище) за мнимое подстрекательство холопов[10]. В Кременце осуждены были на смерть три священника, но на их счастье, по настоянию папского нунция, из Варшавы приказано было не приводить в исполнение приговор. В Луцке был казнен еще один священник Феодор Борковский[11].
События на Волыни встревожили и Варшаву, где были лица, предвещавшие крестьянские бунты. В правдивость тревожных слухов начинали верить даже те, которые прежде относились к ним скептически. Да и как было не верить, когда об этом говорили и частные донесения, получаемые с Волыни, и многочисленные беглецы, которые для оправдания своего бегства в глазах других не жалели красок для описания совершающихся на Волыни ужасов. Получались донесения, что пойманы казаки с крупными (grubemi) деньгами, которые они раздавали холопам; хватали казаков, но возникали новые толки о том, что Москва переслала в Польшу две тысячи повозок с оружием для холопов, хотя этого оружия никто не видел. Вспомнили о том, что еще за шесть месяцев до этого Браницкий предвещал крестьянский бунт, и что его жена поспешила перевезти все свои драгоценные вещи из Белой Церкви в Любомль, и отсюда делался вывод, что они были предупреждены на этот счет — кем? конечно, князем Потемкиным, который, по слухам, являлся организатором крестьянского возмущения в Польше. Основанием для такого обвинения «светлейшего князя Тавриды» служили сказанные будто бы им когда-то слова: «Я поляков одними только попами завоюю». Существовало тогда убеждение, что маркитанты, монахи и приходские священники — все причастны к заговору и состоят в подчинении у Потемкина. Не было никакого сомнения в том, что священники на исповеди подговаривают крестьян к резне и при запертых дверях отбирают у них по церквам присягу. В начале мая ходил упорный слух о том, что значительное русское войско вторглось в пределы Речи Посполитой. Конечно, все это должно было усиливать тревожное настроение, которому поддавались и скептики. Даже Станислав Август и тот начинал верить этим нелепостям и 6 мая поручил Деболи, польскому представителю при Петербургском дворе, стараться о том, чтобы императрица каким-нибудь публичным актом дала почувствовать полякам, что она гнушается политикой подстрекательства крестьян в Польше и что охотно предоставляет подстрекателей тому наказанию, какому они могут подвергнуться в Польше[12].
Если так упорно держались в Варшаве, как и во всей Польше, подобного рода слухи, если так подозрительно относилось польско-католическое общество к униатскому духовенству, то, разумеется, и положение православного духовенства тогда было тоже далеко не безопасно; к нему поляки относились еще более подозрительно, чем к униатскому. Православие в лице своих представителей тоже подверглось сильному гонению, претерпело немало тяжких невзгод.
По циркулировавшим в Варшаве слухам, главным виновником готовящегося холопского бунта являлся Виктор Садковский с подчиненным ему православным духовенством.
На Садковского шли жалобы из Слуцка в сейм. 21 апреля 1789 г. в заседании сейма Казимир Сапега читал донесения из Литвы, в которых сообщалось, что Виктор Садковский и несколько подчиненных ему священников подстрекают холопов к бунту и тайно отбирают у них присягу на верность русской императрице; к этому тот же Сапега добавил, что и князь Радзивилл получил от управляющего его имениями в Слуцке сведения, подтверждающие прочитанные донесения. Сейм постановил арестовать Садковского и доставить его в Варшаву для расследования возводимых на него обвинений[13].
Православный епископ был арестован и, к большой радости поляков, доставлен под караулом в Варшаву, где его, несмотря на ходатайство Штакельберга, подвергли строгому тюремному заключению.
Для открытия источника поднятых бунтов через допросы обвиняемых, сейм назначил особую депутацию, в состав которой входило двенадцать членов (examinatorow) — три сенатора и девять послов. Эта депутация должна была просмотреть все полученные рапорты и частные письма о бунтах, составить опросные пункты для обвиняемых, допросить их и дать отчет о деле сейму[14]. Особенное внимание депутация обратила на бумаги Виктора Садковского и архив его консистории; их конфисковали в Слуцке и перевезли в Варшаву. Никаких указаний на то, что Садковский подстрекал холопов к избиению панов, депутация не нашла в рассмотренных ею документах. Обнаружилось противное: он находился в неприязненных отношениях к жившим в Польше пилипонам, требовал порядка во всех приходах и монастырях, доносил польской администрации о бродячих священниках и монахах и советовал преследовать их. Но депутация была поражена тем, что в Польше оказалась целая православная епархия, владыка которой подчинен петербургскому Св. Синоду, с ним сносится, от него получает всевозможные служебные инструкции и указания. Все указы русской императрицы и Св. Синода, издававшиеся относительно церковных дел в империи, доставлялись и Садковскому для рассылки православным церквам в Польше; он исполнял распоряжения и об этом рапортовал в Синоде[15]. Он рассылал манифесты русской императрицы, предписывавшие православным молиться о даровании победы русскому оружию над турками и шведами и совершать благодарственные молебны по случаю взятия русскими Очакова и по случаю рождения в России великой княжны[16]. Не без ведома и распоряжения Садковского рассылались по церквам напечатанные в России книги — «Сокращенный Катихизис», в котором находилась священническая присяга с клятвой в верноподданстве русской императрице, и «О победе на супостаты»[17].
Такого рода открытие оказалось для сеймовой депутации чем-то совершенно новым, поразительным, открытием чрезвычайной важности, в сравнении с которым всякие бунты, для расследования которых она была назначена, являлись совершенно неважными. Депутация оставила в стороне дело о бунте, предоставив его ведению порядковых комиссий, а сама занялась разрешением вопроса об отношении православной иерархии к польскому государству. Чтобы прекратить произвол порядковых комиссий, она приказала городским судам, чтобы допросы обвиняемых в бунте лиц и приговоры над ними раньше их исполнения присылались для просмотра депутацией, и разослала (15 июня 1789 г.) в те же суды выработанную ею программу допросных пунктов для заподозренных священников[18]. В числе этих пунктов находились вопросы: приносил ли обвиняемый присягу, по содержащейся в книге «Сокращенный Катихизис» формуле? Садковским ли, или его предшественником по Слуцкой архимандрии прислана в церковь эта книга? Когда и каким образом получена книга «О победе на супостаты»? Получал ли указы от епископов могилевского, киевского или от Синода без ведома слуцкого архимандрита или его консистории? Бывал ли на православных соборах в Слуцке, и какие бывали на этих соборах распоряжения относительно бунтов со стороны Садковского или консистории, протопопов и благочинных? Не получалось ли со стороны духовной власти указа, противного польскому правительству? Не приносилась ли присяга на верность русской императрице, вопреки присяге королю и Речи Посполитой?..[19] Вопросы эти показывают, насколько подозрительно относилась к Садковскому и православному духовенству сеймовая депутация.
Потратив почти год на рассмотрение арестованных в Слуцке бумаг Виктора Садковского, депутация 26 марта 1790 г. представила сейму печатный отчет (Relacya)[20] о своей деятельности. Хотя в этих документах не оказалось никаких достаточных оснований для обвинения православного архиерея в бунте, но депутация признала его виновным в государственном преступлении и подлежащим суду.
Зато она взглянула на православие так, как никогда не смотрело на него польское правительство. В своей реляции депутация не говорит о бунтах; о них она намеревается сделать доклад в другой раз, а теперь есть нечто более важное, на что следует обратить внимание, это — источник всяких бунтов и покушений на целостность Речи Посполитой; его прежде всего и нужно устранить. Таким источником является православный епископ, распространяющий свою власть в Польше; он не подчиняется польскому правительству и зависит от России; им же, т.е. источником бунтов, является и обеспеченное трактатами покровительство со стороны России польским диссидентам и дизунитам. По мнению депутации, это покровительство должно устранить, а чужую гарантию принадлежавших некатоликам прав заменить гарантией собственного короля и правительства Речи Посполитой. Отсюда прямой вывод: надо провозгласить в Польше свободу религии и обрядов, обещать разноверцам покровительство польского правительства и воспретить им искать покровительства вне своего отечества[21].
Православным должно дать церковную власть, в виде ли синода, или епископа — безразлично, лишь бы она не имела никакого отношения к России. Для тех же православных необходимо завести семинарии, ежегодные средства содержания которых будут очень невелики в сравнении с теми бедствиями, от которых они избавят отечество. Но так как и униаты в 1789 г. не возбуждали к себе доверия со стороны поляков, то депутация предлагала расширить и права униатского духовенства и поднять его значение, предоставив митрополиту и епископам сенаторские кресла[22].
Сейм принял предложение депутации, несмотря на протест римско-католического духовенства, огромным большинством — 123-х против тринадцати[23]. Сеймовые маршалы 13 апреля 1790 г. обратились с универсалом ко всему населению Польши, в котором от имени короля и сконфедерованных станов заявляют, что вследствие религиозного фанатизма Польше пришлось пережить много кровопролитий, и что, пока просвещение (oswiecenie) не преодолеет предрассудков, до тех пор фанатизм не перестанет находить для себя средств и не может быть прочным доверие к правительственной опеке. Поэтому бискупы обоих обрядов обязаны через подведомственное им духовенство внушать каждому понятным для него образом, как можно чаще и обстоятельнее, что и с религиозной точки зрения верность к отечеству является священнейшей обязанностью каждого, что подговоренные к бунту, хотя бы то даже служителями религии, суть изменники не только по отношению к Богу, но и к отечеству, что все принятые на себя ко вреду отечества обязательства, даже подкрепленные присягой, не только не могут никого связывать, но и по существу являются грехом, что всякое обещание чужестранной помощи, о котором не знает правительство, не только не полезно, но прямо-таки вредно для страны. «Разъединенные в религии должны быть связаны любовью к отечеству, любить взаимно друг друга и жить в согласии, чтобы не опасаться за свое и быть страшными для чужих. Король и сконфедерованные станы Речи Посполитой желают, чтобы все жители польского государства спокойно пользовались своими правами под правительственной защитой; но Речь Посполитая желает, чтобы все эти права и привилегии признавались ее собственно благодеянием, словом — она никому не позволит делить с собой ни покровительства, ни власти над своими подданными. Поэтому нам, маршалам, поручено уверить диссидентов и дизунитов греко-ориентальных, что все их вольности остаются в силе, заохотить их к защите страны и пригласить лица этих исповеданий для установления надлежащего церковного управления, нужных им правил и принятия мер, которые бы упрочили у них порядок и связь духовной власти со светской, что мы и постановили, по обязанности управления, привести в исполнение без замедления». Но тут же маршалы заявляют, что все начальствующие признанных законом исповеданий не иначе могут ожидать снисхождения и гражданского над собой покровительства, как только при условии верности отечеству, исполнения общих законов и уклонения от всяких иностранных влияний. Ввиду того, что Польша, в течение многих лет терзавшаяся бедствиями, начинает судьбами Промысла испытывать более счастливую, чем прежде, участь, маршалы от имени короля и сконфедерованных станов приглашают епископов utriusque ritus вознести благодарение Господу за спасение Польши от явной и близкой опасности крестьянского бунта. И некатолики тоже должны, как сыны отечества, выражать свою радость по случаю общественного благополучия своим богослужением. Универсал заканчивается уверением, что с провозглашением религиозной свободы будет устранен источник несчастий и уничтожены те пружины, которые под покровом религии владели невежественными умами[24].
Польское правительство после принятия сеймом отчета следственной депутации приступило к организации православной польской церкви, независимой от российского Св. Синода. Чтобы не было ущерба веротерпимости (tolerancyi) и содержанию религии, чтобы религия не была в противоречии с независимостью и здравой политикой Речи Посполитой, правительство признавало наиболее желательным для себя «возвратить неуниатов к их первой столице», т.е. подчинить их Константинопольскому патриарху. Польскому послу при турецком дворе писали из Варшавы, чтобы он вошел в сношение с переводчиком Порты Оттоманской, который, будучи той же (православной) религии и занимая государственную должность у Порты, знает, как эта политическая пружина, направляемая в Польше религией, может распространять ее влияние вредным для интересов Польши и Турции способом. Переводчик этот может указать средства относительно, по крайней мере, сохранения обрядов этого исповедания и освобождения неуниатского духовенства в Польше от той присяги, которая содержит в себе политико-цивильные пункты и дела светские и через это противна духу религии. Чтобы расположить к Польше переводчика, предписывалось представить ему все положение дела и вред, происходящий от русского влияния не только для Польши, но и для Турции. Но Польше не пришлось воспользоваться услугами переводчика: он, по наведенным справкам, оказался сторонником России, и польский посол обратился за содействием непосредственно к турецким министрам и константинопольскому патриарху. Результат получился благоприятный для Польши. В ноябре 1790 г. в Варшаве была уже копия увещательного послания патриарха к польским дизунитам, которое отвечало видам и намерениям Польши. В этом послании патриарх писал: «С изумлением узнал я, что ваши духовные начальники принесли присягу, в силу которой обязывались быть послушными чужому государству и исполняли такие распоряжения, которые преследовали явную цель подстрекательства народа к непослушанию и бунту против законной власти, к поднятию смятений в собственном отечестве»[25].
В то время, как шла переписка между Варшавой и Константинополем, сеймовые маршалы издали относительно греко-ориентального исповедания новый универсал (9 октября 1790 г. нов. ст.), являющийся дополнением изданного ими 13 апреля того же года. В нем содержалось предписание выслать в Варшаву к 1 декабря представителей по равному количеству от каждой из трех провинций (т.е. от Великой Польши, Малой Польши и Великого Княжества Литовского), людей, выдающихся образованием, общим уважением и чувством гражданского долга; явившись в Варшаву, они должны послужить общему благу отечества и граждан своего исповедания[26], т.е. выработать проект нового положения православия в Польше. В силу этого универсала в Слуцке, Бресте и на Украине состоялись соборы православных[27], на которых были избраны «полномочные делегаты для представления королю и станам Речи Посполитой просьб от имени всего находящегося в Польше греко-ориентального корпуса»[28]. В число делегатов от православных вошли: три представителя черного духовенства — игумен Вельского монастыря Савва Пальмовский, игумен Дятловицкого монастыря Мелетий Бувайло-Лесницкий и управляющий Виленской и Минской архимандриями Сильвестр Бутлай, два священника: слуцкий Даниил Петелькевич и пясоченский Симон Солоневич, один шляхтич Пантелеимон Илликевич-Корбут и три мещанина: Феодор Линевич (лавник города Вильны), Николай Даданий и Георгий Земкович[29]. 15 декабря 1790 г. сейм избрал депутацию для составления проекта относительно православных (graecooryentalnych) и диссидентов; в состав ее входило три сенатора и шесть послов. В конституции, которой назначалась эта депутация, говорится следующее. Король и сконфедерованные станы, торжественно обещавшие государственное покровительство всем разноверцам[30], с целью выработки для них прочных (wiecznych) постановлений, соответствующих справедливости, потребности и значению народа, пригласили избранных из среды разноверцев лиц в столицу; так как сюда идут донесения об исполнении обещанного заодно с заявлением обывателей, что они желают иметь подтвержденными только свободной и независимой Речью Посполитой, как своей законной и единой повелительницей, все свои вольности, то для выслушивания их желаний и для соглашения относительно составления проектов, имеющих решаться при исправлении формы правления, сейм назначает депутацию, в состав которой входит три сенатора и шесть послов. Эти депутаты, по сношению с упомянутыми особами из среды разноверцев и сообразно с политическими взглядами, должны приготовить проект установления их прав, вольностей и прерогатив, respective каждому сословию принадлежащих, и обеспечения справедливости. Что же касается церковного устройства при нынешнем положении дел, то, если где-либо и в каком-либо исповедании будут высказаны пожелания сделать нужные изменения или улучшения, обеспечить неприкосновенность надлежащего пользования законными фундушами, — они, депутаты, приготовят соответствующий проект и представят его для рассмотрения королю и сконфедерованным станам через три месяца[31].
Назначенные сеймом депутаты вместе с избранными представителями православия приступили к своему делу. Чтобы убедить поляков в том, что предполагаемая реформа организации православной церкви в Польше действительно полезна для последней, распространялись слухи, что Россия готова воспрепятствовать проведению этой церковной реформы. Прусский министр при курляндском дворе фон-Гиттель получил из Петербурга известие, будто бы Россия намеревается отомстить Речи Посполитой и для достижения своих целей хочет воспользоваться дизунитами. Фон-Гиттель, представитель дружественной Польше Пруссии, желавшей усилить вражду между Речью Посполитой и Россией, сообщил это известие шамбеляну Олендскому, причем давал советы Польше прервать сношения дизунитов с Петербургской церковью и подчинить их собственному правительству[32]. Это обстоятельство должно было ускорить деятельность вырабатывавших проект. В начале марта 1791 г. представители православия донесли сейму от имени всего «греческого корпуса» в Польше о необходимости установления церковного управления, согласного с духом религии, с канонами и обычаями православной восточной церкви, а также и законами страны; доносили они и то, что существующая в Польше православная церковь оставалась, ввиду заключения Садковского, без верховной власти и от этого терпела большие неудобства[33], по случаю отсутствия духовного суда и внутреннего спокойствия[34]. То же самое доносила и назначенная сеймом депутация для составления проекта относительно православных и диссидентов[35]. Ввиду этого, конституцией своей от 5 марта сейм признал неотложной потребностью установление некоторого присмотра (pewnego dozoru) над православными; но прежде чем восстановить для этого греко-восточного обряда постоянную иерархию, соответствующую потребности и достоинству народа, сейм поручает своим маршалам издать окружные листы всем монастырям, архимандриям, протопопиям и приходским неуниатским церквам Речи Посполитой с дозволением членам православного исповедания собрать 15 мая 1791 г. в городе Пинске генеральную конгрегацию. На этой конгрегации православные должны избрать членов наивысшей консистории из лиц, отличающихся просвещением, поведением и верностью правительству страны, обеспеченных рождением в Польше и свободных от обязанностей присяги чужому правительству. Избранные при соблюдении таких условий члены консистории, принесши присягу на верность королю и Речи Посполитой, принимают духовное управление над всеми православными и подчиняются верховной власти страны[36].
Пинская конгрегация должна была собраться 15 мая. Но так как вследствие отдаленности украинских монастырей и протопопий делегаты их могли запоздать к назначенному сроку, то 24 марта сейм делает новое постановление, в силу которого день открытия конгрегации переносился на 15 июня. К этому сроку и должны прибыть делегаты духовного и светского сословий греко-восточного исповедания. В то же время на эту конгрегацию должны быть назначены четыре комиссара Речи Посполитой — два от Короны и два от Литвы (или хотя бы по одному от каждой из этих провинций). Депутации, назначенной сеймом для составления проектов относительно православных и диссидентов, поручается выработать для этих комиссаров инструкцию. Комиссары, назначенные Речью Посполитой для присутствия на конгрегации православных до самого ее окончания, сообразно со своей инструкцией после закрытия конгрегации должны представить отчет королю и сконфедерованным станам[37]. На основании этой конституции 23 мая король с согласия сконфедерованных станов назначил комиссарами на конгрегацию: от Короны — Кохановского, посла сандомирского, и князя Чарторыйского, генерала Подольских земель и посла люблинского, а от Литвы — Троцкого посла Залеского и пинского посла и подстаросту Бутримовича; войсковой комиссии отданы были распоряжения относительно ассистенции при комиссарах и охраны места конгрегации, а скарбовой — относительно отпуска четырех тысяч червоных злотых «для удовлетворения при этом деле могущих произойти на месте конгрегации издержек (expensa)»[38]. Новогрудский посол Бернович, который занимался разбором дизунитского архива в Слуцке, назначался для сношений с конгрегацией и снабжения ее документами[39].
Православные, работавшие вместе с сеймовой депутацией над составлением проекта о православных, 31 марта 1791 года разослали универсал[40]ко всему обществу православных и братствам, в котором дают краткий отчет о своей деятельности в Варшаве и уведомляют всех православных о предстоящей генеральной конгрегации в Пинске, на которой могут присутствовать делегаты духовенства и всех православных — от общин и братств, от черного и белого духовенства, от светских лиц как шляхетского, так и мещанского сословий. По словам универсала, конгрегация должна учредить церковные должности, нужные в провинциях суды духовные и над ними наивысшую консисторию, которая будет подчиняться только одной верховной власти страны, и избрать лиц для занятия должностей в наивысшей консистории. Ввиду такого благоволения правительства к греко-восточному исповеданию, универсал предписывает, чтобы везде по получении разосланных сеймовыми маршалами универсалов и копий конституции о назначении Пинской конгрегации были совершены торжественнейшие моления о короле и станах Речи Посполитой, принявших под свое покровительство православную церковь. После молебна следует убеждать всю громаду в том, что король и станы Речи Посполитой желают, чтобы всякий подданный, какой бы он ни был религии, но лишь бы верный и послушный законам государства, мог спокойно жить и исповедывать свою веру. По ознакомлении с новым законом и универсалом каждый монастырь и приходская церковь должны избрать «вольными голосами» в полномочные делегаты наиболее подходящих лиц, как из среды монашеской, так и светского клира, людей, облеченных церковными должностями, как-то: архимандритов или их наместников, игуменов или их заместителей, иеромонахов, священников, людей просвещенных, знающих каноны святых соборов и законы государства; от братств могут быть посылаемы лица шляхетского и мещанского сословия. Все делегаты должны быть снабжены инструкциями и полномочиями, а также и денежными средствами на все время заседания конгрегации. У полномочных делегатов должно быть описание состояния каждой церкви, существующих и утраченных фундушей, в чьих руках и с какого времени они находятся, указана давность церковных фундаций и когда они были фундованы, какими привилеями и пожалованьями они снабжены, из камня или дерева сооружены монастыри и церкви, не нуждаются ли они в поправках, велика ли территория прихода, каково количество прихожан. Надо было сообщить о количестве наличных и недостающих священников, о количестве священнических вдов и их потомства и средствах содержания их, о нуждах и потребностях церквей и монастырей, о потребности духовного начальства с епархиальной юрисдикцией — все это надо представить на письме будущей генеральной конгрегации, а та через правительственных комиссаров должна обо всем этом довести до сведения станов Речи Посполитой. Универсал заканчивается выражением надежды подписавшими его, что православные добровольными пожертвованиями покроют расходы находившихся в Варшаве представителей православия, и заявлением последних, что они действовали не во имя личных интересов, а во имя блага отечества и святой восточной церкви.
Универсалы достигли своей цели. Православные пожелали воспользоваться предоставленным им правом и посылали в Пинск своих делегатов, снабженных полномочиями. Прибыло 24 монашествующих, 21 священник и 51 светских, из коих 19 шляхтичей, а остальные мещане, всего же 96 уполномоченных от духовенства, шляхты, мещанства, от архимандрий, игуменств, монастырей, протопопий, приходских церквей, братств и церковных общин Речи Посполитой. Кроме православных, на конгрегацию прибыли и католики как светские, так и духовные. В числе их были: генерал-инспектор войск Великого Княжества Литовского Грабовский, члены цивильно-войсковой комиссии Пинского повета, много шляхтичей-помещиков и должностных лиц того же повета; были и униатские епископы — пинский Иоаким Дашкевич-Горбацкий и туровский Булгак, коадъютор первого[41]. Такое стечение должностных лиц должно было придать большую торжественность конгрегации православных и укоренить в сознании последних мысль об искренности намерения польского правительства поставить греко-восточную церковь в совершенно новое положение. Из назначенных сеймом комиссаров явился только один — посол Сандомирского воеводства Михаил Кохановский[42]. Он и открыл заседания конгрегации 15 июня в церкви Богоявления Господня. По открытии конгрегации православные делегаты просили Кохановского отложить публичные заседания ее до 29 июня, чтобы они имели возможность на своих частных конференциях легализовать свои полномочия, избрать из своей среды директора и асессоров, приготовить требуемые от них донесения и проект организации будущего церковного управления. Кохановский удовлетворил просьбу членов конгрегации, и последние 16 июня избрали из своей среды директора (архимандрита старшего на Украине Мотронинского монастыря Иринарха Балановского), одиннадцать асессоров (из духовенства и мирян), двух секретарей и двух экзекуторов. Этим лицам поручен был весь порядок конгрегации, прием и рассмотрение проектов и представление их на рассмотрение всей генеральной конгрегации[43].
Примечания
[1] Volum. legum IX, 74, XLIV
[2] Конституция постановлена 16 апреля (нов. ст.), в актовые книги Варшавского города внесена 20 апреля (Volum legum IX, р. 74, XLIV), а универсал издан 18 апреля 1789 года
[3] «Киев. Епарх. Ведом. « 1861 г, № 7, часть неоф. , с. 216-220, Арх. Ю. -3. Р., ч. III. т. V, № 7, с. 12-14
[4] Brodowicz, Widok . , р. р. 16 и 17, Kalinka I, 478
[5] Kalinka I, 478-479
[6] Kalinka I, 485-486
[7] Kalinka I, 486
[8] Kalinka I,488-89.
[9] Brodowicz, Widok..., p. 4, 8, 23, 29-30; Kalinka I, 483
[10] Brodowicz, Widok..., 25-28.
[11] Brodowicz, p. 30-40; Kalinka I, 485.
[12] Kalinka I, 490-492.
[13] Kalinka I, 504.
[14] Volum. legum IX, 76-77, L, Арх. Ю.-З. Р., ч. III, т. V, № 13; Kalinka I, 504, 505.
[15] Kalinka I, 512.
[16] Рункевич, Ист. Минской архиеп., с. 115-116.
[17] Арх. Ю.-З. Р., ч. III, т. V, № 14, с. 26-27; сн. Арх. Сбор. XI, № 128.
[18] Арх. Ю.-З. Р., ч. III, т. V, № 14, с. 26.
[19] Арх. Ю.-З. Р, ч. III, т. V, с. 26-28.
[20] Relacya deputacyi do examinuwania sprawy о bunty oskarzonych, na seymie 1790 roky uczyniona, czec pierwsza w Warszawie.
[21] Kalinka I, 514-15
[22] Ibid , I. 515-16
[23] Рункевич, Ист. Мин. архиеп. , 133, прим. 812-е.
[24] Арх. Сбор. V, № 92, с. 245-247
[25] W. Smolenski, Ostatni rok sejmu wielkiego, Krakow, 1897, 83-84
[26] Арх .Сбор., т.V,№93, с. 248
[27] Рункевич, Ист. Мин. архиеп. , с. 133
[28] Арх. Сбор .XI, 174
[29] Киев. Епар. Вед. 1861, №12, с. 377, Korzon I, 213
[30] В акте конституции 3 мая - Volum. legum. IX, 220, § 1
[31] Volum. legum. IX, 201, CCXXXIII
[32] W. Smolenski, Ostatni. rok, 84-85
[33] Арх. Сбор. IX, с. 212, CCLII.
[34] Volum, legum. IX, с. 212, CCL1I.
[35] Ibid, с. 212, CCLII.
[36] Volum, legum. IX, с. 212, CCLII.
[37] Volum, legum. IX, с. 212, CCL
[38] Volum. legum IX, 228. CCLXXVIII; номинация этих комиссаров состоялась 23 мая нов. ст.
[39] W. Smolertski, Ostatni rok. ., 85.
[40] Арх. Сбор. XI, № 126, с. 174-177.
[41] Киев. Еп. Вед. 1861, № 12, с 378-79, № 14, с. 414; W. Smoleiiski, Ostatni rok. , 86.
[42] W. Smolenski, Ostatni rok..., 85.
[43] Ibid., 86; Киев. Еп. Вед. 1861 г., № 12, с. 384-85.