Беднов В.А. Православие в Литве и Польше при короле Сигизмунде II Августе. Люблинская Уния 1569 г.

Из книги: Беднов В.А. Православная Церковь в Польше и Литве. Минск: Лучи Софии, 2003. Глава I: От Казимира Великого до Сигизмунда III.
К оглавлению



 

При сыне и преемнике Сигизмунда Старого, Сигизмунде II Августе, положение православных в юридическом отношении значительно улучшается. Те ограничения, какие наложены были на них при Ягелле известным Городельским постановлением 1413 года, отменяются, вероисповедное различие нисколько не стесняет их, и они совершенно уравниваются в правах и преимуществах с католиками. В Польско-Литовском государстве в дни последнего Ягеллона господствовала религиозная свобода. Общество было настроено в пользу веротерпимости. Одно только католическое духовенство, в лице некоторых представителей высшей иерархии, не разделяло такого общественного настроения. Сильное влияние на развитие среди поляков при Сигизмунде Августе духа терпимости оказывали протестантизм в разнообразных своих формах и расширение прав шляхты, требовавшей себе во всем свободы и не допускавшей по отношению к себе никаких ограничений.
Идеи реформации, пущенные в Германии Лютером, очень быстро перенеслись в Польшу и здесь были встречены очень горячо и сочувственно. Попытки правительства и духовенства остановить их движение и распространение оставались напрасными. Эти попытки были проявлены очень рано. Еще в 1520 году католическое духовенство, собравшееся на Пиотрковском синоде под председательством примаса Яна Ласского, строго воспретило католикам чтение книг, содержащих в себе идеи лютеранства. Запрещение это потом несколько раз подтверждалось последующими соборами. В том же 1520 году Сигизмунд I издал распоряжение (эдикт), которым, под угрозой конфискации имущества и изгнания из отечества, воспрещалось ввозить в Польшу и продавать сочинения Мартина Лютера[1]. Строгие распоряжения против распространения реформации потом повторялись несколько раз как со стороны духовенства, так и со стороны светского правительства. В 1522 году (22 февраля) Сигизмунд I издал второй эдикт против лютеран; видя бесполезность их обоих, король 7 марта 1523 года в Кракове издает третий, наиболее суровый, в котором запрещалось привозить, читать и распространять сочинения Лютера и исповедовать смертоносные догматы протестантизма под страхом смертной казни (сожжение на костре) и конфискации имущества[2]. Но это ничуть не препятствовало тому, чтобы число сторонников «религиозных новшеств», по выражению польских историков, быстро возрастало. Сначала протестантизм распространялся в форме лютеранства, но потом появились и другие его виды: цвинглианство, кальвинизм, социнианство. Все виды и разветвления протестантизма нашли себе радушный приют в Польше и Литве и привлекали к себе многочисленных последователей. Польша стала «убежищем (otworem) для всех иностранных новаторов, которые могли здесь безнаказанно проживать»[3]. Скоро во всем соединенном государстве не было ни одного угла, где бы реформация не имела своих сторонников. Высшие классы в деле отпадения от отцовской религии шли впереди. Многие знатные фамилия обоих государств приняли протестантизм преимущественно в форме кальвинизма. При Сигизмунде I, как уже замечено, новым религиозным веяниям ставились преграды в виде враждебных им королевских эдиктов и соборных постановлений. Сигизмунд же Август в этом случае предоставил полную свободу в деле религии. Сам он с детства был окружен людьми, разделявшими протестантские воззрения. Например, духовник его матери, королевы Боны, Франциск Лисманини был пропитан духом кальвинизма; после женитьбы на Варваре Радзивилл вошел он в близкие сношения с Николаем Радзивиллом Черным, горячим сторонником и покровителем кальвинизма; в своей библиотеке он имел сочинения Лютера и Кальвина, которые и давал для прочтения желающим. Это не могло пройти для него бесследно; он сам проникся идеями протестантства и питал расположение к широкой веротерпимости. Католики говорят, что чтение протестантских книг и беседы со сторонниками протестантских исповеданий развили в его сердце если не что-либо большее, то, по крайней мере, равнодушие к вере своих предков[4]. Иезуитский писатель Коялович сообщает, будто бы король, по убеждению Николая Радзивилла Черного, готов был открыто объявить себя кальвинистом и однажды, в бытность свою в Вильне, направился уже было с этой целью к реформатскому збору (так назывались молитвенные дома кальвинистов), но виленский бискуп преградил ему дорогу, схватил за уздцы коня и сказал: «Это не та дорога, по которой предки вашей королевской милости привыкли отправляться к богослужению, но вот эта», — и направил его к костелу[5]. Но несмотря на свое равнодушие к католичеству, Сигизмунд Август с первых же пор своего правления является его защитником. 13 декабря 1S50 года он дает привилей католическому духовенству, в котором обещал охранять и защищать его права, вольности и привилегии, преследовать и изгонять из государства еретиков, не допускать последних в сенат и вообще к государственным должностям и исполнять все изданные против еретиков постановления. Расположение короля к католическому духовенству объясняют тем, что оно поддержало Сигизмунда Августа в его столкновении со шляхтою из-за Варвары Радзивилл, которую шляхта не хотела признавать королевой[6].
Высшее сословие и шляхта в Польше легко и быстро меняли свои религиозные воззрения и оставляли католичество. Число диссидентов было велико. Приобретя в XVI в. важное политическое значение, шляхта начала добиваться ограничения прав и преимуществ, издавна принадлежавших католической иерархии. Последняя совсем не склонна была отказываться от того, чем она владела, и оказывала шляхте упорное сопротивление. С 1550 года шляхта выставляет на сеймах требования введения во всем государстве однообразного устройства, одних законов, одного суда для всех подданных, одних государственных повинностей для всех, что ослабляло сословные привилегии духовенства. В свои домогательства шляхта включила и требование религиозной свободы, что также являлось посягательством на умаление привилегий католического духовенства, так как последнее, в силу старых порядков и законов Польши, имело право судить всех, кто обнаруживал уклонение от католичества. Борьба шляхты с католическим духовенством выгодна была для православных Польши, так как она объединяла всю шляхту, дорожившую своими сословными вольностями и привилегиями. В деле расширения своих преимуществ литовско-русская шляхта не отставала от польской, и в правление Сигизмунда Августа она добивается того же, что уже было отвоевано поляками.
В 1529 году, как известно, литовцы избрали юного Сигизмунда Августа своим великим князем. Поляки, опасавшиеся, что с избранием особого князя Литва не захочет поддерживать и той призрачной унии с Польшей, какая существовала при Сигизмунде I, решили последовать примеру литовцев и в 1530 году провозгласили его своим королем, и для большей прочности своего дела еще при жизни Сигизмунда I совершили над ним обряд коронования. Все это шло навстречу желаниям Сигизмунда-отца, преследовавшего свои династические интересы; поэтому нет ничего удивительного, что за такое расположение и привязанность польских панов к королевскому дому Сигизмунд Старый решил, как он выражается в своем особом обещании, позаботиться о сохранении за польской шляхтой всех ее уже одобренных прав, привилегий, вольностей и обычаев и потому обещает[7], что его сын Сигизмунд Август, достигши совершеннолетия, т.е. пятнадцатилетнего возраста, безразлично, будет ли жив он, отец, или уже окажется умершим, клятвою подтвердить все, что предоставлено их предшественниками, «особенно же Казимиром Древним, Людовиком, Ягеллом, Владиславом III, Казимиром Ягеллоном, Яном Альбрехтом и Александром», церквам, прелатам, панам, шляхте, мещанам, жителям и вообще лицам всякого звания и состояния. Если же Сигизмунд Август не даст этой клятвы, то его подданные освобождаются от данной ими присяги на верность и повиновение ему[8].
В начале 1537 года Сигизмунд Август достиг пятнадцатилетнего возраста и 4 февраля этого же года в главной церкви (in summo templo) краковского замка действительно дал клятву хранить все права, привилегии, свободы (libertates), иммунитеты — церковные и светские — каким бы станам и людям (без всякого исключения) они ни принадлежали; все это по отношению ко всем своим подданным, жителям Польского государства всякого стана и положения, — обещал без всякого противоречия хранить, защищать и во всем этому следовать (exsequi)[9]. Таким образом, Сигизмунд Август, еще до своего вступления на королевский престол[10], подтвердил все то, что было приобретено шляхтой в течение XIV и XV веков. На вальном коронном сейме в Пиотркове, в субботу, в день св. Анны, 1550 года, Сигизмунд Август издал привилей, в котором подтверждал все коронные права и привилегии, как в силу данных его отцом обязательств, что он по достижении совершеннолетия даст клятвенное обещание хранить все, что было предоставлено шляхте и вообще населению Польши и принадлежащих ей областей по отношению к его правовому положению, так и в силу своего собственного обещания и просьбы всех станов коронных, бывших на сейме, подтвердить все те права и постановления, какие издавались от Казимира Великого до Сигизмунда Старого включительно. Сигизмунд Август обещает своим королевским словом, с принесением присяги, крепко и ненарушимо хранить все права, статуты, иммунитеты, вольности (swobody), пожалования (daniny), привилеи и грамоты, выданные его предшественниками и всегда, сообразно с ними, управлять своими подданными; чего-либо другого, противного названным актам не только сам король не станет чинить, но и других не допустит до этого. «Если, — заявляет король, — нами или кем-либо другим будет допущено нечто противное этим правам, статутам, пожалованиям, привилеям, грамотам, свободам и вольностям или если мы захотим их нарушать (derogowac) или отменять (abrogowac) в чем-либо, то все то не будет иметь значения и силы, как и настоящим нашим листом на вечные времена мы уничтожаем, отменяем и объявляем ничего не значащим»[11]. Литовское княжество тоже не хотело отставать от Короны; и литовско-русские привилегированные классы хотели, чтобы Сигизмунд Август повторил и подтвердил те права и привилегии, какие даны были Великому Княжеству Литовскому его предшественниками. На первом же в годы его правления вальном сейме в Вильне (1548 г.) прелаты, князья, паны и бояре обратились к нему с просьбой подтвердить все эти права и вольности новым господарским своим привилеем[12]. Сигизмунд Август уступил просьбам своих подданных и как бы в виде благодарности, с одной стороны, за то, что они избрали его единодушно великим князем своим, когда он еще пребывал «в нежном возрасте», а с другой, за то, что они чрезвычайно мужественно (animose et viriliter) сражались с врагами, с огромными издержками, трудами и опасностями для жизни (discriminibus) защищая владения Литовского княжества, — за все это он и дал им новый привилеи, в котором повторялось, большей частью с буквальной точностью, то, что содержится в привилее Сигизмунда I от 1529 года[13]. На вальном сейме 1551 года в Вильне Сигизмунд Август опять подтверждает все права и привилегии Великого Княжества Литовского; для этого он издает новый подтвердительный привилеи на том основании, что «и литеры, и хартии, на коих они написаны, и печати, от которых они заимствуют (obtinent) свое значение (auctoritatem) обычно ветшают и портятся», и отсюда является необходимость обновлять старые привилеи[14]. Этот привилей 1551 года замечателен тем, что в нем заключается не простое подтверждение прежних привилеев, но самый текст последних, они приводятся все целиком. На первом месте поставлен акт Городельской унии 1413 года, в той редакции, какая приводится Длугошем в его истории Польши (t. V, с. 153; издатель не приводит его целиком, а ограничивается ссылкой на польского историка). За Городельским актом следует привилей великого йнязя Литовского Сигизмунда Кейстутовича, изданный им в 1434 году (издатель тоже не приводит его, а указывает, где он уже напечатан — ссылается на Monumenta maedii aevi..., XIV, dodatek, № 22, p. 529-531 )[15], а затем идут привилеи: Казимира Ягеллона от 1447 года (изданный в Вильне в день св. Сигизмунда)[16], великого князя Александра 1492 года (дан в Вильне в день Преображения)[17], Сигизмунда Старого — Гродненский 1506 года[18], два Гродненских 1522 года (по поводу назначения князя Константина Острожского Троцким воеводою — один, а другой — по поводу предоставления тому же Острожскому первого места в господарской раде[19], один Виленский привилей 1529 года[20], один Виленский 1522 г. (дан в день св. Николая)[21], большой подтвердительный привилей 1529 года[22] и привилей того же 1529 года, которым возобновляется и подтверждается Городельский привилей 1413 года[23], и, наконец, подтвердительный привилей Сигизмунда Августа 1547 года[24]. По изложении всех указанных актов привилей 1551 года заключается королевским обещанием хранить целиком и ненарушимо (plene ас inviolabiliter) и на самом деле исполнять во всех артикулах, заключениях (clausulis) и пунктах все прежние привилеи; относительно же предоставления должности воеводы «людям греческого обряда, удаляющимся (sciunctis) от общения с католической религией», Сигизмунд Август, ne reipublicae aliquid detrimenti afferatur, — обещает и своим королевским словом и клятвою за себя и своих преемников подтверждает, что в будущем и он, и они, его преемники, «ни одному человеку греческого, или русского, обряда, чуждого по отношению к католической вере и церкви, не будут ни предоставлять никаких достоинств и преимуществ (ullas dignitates, praeeminentias), ни допускать их в тайные совещания (ad consilia secre tiora — раду)», и в этом отношении он будет свято выполнять все, что утверждено привилеями его предков и его самого[25].
Великий Виленский привилей 1551 года был последним подтвердительным привилеем, которым подтверждалось постановление Городельского сейма 1413 года, запрещавшее православным занимать высшие государственные и земские должности и участвовать в господарской раде. Как говорилось уже, тягость этого постановления для православных была невелика, ибо нередко оно de facto не имело значения, и православные, по выражению Сигизмунда Августа, попадали «в лавицы рады» великокняжеской и занимали «иные все станы, на разных службах... бываючи»[26]. Но существование такого ограничения не могло мириться с теми свободами и преимуществами, какие были добыты литовско-русской шляхтой: оно противоречило понятию религиозной свободы, фактически царившей при Сигизмунде Августе в Польше и Литве. Набеги татар на Литовские владения, успехи Москвы в начавшейся с 1561 года войне (особенно взятие Полоцка) пугали короля, и он с началом 60-х годов делается уступчивым по отношению к требованиям шляхты, для которой война с Москвой оказалась крайне разорительной и утомительной. Необходимость заставляла Сигизмунда Августа уступать, потому что шляхта была очень недовольна вследствие увеличения военных поборов и частых походов. На Виленском сейме 1563 г. было сделано много уступок в пользу шляхты; к числу их относится и уничтожение обидных для православных пунктов Городельского постановления 1413 года. Собравшаяся в Вильне на сейме 1563 года шляхта просила Сигизмунда Августа, чтобы все прежние земские привилей были внесены в особый статут точно так же, как в Польше вписаны в сборник (volumen) «привилей и вольности шляхетские». Король дал на это свое согласие. Тогда шляхта просит, чтобы он исправил или объяснил некоторые артикулы Городельского постановления, где права и вольности шляхетские утверждаются только за теми, которые исповедуют католичество и имеют польские гербы, и где только последним предоставляется доступ к достоинствам и урядам, почетным званиям и участию в господарской раде. Сигизмунд Август уравнивает во всем с католиками и всех прочих «стану рыцарского и шляхетского, как Литовского, так и Русского народу, одно бы были веры христианской». Так как отменяемое постановление сделано было Ягеллом и Витовтом наПольско-Литовском сейме, а здесь, при издании привилея, присутствовала только литовско-русская шляхта, то король обещал на ближайшем Польско-Литовском сейме, с общего согласия панов рад и всех станов обоих государств, обновить это уравнение, в случае нужды, другим своим листом с присоединением к нему новых вольностей[27].
В 1563 году Сигизмунд Август своим привилеем уничтожил Городельское постановление, и, таким образом, православные были вполне уравнены с католиками. Но православная церковь в юридическом отношении все-таки не была сравнена с римско-католической, высшая иерархия которой пользовалась громадным влиянием в Польше и Литве. Подтверждая (1 июля 1564 года в Вельске) Литовский статут второй редакции и обещая «всем обывателям Великого Княжества Литовского словом господарским» и «под присягою» его «держати, ховати, ведля того их радити, судити, справовати, и от каждого насилья, моцы, кгвалту и намнейшое образы в том статуте боронити и недопущати ни в чем никому» — Сигизмунд Август касается и церкви — латинской и греческой, собственно ее прав и суда, и гарантирует их неприкосновенность, сообразно со старыми обычаями и привилеями. «Што ся дочыть прав и судов духовных, костелов Божих римского и греческого закону належачих, которые подле стародавнего обычаю и наданья привилеев продков наших и наших господарских князем, бискупом, архиепископу и владыкам и их[28] милости судьям в том паньстве нашом великом князьстве прислушать, то при моцы зоставуем и заховываем теж вечными часы»[29]. В 1568 году на Городельском сейме станы опять просили короля, чтобы им «некоторые речи и члонки в оном привилею (т.е. привилее 1563 г.) поправивши и ведлуг потребы объяснивши, достаточной еще (первей и чого там не доставает наказавши приписати) знову им на то привилей наш дали». В привилее 1563 года ничего не говорилось о князьях, которые в это время несли одинаковые повинности с прочей шляхтой и пользовались одинаковыми с ними правами. Поэтому сейм просил короля распространить права, содержащиеся в этом привилее, и на князей, а затем — подтверждения его не переносить на общий Польско-Литовский сейм, но скрепить его собственной великокняжеской властью. Сигизмунд II уважил просьбу станов, распространил права и на князей и новым привилеем санкционировал предыдущий (1563 г.), обещаясь за себя и за своих преемников, польско-литовских королей, «не одменяючи и не порушаючи, вечно держати» его.[30] Таким образом, литовско-русская православная шляхта добилась того, что за ней были признаны и de jure те права и преимущества, которыми она владела de facto, вопреки прямому закону, лишавшему ее этих выгод и ставившему православных ниже католиков. Православная религия уравнивается в правах с католической, хотя и не совсем еще, так как высшее православное духовенство не пользовалось правом заседать в господарской лавице (раде) и на сеймах наряду с латинскими бискупами. Политическое равенство обоих вероисповеданий требовало, чтобы это право было предоставлено и православному митрополиту с епископами. Неудивительно поэтому, что на том же Городенском сейме 1568 года митрополит Иона III Протасович обратился к королю с ходатайством предоставить и ему с епископами греческого закона постоянное место и голос в королевской раде в такой же мере, как это предоставлено высшей католической иерархии. Просьба эта была отклонена; на нее последовал ответ: «То его королевская милость на инший час откладати рачит».[31] Факт отклонения митрополичьего ходатайства о предоставлении высшей русской иерархии места и голоса в господарской раде и на сеймах свидетельствует о том, что, несмотря на все уступки, делаемые, в силу необходимости, православному населению Литвы, католики ни за что не хотели признавать православия равным своему вероисповеданию, но считали его только терпимым. В противном случае непонятно, почему просьба духовного представителя православия, просьба вполне естественная, являющаяся логическим следствием того положения православной церкви, какое она и de jure, и de facto заняла при Сигизмунде II, — отклоняется в то время, как все, по-видимому благоприятствовало ее удовлетворению: король веротерпим, протестантизм привлек на свою сторону значительную часть литовской аристократии и тем ослабил ряды католиков, православная шляхта уравнивалась в правах с католической. Вероятно, католическая партия употребила все свои средства, чтобы помешать такому торжеству презираемой ею схизмы.
На том же сейме 1568 года митрополит Иона ходатайствовал еще об освобождении православной церкви от внутренних нестроений и об утверждении некоторых имущественных и сословных прав русского духовенства. И при Сигизмунде II, как и при его предшественниках, много вреда причинял православной церкви обычай делать подаванье духовных хлебов светским лицам, не принимавшим духовного сана иногда в течение всей своей жизни. Митрополит просил, чтобы духовные должности не раздавались светским лицам, чтобы последние, по получении какого бы то ни было духовного уряда, оставались в звании мирян не более трех месяцев. Если кто не исполнит этого, то епископ данной епархии лишает его достоинства и хлебов духовных и отдает их людям духовным. Король согласился с этим, но оставил за собой право отбирать таковое достоинство и передавать его другим, «подлуг воли своее господарской», по донесении епархиальным (местным) владыкою. Затем, митрополит просил короля: а) оградить грамотою духовенство от вмешательства светских лиц в его справы и суды; б) освободить владык и вообще владельцев церковных имений от судов замковых (гродских) и земских и подчинить их своему господарскому суду, так как эти имения, как «поданья» короля, подлежат его опеке и обороне; в) возвратить королевской властью все те церковные поданья, которые захвачены несправедливо и силою у церквей многими лицами; г) для прекращения на будущее время подобных захватов, отрядить известных лиц для описи и обмежевания церковных имений; д) отобрать у вилёнских мещан различные документы, принадлежащие митрополии, жалованные грамоты и фундуши, которые те присвоили себе; е) вознаградить из господарских имений убытки десяти церквей в Новогрудке, причиненные отобранием принадлежащих им издавна земель и людей, при производившемся уволочном измерении земель; и, наконец, ж) соединить «по старовечному обычаю» Галицкое архиепископство с Киевской митрополией.[32] Некоторые из этих просьб королем были удовлетворены.
Привилеями 1563 и 1568 гг. православие было уравнено в правах с латинством, и сторонники восточного исповедания делались такими же полноправными гражданами Великого Княжества Литовского, как и приверженцы костела; но фактически и теперь католичество занимало более привилегированное положение, чем «греческий закон». Положение Киевского митрополита и православных епископов нисколько не изменилось к лучшему в смысле усиления их привилегированного положения и уравнения их с латинскими бискупами. Последние были постоянными членами господарской рады и участвовали в литовских сеймах. Православный же митрополит и епископы никогда не имели места и вотума «в раде его милости господарской». Хотя в 1568 г., как говорилось выше, митрополит Иона и ссылался на то, что православные иерархи заседали в раде («водле обычаю звыклого» — выражение митрополита), но, за отсутствием других более ясных и точных документальных указаний, трудно согласиться с мнением преосвященного Макария (Булгакова), утверждающего (в виде предположения), что некоторые митрополиты иногда заседали в раде.[33] Более правдоподобными следует признавать утверждения М.С. Грушевского и Ф.И. Леонтовича, что православные иерархи в деятельности господарской рады непосредственного участия не принимали.[34] Не принимали такого участия православные иерархи и в сеймах литовских; в XVI в. великие князья приглашали на сейм в качестве членов представителей православного духовенства (митрополита и епископов) только иногда, главным образом, когда поднимались вопросы, касавшиеся местного духовенства. Митрополит и епископы не были постоянными участниками сейма ex officio, а только приглашались на него ad hoc, когда были нужны; иногда они являлись и без приглашения господаря, но только затем, чтобы ходатайствовать перед ним о своих нуждах[35]. С отменой Городельского постановления 1413 г. можно было ожидать, что и православная высшая иерархия получит те же политические права, которыми обладала католическая. Но попытка митрополита Ионы в этом направлении оказалась неудачной[36]. Очевидно, католичество ставилось выше православия, последнему придавали меньшее значение, чем латинству, не хотели признавать его привилегированным вероисповеданием. Что правительство Сигизмунда Августа так именно смотрело на православие, в этом, кроме «отказа» короля митрополиту Ионе, убеждает нас и обозрение распоряжений Сигизмунда II относительно сбора налогов: православное духовенство несет больше тягостей, чем латинское, платившее обычно только добровольный взнос (subsidium charitativum). В этом отношении заслуживает внимания постановление 1552 г. (на Пиотрковском сейме), которым определялся размер налогов, взимаемых со всего населения государства, ввиду опасности со стороны турок, татар и волохов. «Русские священники, называемые попами (наравне с посполитыми, мещанами и евреями), должны платить от каждой церкви (ex singulis sinagogis) по злоту», а протопопы, иначе наместники, по гривне (per unam sexagenam); так как все (католическое) духовенство ради защиты отечества согласилось на известную подать, то и русские (заодно с армянскими) епископы, архимандриты и другие прелаты этого обряда должны взносить по два гроша от каждой гривны своих доходов[37]. За этим постановлением последовали поборовые универсалы 1564,1567 и 1569 гг., в силу которых имения духовных лиц облагались наравне с имениями светских владельцев, и само православное духовенство должно было платить налоги. По универсалу 1564 г. священники должны были платить по копе, наместники по четыре злотых, а владыки ро polsiodmu grosza от каждой гривны своих доходов[38]. По универсалу 1567 г. священники должны платить по 24 гроша, а владыки столько же, сколько и в 1564 г.[39]
До сих пор правовое положение православной церкви в Польше и Литве определялось неодинаково. В Польше оно определялось постановлениями королей, которые делали их сообща (с половины XV ст.) с польским высшим сословием и вообще со шляхтою, собиравшимися на сеймы. Постановления эти (statuta) с XV в. собираются частными лицами в особые сборники, впоследствии вошедшие в «Volumina legum», и пускаются в обращение как свод действующих законов государства (Короны)[40]. В Литве дело обстояло несколько иначе. Господарь, или великий князь Литовский, он же почти всегда и Польский король, имел здесь больше самостоятельности, а потому больше руководился своими личными усмотрениями. Но политические обстоятельства и личные соображения понуждали его делать все большие и большие уступки боярам и рыцарству, почему значение последних в XVI в. быстро возрастало. Государственные законы и права здесь содержались в привилеях, издававшихся верховной властью в разное время, вмещаться в один сборник они начинают только со времени Сигизмунда I, при котором, по просьбе и одобрению панов рады и сеймовых послов, был издан в 1529 году первый Литовский Статут. Последний-то и содержал в себе те законы, которыми должны были руководствоваться обыватели Великого Княжества Литовского. В 1566 году Литовский статут был издан во второй редакции. Статут 1529 года, или иначе старый, начинается привилеем Сигизмунда I, которым он подтверждает все права и привилегии церковные, как латинского закона, так и греческого, а равно и гражданские[41]. Вторая редакция его начинается известным уже Виленским привилеем Сигизмунда Августа 1563 года об уравнении православных с католиками в гражданском отношении[42]. Но в обеих редакциях о православии говорится очень мало, или, точнее, — ничего[43], поэтому о правовом положении русско-православного населения в Литве до времени Люблинской унии 1569 г. можно судить по привилеям, время от времени издававшимся великими князьями Литовскими. В Volumina'x же legum, кроме Городельского постановления, мы не находим ни одного законодательного акта о положении русско-православного исповедания, который бы распространялся на всю территорию Великого Княжества Литовского, все же (далеко не многочисленные) акты относятся только к отдельным небольшим районам соединенных государств — именно к Червоной Руси, или Галиции, к Бельзской земле, присоединенной к Короне в 1462 году, и к земле Дрогичинской, которая с 1516 года была подчинена во всем польскому праву.
Только упомянутая Люблинская уния расширила ту область, где Volumina являлись юридической нормой, считались действующим законодательным кодексом.

Люблинская Уния 1569

В 1569 г. совершилось давнее желание поляков и последнего Ягеллона окончательно соединить Польшу и Великое Княжество Литовское в единую и нерасторжимую Речь Посполитую. При этой унии от Великого Княжества Литовского были отторгнуты, или, как говорили поляки, возвращены Короне, Волынь, Подолия, Киевская земля и Подляшье, будто бы de jure всегда принадлежавшие Польше и потому несправедливо захваченные Литвой. Каждая из названных областей присоединена отдельно и каждой из них предоставлен особый привилей, определяющий ее отношение к Короне Польской и правовое положение ее обывателей. В общем, все эти земли в правовом отношении уравнивались с коронными. Что касается положения русско-православного населения «возвращаемых» Короне земель, то ему обещаны: свободное исповедание веры, употребление русского языка в официальных документах, все права и вольности, которыми пользовались и последователи католицизма. Частное обозрение каждого из привилеев этих земель показывает следующее. Подляшская земля присоединяется к Короне на том основании, что она будто бы еще до времен Ягелла вполне законно (prawem doskonalym) принадлежала Польше и только королем Казимиром Ягеллоном оторвана от Мазовии и присоединена к Литве. Обывателям ее даются права, одинаковые с правами прочих коронных обывателей. О православии и правах его сторонников прямо ничего не говорится, но есть места, которыми русские могли пользоваться для поддержания своей религиозной свободы. Таковы: конец § 2, весь § 9 и § 13-й. После заявления о том, что Подляшская земля возвращается Короне «в неразрывное единение и, как собственный и несомненный член, к первому и собственному телу и главе, со всеми вообще и каждом в отдельности крепостями, замками, городами, местечками, селами, землями, поветами» и со всем относящимся к ней, возвращается раз и навсегда и уже никогда и никем не может быть отторгнута от Польши, привилей гласит: «Все обыватели этой Подляшской земли (которых — всех вообще и каждого в отдельности навеки освобождаем и увольняем от юрисдикции Великого Княжества Литовского), как и прочие коронные обыватели, они будут иметь права, сообразно с условиями их положения (stanu) и достоинства, сообразно с условиями всех привилеев, прав и прерогатив королевства Польского, ими, как и прочие обыватели Короны, и впредь всегда (wiecznemi czasy) утешаться будут (sie weselic)»; они освобождаются от всяких налогов, пошлин и повинностей с сохранением лишь 2-х грошей с оседлой или вспахиваемой крестьянином волоки, согласно с привилеями Польского королевства. Параграф 9 содержит в себе обещание короля и Речи Посполитой не уменьшать числа урядов и дигнитарств в Подляшской земле и предоставлять их только местным уроженцам, имеющим здесь свою оседлость (possesya). «Обещаем не уменьшать должностей и урядов в этой Подляшской земле, и если что из них сделается вакантным, то будем предоставлять и давать шляхтичам — местным уроженцам, имеющим здесь недвижимое имение»[44]. Все пункты привилея подтверждаются такого рода заявлением: «желаем, чтобы эти пункты (rzeczy) все в совокупности и каждый в отдельности имели силу вечного закона и вековечную крепость, tak zeby pospolitoSci osobnosci, ani osobnosc pospolitosci w rzeczach wyzszey opisanych nie mogla derogowac»[45].
Волынь (или точнее — воеводства Волынcкое и Брацлавское) тоже возвращается Короне и на том же основании, что и Подляшье: она также издавна calem a zupelnym у niewatpliwym prawem принадлежала Польше. Литовцы получили ее только при Казимире Ягеллоне и незаконно владели ею, невзирая на частые протесты коронных сеймов. Жители этих воеводств освобождаются навсегда от подчинения и послушания Великому Княжеству Литовскому и прилучаются к Польскому королевству, «как равные люди к равным и вольные к вольным и как собственный и истинный член к собственному первому телу и голове, в общности, в часть, в собственность и титул Короны», со всеми своими правами, обычаями и собственностью всякого рода, соединяются на все последующие времена так, что уже не могут быть отняты ни в целом, ни в частях. Обыватели обоих воеводств, наравне со всеми прочими коронными обывателями, будут пользоваться «каждый сообразно с условиями своего положения, чина и состояния (podle powolania swego, stanu, dostoienstwa у obescia) всеми привилеями, правами и вольностями королевства Польского, как ими пользуются все обыватели короны Польской; всем этим сообща с ними будут вечно пользоваться и утешаться они и их потомки». Из того, что относится к положению православия, в привилее Волынской земле можно отметить следующее: «§ 5. А чтобы обыватели сей выше названной земли, т.е. воеводств Волынского и Брацлавского, рады наши, духовные и светские, князья, паны, шляхта, рыцарство, а равно и станы духовные римского и греческого закона, познали обильную нашу милость, постановляем, чтобы их крепости, замки, города, поместья (osiadlosci), местечки, села со всеми вообще и каждым в отдельности выше упомянутыми подданными их в этой земле делаем свободными от всех податей, которые лежали на них доселе, от уплаты всяких поборов, мыт или ввозных пошлин (cel) и от сооружения и починок наших замков и мостов, сообразно с привилеями и правами Короны; их мы сравнили и сравниваем в одинаковой мере с прочими обывателями Короны и сделали их участниками всех прав, вольностей и привилегий (zawolania) короны Польской». Но при этом все-таки удерживалась за ними подать в виде двух грошей обычной польской монеты с каждой оседлой волоки, где они одномерны, а где нет волок, там по одному грошу с оседлого же дыма, что удерживается за ними «для признания верховенства (zwierchnosci naczej) королевского над ними. Бояре их путные, несущие военную службу (ktorzy woyne shiza), платят по грошу подымного, а загродники (zagrodnicy) совсем освобождаются от него». «Сверх того особенно обусловливаем, что паны рады наши, духовные и светские, князья, паны, вся шляхта вообще и каждый (шляхтич) в отдельности, обыватели Волынской земли, т.е. воеводств Волынского и Брацлавского, какого бы они ни были стана, достоинства и положения, не подлежат и не должны подлежать экзекуции относительно имений, начавши от всех наших предков, королей польских и великих князей литовских, предшествовавших Александру, а равно и в статуте польского короля и великого князя литовского Александра, дяди нашего, который в 1504 г. на вальном сейме в Пиотркове (в среду перед неделей средопоклонной), дан относительно порядка (okoto obyczaiu) записывания королевских имений[46], да и в других статутах и постановлениях времен Александра и Сигизмунда, отца нашего, и в наши часы, относительно экзекуции этого статута (окоlo exekucyi tego statutu) в Пиотркове, Варшаве и Люблине до сих пор постановленных. Их мы обязаны хранить так, как и храним сообразно с написанным в привилеях, нами ли, или предками нашими, королями польскими и великими князьями литовскими, данными под печатями коронными или литовскими. Обусловливаем им под присягою нашею королевскою и с согласия (z pozwoleniem) всех рад наших, духовных и светских, и послов земских коронных, и уверяем их в том, что эта экзекуция (т.е. отбирание имений и городов, замков, дворов, сел, земель, грунтов, zamian, wyslug, всех пожалований нашими предками и нами — их предкам и им самим данных), на них не распространяется, ибо они, будучи при Великом Княжестве Литовском в те часы, когда при Александре устанавливалась в Короне экзекуция, не были подвластны Короне и, когда коронные станы добровольно установили для себя экзекуцию, они не принимали ее заодно с ними и не признавали»[47]Литовский статут, действовавший здесь до Люблинской унии, целиком удерживает свое значение; и король с панами своей рады, в случае апелляций в королевский суд, должен судить по статуту Литовскому. Только военный раздел о земской обороне, как несогласный с коронными законами, настоящим привилеем совершенно уничтожается. На своих поветовых сеймиках обыватели волынские могут исправлять его в отдельных артикулах и эти поправки представлять на вальный сейм коронный. Все акты гродских и земских судов, позвы, вписывание в книги, акты, декреты и грамоты, выходящие из королевской канцелярии, и вообще все официальные документы должны быть «в виде просьбы всех станов Волынской земли писаны русским языком», исключение составляют только мещанские дела Магдебургского права, которые, по обычаю польскому, при направлении их коронными и дворными урядниками к королю, должны писаться на польском языке. Далее, дается гарантия того, что «всех вышеупомянутых князей земли Волынской, обывателей и потомков их как в римском, так и в греческом законе состоящих, будут держать в их стародавней чести и достоинстве, как от предков своих и до сего времени они были, и их, по доблести и пригодности каждого и по нашей воле (upodobania), без помехи (zawady) со стороны артикулов коронного статута, составленных относительно князей, представлять к замковым, державным и дворовым нашим урядам и допускать в лавицу рад наших, как и прочих людей шляхетского народа Волынских земель». Те же паны рады — духовные и светские, князья и шляхта подлежат юрисдикции местных гродских и земских судов. Должности, уряды и дигнитарства, как духовные, так и светские, как великие, так и малые, безразлично, римского ли то закона они будут, или греческого, не уменьшаются и не сокращаются, но целиком сохраняются. При освобождении уряда или дигнитарства вакансия будет предоставляться обывателям Волынской земли шляхетского рода, имеющим здесь свои поместья (osiadlym). Ввиду соединения Волыни с Короною, паны рады, духовные и светские, т.е. сенаторы, Волынской земли получают по принесении присяги место среди коронных сенаторов, а местные земские послы — среди коронных земских послов. Обывателям Волыни предоставляется право собираться на поветовые сеймики для выбора сеймовых послов, и эти последние перед отправлением на сейм должны собираться, по польскому обычаю, во Владимире. Избранные и отправленные на сейм получают такое же содержание, как и послы земель Русского воеводства. В знак принадлежности Волыни к Короне постановлено изображать на военных хоругвях Волынских земель вместе с давними гербами и польский коронный (орел). Привилей заканчивается обещанием, скрепленным королевской присягой, хранить его во все времена нерушимым. «Всему вышеизложенному — артикулам, правам и вольностям, которые с согласия всех рад наших как духовных, так и светских и коронных земских послов, написаны здесь в этом привилее, не должны и не могут ни в чем противоречить (szkodzic — препятствовать, мешать) ни никакие измышления, ни никакие привилей земские или какие-либо иные, ни никакие статуты, ни даже сеймовые коронные конституции не могут вредить и в чем-либо ослаблять их, а мы сами обещаем, под нашей присягой, Польскому королевству старательно соблюдать их и держать ни в чем не нарушаемыми; обещаем сим привилеем, что и преемники наши, польские короли, будут блюсти и держать их, ни в чем не нарушая»[48].
Киевское княжество по желанию поляков также было «возвращено» Польше, как будто бы еще задолго до времен Ягелла принадлежавшее короне Польской. «Киев был и есть, — говорили поляки, — глава и столица (growne miasto) Русской земли, а вся Русская земля с давних времен в числе прочих прекрасных членов и частей присоединена была предшествующими польскими королями к короне Польской, присоединена отчасти путем завоевания, отчасти путем добровольной уступки и наследования от некоторых ленных князей». От Польши, «как от собственного тела», она была отторгнута и присоединена к Литовскому княжеству Владиславом Ягеллом, который сделал это ввиду того, что правил одновременно и Польшей, и Литвой. В привилее, выданном этому княжеству, по случаю присоединения его к Польше, обывателям его предоставляются те же самые права и преимущества, которые перечисляются и в рассмотренном выше привилее Волынской земли. Так как в этом привилее встречаются места, буквально сходные с приведенными уже выдержками из Волынского привилея, то здесь будут повторены только те места привилея Киевской земли, где встречается прямое указание на права русско-православного населения Киевской земли. Обыватели ее присоединяются к королевству Польскому, «как равные к равным и вольные люди — к вольным», со всем тем, что они приобрели и имеют издавна по обычаю, установившемуся порядку и какому бы то ни было праву. О лицах православного исповедания в привилее говорится в двух параграфах его: во втором и пятом, и в обоих случаях они уравниваются с католиками. Во втором параграфе здесь говорится то же самое, что и в пятом Волынского привилея. «А чтобы обыватели этой Киевской земли, рады наши духовные и светские, князья, паны, шляхта, рыцарство, также и духовные станы римского и греческого законов, познали нашу обильную милость, постановляем» и т.д. перечисляются те же привилегии относительно налогов и поборов, которые уступлены волынянам. И здесь, как и на Волыни, оставлены только два гроша с оседлой волоки (где они одномерны) и грош с дыма, где нет волок. На путных бояр также налагается подымное в размере одного гроша, а загродники (zagrodnicy) освобождаются от этого налога. Пятый параграф Киевского напоминает собою 8-й из привилея Волынской земле. «Обещаем и обязуемся всех обывателей Киевской земли и их потомков, как в римском, так и в греческом законе пребывающих, держать в их старинной чести и достоинстве, как они до сего времени от предков своих были, и их, по доблести и пригодности каждого и по нашей воле, представлять, без помехи со стороны артикулов в польском статуте (написанных о князьях), к замковым, державным и дворовым нашим урядам и допускать в лавицу рад наших... Обещаем и обязуемся не уменьшать и не сокращать должностей, дигнитарств и урядов в земле нашей Киевской как духовных, так и светских, великих и малых, как в римском, так и в греческом законе состоящих», и т.д., как и в предыдущем привилее. Оканчивается он, подобно предыдущему же, обещанием короля за себя и своих преемников вечно и неизменно хранить все изложенное в привилее. Обещание это подкрепляется королевской присягой и многочисленными подписями сенаторов[49].
Вместе с привилеями Подляшской, Волынской и Киевской землям 1 июля 1569 года был составлен особый привилей по поводу унии Великого Княжества Литовского с короною Польской[50]. В нем после заявления о давнем желании установить унию обоих государств, излагается общий ход переговоров по этому поводу между литовскими и польскими панами со времени Сигизмунда I и заявляется, что на собравшемся 23 декабря 1568 года Люблинском сейме пришли-таки, с Божьей помощью, к этой цели, за что Богу Единому в Троице — хвала, королю Сигизмунду Августу — вечная благодарность (dzieka niesmiertelna), а Польше и Великому Княжеству Литовскому на вечные часы — слава и честь (ozdoba).
Как видно из акта унии, Великое Княжество Литовское, потеряв свои богатые и при том лучшие области, вместе с ними теряло и прежнюю свою самостоятельность: прежняя династическая уния заменялась унией реальной, неразрывным на вечные времена соединением Литвы и Польши в одно государственное тело, в одну Речь Посполитую, с «одной головой и одним государем». Литва утратила многие свои особенности: она лишилась права иметь своего отдельного великого князя, место которого с этого времени занял избираемый сообща поляками и литовцами король с великокняжеским титулом; взамен собственно литовских отдельных сейма и сената (рады) вводился один общий сейм и сенат; монета и дипломатические сношения с соседними государствами делались общими; Литва сохраняла за собой только свои чины и статуты. Те права, земские вольности и преимущества, которые были получены обывателями Литовского княжества от своих князей, были удержаны в полной силе и значении на все последующие времена. Параграф 7 привилея, данного Великому Княжеству Литовскому, вменяет в непременную обязанность всякому королю, вновь избираемому с общего согласия Литвы и Польши, при коронации скреплять присягой написанные «на одном листе и одними словами, на вечные времена, все права, привилегии и вольности всех подданных обоих соединенных народов и государств»[51]. Всякий король по девятому параграфу того же привилея должен хранить всегда ненарушимо и твердо «все права и привилеи всех земель и народов Польши и Литвы со всеми относящимися к ним землями — права и привилеи, на каком бы языке они ни были писаны предшественниками Сигизмунда Августа, а равно и самим им, с давнего времени и с начала унии каким бы то ни было образом предоставленные грамотами всем вообще и каждому в отдельности, — права, вольности, дигнитарства, прерогативы, все уряды обоих народов — хранить в целости и ненарушимости». Король должен сохранять «твердо и без нарушения для всякого сословия (stanu) все законы, суды, wysady, княжеское звание и шляхетские фамилии вышеназванных народов, постановления судов, все бывшее до сего времени»[52]. В конце привилея все присутствовавшие на сейме дают обещание, что все постановленное здесь и содержащееся в нем никогда не будет отменяемо и изменяемо ни панами рады, ни земскими послами, «но навеки целиком и крепко будет хранимо». Для вящего подтверждения привилеи был скреплен печатями высших духовных лиц (прелатов), сенаторов и всех земских по-слов Короны , а равно и присягой представителей обоих государств[53]. Каждый из упомянутых привилеев был еще раз подтвержден членами сейма, причем решено было вписать их в канцелярские акты (и польские, и литовские), а копии с них, за королевской печатью, выдать каждому воеводству. В этом вторичном подтверждении опять заявляется, что земля Подляшская, Волынская и Киевская отторгнуты от Литвы и присоединены к Короне со всеми их принадлежностями и имениями, как к собственному телу его собственные члены. Всем им дается право быть причастными, сообразно со званием и состоянием каждого, законам, правам и вольностям народа польского, пользоваться ими подобно прочим обывателям Короны и находиться под управлением и урядом польскими[54]. Таким образом, по смыслу актов Люблинской унии, Великое Княжество Литовское и соединенные с ним русские земли уравниваются во всем со всеми землями и областями Короны. О каких бы то ни было ограничениях и религиозных стеснениях нет ни одного слова. Те права и преимущества, которыми до сего времени владела православная церковь и которых добилось для себя русское население, сохраняются ненарушимыми. Мало того, уравненным с Польшей областям дается торжественное обещание никогда не делать никаких изменений в том, что предоставлено им в выданных Люблинским сеймом привилеях.
Акты Люблинского сейма 1569 года являются первыми, можно сказать, законодательными постановлениями Польско-Литовского государства, или Речи Посполитой, действие которых простирается в одинаковой мере и степени на обе половины соединенных государств. Они, с одной стороны, подтверждают всем областям Великого Княжества Литовского все те законы, права, вольности и сословные привилегии, которыми раньше определялось их юридическое положение, а с другой стороны, уравнивали их с коронными областями во всем том, чего эти первые не имели в сравнении с последними до Люблинской унии. Дух веротерпимости, господствовавший в эту эпоху среди польско-литовского общества, а затем и политические расчеты покрепче связать с Польшей богатые и обширные области, населенные православно-русскими обывателями, не позволили римско-католическому духовенству поставить какие-либо ограничения религиозной свободе русского населения; правительство стояло за религиозную свободу и проявляло свою веротерпимость, но эта веротерпимость являлась не столько добровольной, сколько вынужденной. Она вытекала не столько из уважения к религиозным убеждениям населения, сколько из простого расчета сохранить внутренний мир и спокойствие государства, так как при том разнообразии религиозных верований, какое царило при Сигизмунде Августе в Польше и Литве, подобное нарушение этого мира религиозных общин могло повести к страшным расстройствам и опасным для государства замешательствам. Правительству желательно было поддержание наружного мира и согласия между неприязненными друг другу вероисповеданиями. Католицизм, которому реформация нанесла страшный удар и из рядов его последователей вырвала много наиболее знатных и влиятельных польско-литовских панов, перед Люблинской унией начинал только собирать свои силы, чтобы открыть наступательное движение против своего противника. Быстрые успехи реформации в Польше и Литве с шестидесятых годов XVI в. приостановились. Папы через своих легатов употребили много усилий на то, чтобы остановить их. Из среды польских епископов нашелся ревностный поборник католицизма, епископ Вармийский, кардинал Станислав Гозий. Благодаря деятельности его и легатов апостольского престола, католическая иерархия начала несколько приходить в себя и проявлять попытки к сохранению господствующей церкви и ее давнего положения. Начинается реакция против религиозных новшеств Появляются в Польше (1564 г.), а потом и в Литве (1568 г.) иезуиты, которые ускоряют эту реакцию; они захватывают в свои руки школьное воспитание подрастающего поколения, занимаются делами благотворительности и пользуются всеми средствами для усиления католичества. И усилия их не пропадали даром: католичество усиливалось все более и более, в народе начала обнаруживаться большая привязанность к отечественной вере. Вместе с усилением католичества росла среди сторонников его и нетерпимость к несогласным с ними. Диссиденты (так назывались последователи протестантских вероучений) понимали, какая опасность грозит им и их религиозным верованиям при усилении стоявшей близко ко двору католической партии, а потому и сознавали настоятельную необходимость упрочить юридически свое положение, гарантировать законодательными постановлениями свои гражданские права и религиозную свободу. Православные в этом отношении находились в более благоприятном положении, чем диссиденты, потому что они издавна имели известные политические права, а в 60-х годах XVI в., как говорилось раньше, были уравнены в правах с католиками. Поэтому и понятно, почему протестанты, главным образом, хлопочут об установлении в пределах Речи Посполитой свободы совести и преимущественно они становятся защитниками прав и свободы всякого гражданина, к какой бы религии он ни принадлежал. Но так как католики никоим образом не могли согласиться на обеспечение законодательным путем религиозной свободы диссидентов, то между католиками и диссидентами неминуемо должна была произойти борьба.

Примечания

[1] Макарий IX, 312, Bulmski II, 73
[2] Жукович, Кардинал Гозий ... , с. 70-71
[3] Bulmski II, 107
[4] Bulinski II, 106.
[5] Bulinski II, 106.
[6] Жукович, Кардинал Гозий..., 158.
[7] На генеральном сейме в Кракове в1530 г
[8] Volum. legum, I, 245-46
[9] Volum. legum, I, 253-254
[10] Хотя поляки и признали его своим королем еще в 1530 г, но тогда же было обусловлено, что фактическим королем он будет лишь после смерти своего отца См. Volum. legum, 1,253-254 и 245.
[11] Volum. legum, II, 5-6
[12] Collect, ex arch. col. jur. VII, 289; Любавский, Литов -рус. сейм, 518.
[13] Collect, ex arch, col .jur. VII, 288-296; сравни: с. 279-286
[14] Ibid., VII, 261.
[15] Collect, ex arch. col. jur. VII, 261
[16] Ibid., 261-264
[17] Ibid, 264-270..
[18] Collect. ex arch, col jur. VII, 270-273
[19] Ibid., 273-275 (273-74 и 274-75).
[20] Ibid, 275-277
[21] Ibid , 277-279 Привилей 1529 г поставлен раньше этого привилея 1522 г.
[22] Ibid., 279-287.
[23] Ibid., 287-288
[24] Ibid, 288-296.
[25] Привилей дан на Виленском вальном сейме в ближайший после праздника всех святых вторник, те 3 ноября 1SS1 года Coll. ex arch. col. jur. VII, 297
[26] A 3 Р,т. III, №32,с 119
[27] А. 3. Р., т. III, № 32, с. 118-121; Любавский, Лит.-рус. сейм, 651-652; сравни: Collect. ex arch. col. jur. VII, 298-300.
[28] «Их», т.е. бискупов, архиепископов и владык, так видно из латинского перевода — Collece. ex arch... VII, LXIX
[29] Любавский, Лит.-рус. сейм, прилож. № 48, с. 137-138.
[30] А. Ю и 3. Р., т. II, № 146, с. 161 и 163; Любавский, Лит.-рус сейм, 795-96
[31] А. 3. Р, т. III, № 43, с. 145, Любавский, Лит.-рус. сейм, 811-12; Макарий IX, 376-377.
[32] А. 3 Р., т. III, № 43, 144-46, Любавский, 811-12; Макарий IX, 377-379.
[33] Макарий IX, 377; сн. А. 3. Р., т. III, № 43, с. 145,4.
[34] Грушевський, Ист. Укр.-Руси, V, 457; Ф. Леонтович, Рада великих князей Литовских — Жур. Мин. Нар. Проcв. 1907, сентябрь, с. 137.
[35] Леонтович, Рада Вел, Княж. Литов., с. 137 (в Жур. Мин. Народ. Проcв. 1907, сентябрь); Грушевський, Ист. Укр.. V, 457.
[36] А. 3. Р., т. III, № 43, с. 145,4.
[37] Volum. legum, II, 10-11.
[38] Volum. legum, II, 39
[39] Volum. legum, II, 73 См. еще Volum. legum, II, 62 (универсал 1562 г.)
[40] Для примера можно указать на сборники Яна Ласского, Пржилуского, Гербурта и другие См. Volum. legum, I, Ad lectorem, p. VI
[41] Временник Импер. Моск. общ. истор. и древн. Российск. , кн. XVIII, материалы, с I
[42] Ibid , кн. XVIII, материалы, с . 1-4
[43] Ibid , кн. XVIII, материалы, разд. III, артик. 32, с. 70-73
[44] Vblum. legum, II, 79, § 9.
[45] Volum. legum, II, 80, § 13 Привилей дан 5 марта 1569 года.
[46] Вот этот статут: «De modo bonorum regalium inscribendorum.... bona regalia dum exementur vel si quopiam modo devolventur ad regiam majestatem amplius non impignorabuntur, neqne donabuntur per regiam majestatem, nisi in generali conventione pro Reipublicae necessitate, consiliarii consentirent obliganda, donanda vel inscribenda propter quod regia majstas nemini amplius ad summas priores in bonis regalibus adscribet quidquam et si inscripcionem fieri contingat, etiam in generali conventione dominis consiliariis consentientibus, uihilominus perpetuo observandum decretum sit, quod nemini aliquabona mensae regal is majestas regia deberet inscribere absque conditione extenuationis, qui vero contra praesens statutum pecuniam super bona regalia dederit, ille perdet et honorem et pecuniam, quam habet inscriptam.» Volum. legum. I, 136
[47] Volum. legum, II, 82, § 6
[48] Volum. legum, t. II, 80-84, дан 26 мая 1569 г.
[49] Volum. Legum II, 84-87 Дан 5 июня 1569 года.
[50] Volum. Legum, II, 87-92.
[51] Volum. Legum, II, 90.
[52] Volum. Legum, II, 90
[53] Volum. Legum, II, 87-92
[54] Акт подтверждения унии Сигизмундом Августом дан 11 августа 1569 г, Volum. Legum, II, 92-93

Ссылки по теме
Форумы