В.А. Беднов. Православие в Литве и Польше при короле Сигизмунде I Старом

Из книги В.А.Беднов. Православная Церковь в Польше и Литве. Минск.: Лучи Софии. 2003. Глава I. От Казимира Великого до Сигизмунда III.
К оглавлению



Подобного же рода общее подтверждение прав в пределах Короны сделано было и Сигизмундом I, или, иначе говоря, Старым (1506-1548). В 1507 году, вскоре после своего коронования, он издал привилей, которым подтверждались все прежние права. В этом привилее говорится, что Сигизмунд под влиянием прелатов, магнатов и панов (baronum et procerum), или, вернее, всего сената (senatus) и шляхты (nobilitatis), полномочные послы которой (от каждой в отдельности земли) собрались для обсуждения будущего положения государства, подтверждает «все права, все привилегии, все статуты и определения (decreta), все, наконец, владения (denique dominationes), свободы, иммунитеты и всякого рода запродажные и жалованные грамоты и записи (et quascunque venditionum et donationum literas et singraphas), для всех земель королевства вообще и каждой в отдельности, дарованные предшествовавшими королями и князьями польскими, а в особенности Казимиром Ягеллоном, Альбрехтом и Александром, людям и жителям всякого рода (generis), всякого состояния и всякого пола (sexus)»[1]. Мало того. В 1530 г. на генеральном сейме в Кракове, где поляки избрали в преемники Сигизмунду I его сына Сигизмунда Августа, первый дает обещание, что и сын его, по достижении совершеннолетия (при жизни ли отца, или после его смерти), подтвердит «все права, свободы, привилеи, грамоты, иммунитеты нашего королевства Польского, церковные и светские, предоставленные предыдущими королями Польши, ее прелатам, баронам, панам, шляхте, мещанам (ctvibus), жителям (incolis) и всяким лицам всякого звания и состояния»[2]
Указанные выше акты Сигизмунда Старого отличаются слишком общим характером и имеют отношение к землям с православным населением (в пределах Польши) лишь настолько, насколько польское право (jus polonicum) имело силу и значение в них. Но за продолжительное время правления Сигизмунда I можно увидеть и более частные постановления сеймов, относящиеся непосредственно к русским землям. В постановлениях Краковского сейма 1507 г., приуроченного ко времени коронования этого короля, встречается одна конституция, имеющая отношение лишь к Русской земле (Галиции). Вот дословный ее текст. «Подтверждается постановление короля Альбрехта относительно беглых на Руси (in Russia) и относительно освобождения шляхты той же земли от уплаты таможенных и ярмарочных пошлин» (заглавие). — «По просьбе (ad supplicationem) русских желаем и определяем, чтобы относительно всех беглых соблюдалось постановление короля (Яна Альбрехта) и чтобы шляхта этих земель, как и в прочих местах (terris) королевства, была свободна и изъята от уплаты таможенных и ярмарочных пошлин (theloneorum et foralium), да и, впрочем, чтобы она утешалась (gaudeat) той же свободой»[3]. По смыслу этой конституции шляхта русских земель (Галиции) уравнивалась во всем со шляхтой остальных земель Короны. Конечно, в начале XVI в. полонизация сделала громадные успехи и большинство русской по происхождению и православной по вероисповеданию здешней шляхты успело уже ополячиться и окатоличиться, но все-таки еще многие из русской шляхты придерживались православия и в это время[4]. Что касается упоминаемого постановления Яна Альбрехта относительно беглых, то здесь, очевидно, разумеются конституции 1496 г. — одна de fugitivis kmethonibus (по смыслу ее беглый крестьянин предавался земскому суду) и de kmethone fugitivo repetendo tam de regalibus, quam non regalibus bonis[5]. Значит, здесь идет речь об уравнении православной Галицкой шляхты с католической и о предоставлении ей тех же прав, которыми пользовались обыватели Короны. Хотя еще Ягелло в своих Эдльнском и Краковском статутах (1430 г. и 1433 г.) обещал привести Русскую землю, как и все прочие области Польши, к одному праву и одному общему для всех их закону[6], но, видимо, это обещание не было приведено в исполнение, и шляхта русских земель несла больше повинностей, чем жившая в чисто польских землях. Как видно из приведенной конституции, первая должна была до сего времени платить thelonea et foralia и еще, вероятно, другие какие-либо налоги, так как в противном случае излишне было бы вставлять в ту же конституцию замечание о предоставлении шляхте русских земель возможности утешаться и впрочем такой же самой свободой (in aliis eadem gaudeat libertate), которой пользовалась шляхта остальных польских земель[7]. Неисполнение обещания, подтвержденного государственным актом, характерное явление в Польше Известно, что Владислав Ягеллон должен был давать те же самые права и льготы, которые были уже раз дарованы Ягеллом[8]. Другим документом, говорящим о положении православной церкви в Польско-Литовском государстве при Сигизмунде I, надо признать, на основании Volumin'oв, привилей Сигизмунда I Дорогичинской земле (дан в Вильне в 1516 г.)[9]. Привилей этот подтверждает то, что дано было Дорогичинскому округу королями Казимиром и Александром Содержание его таково. Предшественники Сигизмунда Старого предоставили шляхте и земянам (nobiles et terrigenae) Дорогичинского округа возможность пользоваться земским польским правом (juri terrestri polonico), по обычаю шляхты-земян Короны. Представленные Дорогичинскими обывателями Сигизмунду грамоты и подтверждения (literas et munimenta) Казимира Ягеллона и Александра доказывают, что в них multa articulatim supervacanee descripta, между тем как в польских статутах (in libris statutorum regni nostri Poloniae) все содержится specifice et per expressum; кроме того, в этих грамотах и подтверждениях прибавлено нечто к отягощению обывателей Дорогичинской земли. Поэтому король снова (de novo iterum) дает и распространяет (damus et conferimus) польское право на Дорогичинский округ «во всех его пунктах, артикулах и положениях (conditionibus), как оно содержится latius (пространнее) в записях статутов Польского королевства». С этого времени все земские и городские должностные лица (officiales terrestres et castrenses) упоминаемого Дорогичинского округа должны судить всех и шляхетных, и нешляхетных (tam nobiles, quam ignobiles), кто бы они ни были: русские, евреи, армяне, христиане, язычники — по польским законам (secundum idem jus polonicum) и с соблюдением порядка, установленного записями статутов Польского государства. Должности земские (officiates terrestres) будут замещаться свободно избранными на сеймах лицами с одобрения (cum ratihabitione) великого князя Литовского, а городские — по назначению великого князя (pro arbitrio nostro duntaxat) лицами из обывателей того же Дорогичинского округа, но все должностные лица должны быть католической веры (dummodo uterque ipsorum officialum romanae religionis essent)[10]. В случае недовольства решением суда и старосты (capitanei), апелляция должна быть направляема к великому князю Литовскому. Но ко всякому преступлению и ко всякому судебному процессу, равно как и при всяких записях (insriptionibus), каждым судьею и старостою в Дорогичинском округе должно применяться, как и во всей Польше, только польское право[11]. Таким образом, православные и теперь ставились ниже католиков: Сигизмунд не допускал их, по крайней мере в пределах Дорогичинского округа, ни к выборным земским должностям, ни к городским, куда великий князь назначал по собственному усмотрению. Не без значения, очевидно, было Городельское постановление, проведшее резкую грань между католиками и православными! И мы видим при Сигизмунде I не один случай признания силы за Городельским постановлением 1413 г. В 1522 году, после смерти Виленского воеводы Николая II Радзивилла, Сигизмунд I назначил на его место Войцеха Мартина Гаштольда, бывшего воеводой в Троках, а вакантное Троцкое воеводство предоставил каштеляну Виленскому и наивысшему гетману Литовского войска, князю Константину Ивановичу Острожскому. Литовские магнаты протестовали против назначения на должность воеводы русского и православного князя и ссылались при этом на Городельское постановление. Сигизмунд, для оправдания своего распоряжения, издает 25 марта 1522 г. (во время Гродненского сейма) особый привилей, в котором заявляет, что, хотя Троцкого воеводства, по положению земского привилея Великого Княжества Литовского, данного Ягеллом и Витовтом (т.е. Городельского), и не должно предоставлять никому из русских и схизматиков (nulli Rutheno atque schizmatico), а непременно на это воеводство, как и другие должности, надо назначать только католика, но, в виде исключения из общего правила, он (Сигизмунд) дает Троцкое воеводство князю Острожскому, бывшему перед этим Виленским каштеляном, во-первых, ввиду его многочисленных заслуг в войнах против Москвы и татар; во-вторых, ввиду настойчивых просьб панов рад обоих государств (votis et intercessionibus consiliariorum utriusque dominii nostri). Как исключение, назначение князя Острожского сначала Виленским каштеляном, а затем Троцким воеводой, нисколько не должно подрывать значения Городельского постановления; на будущее время и Сигизмунд, и его преемники, великие князья Литовские, обязаны не предоставлять подобного рода дигнитарств и должностей никому из русских, но только литвинам, католикам по вере[12]. По заведенному в Литве обычаю, виленский воевода занимал в господарской ряде первое, непосредственно после епископов, место (primum et immeditum locum), по Гаштольд ex speciali benevolentia et observantia к князю Острожскому уступает последнему свое первенство; после смерти Острожского Гаштольд (или его преемник по Виленскому воеводству) снова будет сидеть выше Троцкого воеводы. Король согласился на это[13]. Другой пример ссылки на Городельское постановление видим в 1529 году. Как известно, в этом году был издан первый Статут Великого Княжества Литовского. По вопросу о раздаче урядов в Литве этот Статут (арт. 3-й в III разд.) гласит, что должности будут предоставляться только оседлым обывателям великого княжества, но о препятствиях к занятию их со стороны веры и национальности кандидатов ничего не сказано. Поэтому, в виде дополнения и пояснения к Статуту, Сигизмунд I в своем привилее от 18 октября 1529 г. в категорической форме и притом словами Городельского акта определяет порядок замещения достоинств и урядов Великого Княжества Литовского. В третьем пункте этого привилея читаем следующее. «Светские достоинства и уряды (officia) будем хранить ненарушимо и в надлежащем порядке (in ordine suo) так, как они издавна, по примеру Польши (ad instar regni Poloniae), установлены в пределах Великого Княжества Литовского нашими предшественниками, а именно, достоинства воеводы и каштеляна в Вильне и Троках, а равно и там, где они нами или преемниками нашими будут учреждены. Точно так же наш сын и наши преемники сохранят их навсегда. Эти достоинства воеводы и каштеляна, постоянные земские и наши придворные (nostrae curiae) уряды нами и нашими преемниками не должны быть предоставляемы никому другому, как только исповедникам католической веры и подчиненным Римской церкви. Те же самые достоинства и упоминаемые уряды точно также, как державы (tenutae — поместья) и наследственные имения (bona haereditaria — вотчины) в Великом Княжестве Литовском будут предоставляться несомненным уроженцам (indigenis veris) Великого Княжества Литовского, а не пришельцам (advenis) и иноуроженцам (alienigenis) или чужеземцам (extraneis). И в раду нашу (ad consilia nostra), когда там будут идти рассуждения о благе государства, будут допускаться одни только католики и уроженцы (indigenae) Великого Княжества Литовского, потому что разница в культе и национальное различие ведут часто к различию в мнении и обнаружению того, что должно быть хранимо в секрете»[14].
Таким образом, и при Сигизмунде I было подчеркнуто юридическое ограничение православных подданных Великого Княжества Литовского и преимущественное положение в его пределах католичества в сравнении с православием. Еще раз было объявлено, что православные не допускаются к высшим и наиболее почетных должностям воеводы и каштеляна, к постоянным земским и придворным урядам, а также и в государственную раду: только католики имели право занимать все эти должности и звания. Но и теперь эти ограничения православных не получали широкого практического применения и могли соблюдаться лишь в редких случаях. Шляхта Литовского государства стремилась сравняться во всем со шляхтою Коронных земель, которая к началу XVI ст. приобрела преобладающее влияние на государственные дела Польши. Еще в 14S4 г. Нешавским статутом коронной шляхте было предоставлено право принимать участие в решении таких вопросов, как издание нового закона и объявление войны. Конечно, шляхта пользовалась этим правом и выражала свою волю и отношение к государственным делам на так называемых сеймиках и сеймах. Сеймики представляли не что иное, как собрание всей шляхты каждой отдельной земли, которая выбирала из своей среды уполномоченных или послов (nuntii) на вальные сеймы, где эти уполномоченные заодно с королевской радой, или сенатом[15], и занимались законодательной деятельностью. Такой порядок к началу XVI в. прочно устанавливается и в 1505 г., на Радомском сейме, получает юридическое подтверждение. В одной из конституций этого сейма (так называемой «nihil novi») читаем следующее: «...определяем и постановляем, что на будущее время нами и нашими преемниками, без общего согласия советников (т.е. сената) и земских послов, не должно быть постановляемо ничего такого, что может быть ко вреду и отягощению Речи Посполитой, к ущербу и невыгоде всякого частного лица, а также к нарушению общего права и общественной свободы»[16]. По смыслу этой конституции польский король сам по себе, без согласия сената и посольской избы, не мог постановлять ничего нового и, следовательно, для издания всякого нового закона необходимо взаимное согласие короля, сената и земских послов[17]. Это еще более усиливало значение польской шляхты и делало ее положение очень привлекательным в глазах шляхты Великого Княжества Литовского. Последняя без различия племени и вероисповедания добивалась от своих господарей расширения своих прав и большего влияния на государственные дела, следуя в данном случае примеру своей польской братии. Великие князья Литовские к началу XVI ст. делают большие уступки своей шляхте и издают целый ряд общеземских привилеев как подтверждающих раньше данные права и вольности, так и содержащих в себе новые уступки шляхте. Так как русский элемент в Литовском государстве, особенно в так называемых аннексах, т.е. в соединенных с Литвой русских областях, в XVI в. был еще очень силен, то эти княжеские уступки простирались и на русских, остававшихся верными православию. Из общеземских привилеев Сигизмунда I, гарантирующих права и вольности шляхты Литовского государства, можно указать на один привилей 1506 г. и два 1529 года. 7 декабря 1506 г., вскоре после своего избрания на великокняжеский и королевский престолы, Сигизмунд Старый издал в Гродно привилей, в котором наиболее интересными являются первые два пункта. В первом из них великий князь дает торжественное обещание прелатам, князьям, советникам своим (consiliarios nostros) Литвы, Самогитии, Руси и др. областей, баронам и шляхте — литвинам и русским (Lithuanos et Ruthenos) не умалять их в чинах и достоинствах (in ipsorum honoribus et dignitatibus), но жаловать и возвышать (promovere et sublimare) их сообразно с требованиями способности и заслуг. Вторым пунктом привилея 1506 г. подтверждаются все законы (jura), вольности, привилегии, грамоты, как на латинском, так и на русском языках (literas Latinas et Ruthenicas), и иммуниты Великого Княжества Литовского — церковные и гражданские, предоставленные кафедральным, коллегиальным, монастырским и приходским церквам, священным и чтимым местам, всему великому княжеству и его прелатам, князьям, баронам, шляхте, общинам (civitatibus), мещанам, жителям и всем вообще лицам всякого сана и положения—все права, справедливо и законно данные предшественниками Сигизмунда I, особенно же королем Ягеллом и великими князьями Витовтом, Сигизмундом Кейстутовичем, Казимиром Ягеллоном и Александром. Общеземскому привилею Александра, данному им при избрании на великокняжеский престол (1492 г.), придается особенное значение, и его Сигизмунд I обещает держать, хранить, соблюдать и выполнять in omnibus articulis, clausulis atque punctis. В остальных пяти пунктах привилея 1506 года заключается обещание господаря: а) не уменьшать княжеских имений в Литве и стараться о возвращении неправильно отторгнутых; b) ни в чем не умалять, по занятии польского престола, литовских владений (dominia) и консилиариев (сенаторов), но сохранить все ab omni levitate et depressione; с) оставить наследственные имения (вотчины) за теми лицами, которые, утратив почему-либо документы на них, представят достоверное свидетельство о том, что они и их предшественники бесспорно владеют этими имениями еще со времени великих князей литовских Витовта, Сигизмунда и Казимира; d) строжайше наказывать тех, кто будет возводить на других тяжкие обвинения без серьезных и вполне убедительных доказательств; и, наконец, е) не издавать никаких новых постановлений и не отменять старых без совета и согласия панов рад Великого Княжества Литовского. Привилей заканчивается клятвенным обещанием Сигизмунда хранить свято все, что было дано населению Литовского государства предшествовавшими ему великими князьями[18].
Рассматриваемый привилей не дает шляхте ничего нового, но только подтверждает то, что было уступлено панам и боярам Казимиром Ягеллоном и Александром; поэтому он и называется подтвердительным привилеем[19]. Подтвердительным же является и краткий привилей 1529 г., данный Сигизмундом 118 октября, после того, как литовские прелаты, князья, паны, рыцари и бояре признали на Виленском сейме девятилетнего Сигизмунда Августа своим великим князем. Сигизмунд I этим привилеем снова подтверждает все прежние права и свободы и клятвенно уверяет своих подданных, что будет хранить и соблюдать все права, привилегии и грамоты — свои и предшественников своих — во всех их артикулах и пунктах крепко, ненарушимо, непоколебимо. В числе других прав и свобод упоминаются здесь свободы и иммунитеты церквей соборных, монастырских и приходских. Привилей свой Сигизмунд заканчивает уверенностью, что литовские прелаты, князья, паны и бояре навсегда останутся верными как ему самому, так и сыну его Сигизмунду Августу и его преемникам[20].
Что касается другого, пространного привилея, изданного одновременно с предыдущим (тоже 18 октября 1529 г.), по просьбе собравшихся на Виленском сейме прелатов, князей, баронов, панов, рыцарей и бояр Литвы, Руси и Жмуди, то он отличается от краткого привилея 18 октября 1529 г. тем, что в нем подробно и обстоятельно перечисляются те права и вольности, которые жаловал великий князь духовенству, панам и боярам. В нем 32 статьи, из коих большая часть содержит в себе подтверждение того, что было дано раньше; именно — сюда вошли 2 пункта Городельского постановления 1413 г., по несколько статей из привилеев 1447 г., 1492 г. и 1506 г., 2 статьи добавлены вновь. Больше всего говорится в нем о политических и имущественных правах духовенства, панов и бояр Литовско-Русского государства, причем, как уже выше сказано, православная знать, в силу Городельского постановления 1413 г., не допускается к занятиям дигнитарств, надворных и земских урядов и участию в господарской раде. По отношению к церквам всякого рода в Литве, Руси и Жмуди Сигизмунд I и теперь обещает хранить и соблюдать все их наданья (dationes), привилегии, пожалованья и иммунитеты; все это относится не только к сооруженным и уфун-дованным уже церквам, но и к тем, которые будут когда-либо строиться. Освобождающиеся при церквах кафедральных, соборных, монастырских и приходских, право подаванья (jus patronatus) которых принадлежит великому князю, места пастырей будут предоставляемы только уроженцам Великого Княжества Литовского, известным и пригодностью к тому, и честной нравственностью (in idoneitate et morutn probitate fuerit compertus). Если же полезное, почтенное и пригодное для этого лицо будет другой нации, то оно будет назначаемо на подобного рода места только в случае нужды и при том с согласия и по совету панов — рад духовных и светских. Как и другие привилеи, и этот заканчивается общим заявлением господаря сохранять все вообще и в частности — права Великого Княжества Литовского — как общие (publica), так и частные, а именно, — все привилеи, грамоты, пожалования, вольности, изъятия (exemptiones) и иммунитеты, содержащие в себе всякого рода милости и уступки всему Великому Княжеству Литовскому вообще и в частности отдельным учреждениям и лицам, церквам кафедральным, монастырским и приходским, епископам, князьям, баронам, шляхте, боярам и всем жителям Литовского государства, милости и уступки, когда бы то ни было дарованные им королями и великими князьями, предками и предшественниками Сигизмунда I; мало того, — последний обещает, что все это будет хранимо не только им самим, но и сыном его Сигизмундом Августом[21].
Хотя в приведенном выше пространном привилее 1529 г. ясно и определенно подтверждалось постановление Городельского съезда 1413 г, направленное к ограничению прав сторонников восточного обряда, но тем не менее станы сейма 1529 г. (в Вильне) просили Сигизмунда возобновить, снова подтвердить и подкрепить в новом, но буквально сходном со старым, списке Городельский привилей[22], чтобы вследствие утончения пергаментной кожи и обветшания привешенных к ней печатей не произошло какой-либо темноты и двусмысленности в правах, свободах и иммунитетах шляхты, которые содержались в этом привилее. И Сигизмунд, снисходя к этой просьбе, «как справедливой и разумной», уважил ее и сделал так, как хотели собравшиеся на сейме прелаты, бароны и паны, но, по замечанию некоторых исследователей, текст этого привилея был утвержден в несколько измененном виде[23].
Таким образом, при Сигизмунде I неоднократно была подтверждаема обязательность в пределах Великого Княжества Литовского тех юридических ограничений и стеснений православных, какие содержались в Городельском привилее 1413 года. Православным ясно давалось чувствовать, что их религия и их церковь только терпимы в государстве и потому должны быть ниже латинства и костела, должны занимать второстепенное положение. Русский элемент оттеснялся на второй план и лишался политического значения. Магнаты-литовцы, католики по вере, боровшиеся с русско-православным элементом в течение XV в., теперь начинают брать перевес над последним (вспомним неудачное восстание в 1507-1508 гг. Михаила Глинского, считавшегося главою и вождем русской партии) и оттеснять его от почетных и важных в смысле общественно-политического влияния должностей. Этим и объясняют неоднократные ходатайства литовских сеймов перед Сигизмундом I о подтверждении закона, не допускающего русских и православных к высшим должностям, придворным и земским урядам и участию в господарской раде. Но сам факт неоднократных ходатайств о подтверждении Городельского привилея свидетельствует о том, что содержащиеся в нем ограничения православных нестрого проводились в жизнь, и отступления от него были не исключительным явлением. Как и в XV в., православные князья и паны и при Сигизмунде Старом продолжают занимать важные посты и видные уряды, конечно, главным образом в русских областях; занимали они места и в господарской раде. Наступательное движение Москвы, которая в своих войнах с Литвой заявляла себя защитницей православия и для оправдания своей агрессивной политики выставляла религиозные мотивы, заставляло литовское правительство быть осторожным в отношении к своим православным подданным и, по возможности, не стеснять их, по крайней мере, привилегированного шляхетского сословия. Осторожность и сдержанность литовского правительства в отношениях к православию будут особенно заметны, если сравним положение православия при Сигизмунде I в Литве с положением его в коронных областях: в последних православным жилось несравненно хуже, чем в Великом Княжестве Литовском. В общем, отношение Сигизмунда I к православным должно быть признано благоприятным и желательным для последних. При нем православным не навязывали никакой религиозной унии; латинское духовенство не предпринимало никаких особенных мер к распространению своего учения среди православных; сам король старался относиться справедливо и к католикам, и к православным, без предпочтения одних перед другими. В уставных грамотах, даваемых королем отдельным областям, предоставлялись одни и те же права всем подданным христианам; при введении в некоторых городах Магдебурского права, в магистрат допускались и православные наравне с католиками. Православное духовенство не было обижаемо, и ему король жаловал такие же грамоты, как и латинскому. Из всех русских областей на притеснения могла жаловаться одна только Галиция, где в XVI в. уже был силен латинско-польский элемент, дававший знать себя местному русскому населению[24]. Но в общем Сигизмунд I оставил после себя хорошую память в русском народе. В 1589 г. на Варшавском сейме, в присутствии короля Сигизмунда III, смоленский каштелян Иван Мелешко говорил: «Дорога нам память Сигизмунда I: он немцев, как собак, не любил, ляхов с их хитростями весьма не жаловал, а Литву и нашу Русь страстно любил, и при нем нам было весьма хорошо»[25].
Из грамот Сигизмунда I в пользу православных прежде всего обращает на себя внимание его подтвердительный привилей 1511 г., выданный им на вальном сейме Великого Княжества Литовского в Берестье (Бресте Литовском). Православное высшее духовенство, с достопамятным митрополитом Иосифом Солтаном во главе, обратилось к нему с просьбой подтвердить все те духовные права, которые со времени принятия христианства Русью были предоставлены, на основании номоканона греко-восточной церкви, Киевскому митрополиту и подведомственным ему епископам, а именно: право судить, править и действовать по правилам соборной и восточной церкви (чтобы никто из светских лиц не смел судить «дел духовных»). Вместе с тем были представлены королю и привилеи Витовта, Казимира Ягеллона и Александра, которыми утверждались эти права восточного духовенства. Просьбу православной иерархии поддерживали староста Луцкий, Брацлавский и Винницкий, маршалок Волынской земли, гетман наивысший, князь Константин Иванович Острожский, пользовавшийся уважением короля, а с ним вместе и другие князья и паны греческого закона, присутствовавшие на этом сейме. Сигизмунд, по рассмотрении поданных ему привллеев и просьбы, издал свой привилей, которым предоставил митрополиту управление всеми церквами греческого закона, назначение епископов, архимандритов, игуменов, священников, диаконов, всего священнического чина греческого закона, суд над духовными и светскими лицами, исправление всех духовных дел и наказание виновных и непокорных, сообразно с правилами соборной и восточной церкви. Епископам, находившимся под ведением Киевского митрополита, подтверждалось их право суда и ведения («судити и рядити, и справовати») всех духовных дел в своих епархиях по давнему обычаю. Лицам римского исповедания как светского, так и духовного звания, воеводам, старостам, наместникам (безразлично, католики ли они, или православные), а равно и всем административным и должностным лицам, войтам, бургомистрам, радцам и пр. запрещалось чинить какие бы то ни было кривды митрополиту и епископам и не вмешиваться в церковные доходы и вообще в церковные дела и суды. Во всех замках и городах господарских всей княжеской отчизны Великого Княжества Литовского и Русского право суда, управление духовными делами и заведование церковными крестьянами, по давнему обычаю, оставалось за митрополитом и епископами. Привилей заканчивается определением отношений к православным приходским церквам владельцев (помещиков), придерживающихся латинства. Если церковь в поместье пана-католика издавна находилась в подаваньи митрополита или местного епископа, то это право и теперь остается за ними; если же оно прежде принадлежало державце имения, то и на будущее время за ним оставляется право подавать эту церковь с благословения митрополита; но раз уже данного к его церкви священника он не может отстранить без воли митрополита. Вместе с тем король подтверждал и все статьи («члонки»), находящиеся в списке прав русского духовенства[26]. Из распоряжений Сигизмунда, направленных к поддержанию интересов православного духовенства и, в частности, власти митрополита, известны его грамоты: 1509 г. войтам, бургомистрам, радцам и всем жителям митрополичьей епархии, с предписанием повиноваться распоряжениям митрополита, касавшимся духовных дел[27]; и 1512 г. Слонимскому уезду и его обывателям о послушании и подсудности их в духовных делах митрополиту и поставленному им лицу («десятилнику»)[28].
Кроме общего подтверждения прав русского духовенства во всем Литовском княжестве, Сигизмунд издавал и подтверждал уставные грамоты отдельным областям, по просьбам местных князей, бояр и шляхты. Так, например, в 1511 г. на Берестейском вальном сейме он дал уставную подтвердительную грамоту Полоцкой земле[29], а еще раньше, в 1507 г. (8 декабря), в Гродно — такую же грамоту земле Киевской[30]. В этих грамотах он предоставлял одни и те же права церковные и гражданские всем жителям этих земель без различия вероисповеданий. В городах, где введено было Магдебурское право (в Великом Княжестве Литовском), православные мещане не отличались юридически от своих собратьев — католиков: жалованные грамоты короля городам на получение этого права требовали, чтобы половина радцев, избираемых мещанами, исповедовала латинство, другая — православие, один бургомистр — католик, другой — православный. Грамоты Полоцку (в 1510 г.), Минску, Новгородку (в 1511 г.), Бресту (тоже в 1511 г.) и др. подтверждают это[31].
Предоставляя привилеи православным вообще, Сигизмунд в то же время не лишал своего благоволения и отдельных лиц, особенно митрополита и представителей высшей иерархии. В 1518 г. он утвердил, по ходатайству князя Константина Ивановича Острожского, за митрополитом Иосифом село Прилепы со всеми его правами[32]. По просьбе Владимирско-Берестейского владыки Вассиана, утвердил (в 1508 г.) за Владимирской кафедрой несколько имений, доставшихся соборной церкви города Владимира по завещанию маршалка Федора Янушевича, а за Луцкой кафедрой, по просьбе тамошнего епископа, два имения — пожертвования того же маршалка[33]. Точно такие же подтверждения Сигизмунд делал и Пинским епископам Вассиану и Арсению на земли, принесенные в дар соборной церкви в Пинске княгиней Александрой Семеновной, и на город Туров с тремя селами, уступленный Пинско-Туровской кафедре не раз уже упомянутым князем Константином Ивановичем Острожским и его супругой[34]. В случае возникновения каких-либо распрей и недоразумений среди православных иерархов, последние обращались за разрешением их к королю и потом подчинялись его решению. В 1511 году Полоцкий владыка Евфимий жаловался на митрополита Иосифа за то, что тот не называл его архиепископом (такой титул носили предшественники Евфимия по кафедре), и на Владимирского владыку Вассиана из-за первенства, которое тот присваивал себе. Сигизмунд, по наведении справок, во всем удовлетворил жаловавшегося архиерея[35].
Но при всем том и в правление Сигизмунда I не обходилось без несправедливостей по отношению к православным и распоряжений, не согласных с канонами восточной церкви. Больше всего от них страдала Галиция, к началу XVI в. подвергшаяся сильной полонизации, последовавшей за усиленной колонизацией ее плодородных земель поляками во второй половине XV века[36]. Число поляков здесь чрезвычайно увеличилось; они приобрели здесь громадные имения и захватили в свои руки все должности. Русский элемент был совершенно устранен от влияния на местные общественные дела. Русская шляхта вместе с расширением своих прав утрачивала свою национальность и религию и в значительной степени олатинилась и ополячилась. Высшие слои русского общества утратили свою национальность и большею частью ополячились, оставшаяся же верной православию и своей народности шляхта не имела большого влияния на общественные дела. Православное городское население было ограничиваемо в правах и подвергалось всякого рода стеснениям: православных мещан не допускали к занятию должностей в магистратах, ограничивали их права в цехах, в некоторые из последних русские совсем не допускались и т.д. Все это делалось с явным намерением обессилить и ослабить русское мещанство. Сельское население было закрепощено за шляхтой и не имело никаких прав. Духовенство также было ограничено в своих правах и находилось в полном унижении. Одним словом, коренное русское и православное население Галицкой Руси в XV в. поставлено было ниже пришельцев — поляков и католиков: латиняне везде занимали преимущественное положение. Ограничения и стеснения к концу XV в. сделались настолько тяжелыми, что православным невмоготу было больше терпеть их, и они начинают упорную борьбу за свои права как гражданские, так и церковные. Борьба начинается львовскими мещанами; ее поддерживают мещане других городов и православная шляхта. Больше всего православным приходится терпеть из-за своей веры, которую католики называли сектой[37]. Православные церкви даже в королевских официальных бумагах носят обидное для русского населения названия синагог[38]. Православные епископы не называются иначе, как владыками[39], а священники — popones[40]. Православные священники были облагаемы податями и налогами, а в частных имениях нередко обязаны были нести панщину наравне с крестьянами[41]. От православных требовали соблюдения католических праздников и хождения со всей семьей в костел (по крайней мере, это требовалось от православных купцов во Львове, купивших лавки у католиков[42]; от них не принимают свидетельств в судебных делах с католиками; в судах берут с русских пошлины в увеличенном размере; заставляют русских приносить присягу не по русскому обычаю, а по особой формуле[43]; запрещают им публично отправлять свои обряды: не дозволяют священникам ходить к больным по улицам и площадям города со св. Дарами при зажженных свечах, хоронить покойников публично и с церковными обрядами (publice et in ornatu)[44]. Чтобы облегчить свое положение, православные города Львова обратились к королю с жалобами на притеснения со стороны католиков, а последний, по ходатайству князя К.И. Острожского, назначил для рассмотрения этих жалоб особую комиссию и в 1521 г. издал привилей, в котором следующим образом определяются отношения между православными и католиками: 1) русские в делах большей или меньшей важности приносят присягу не в латинских костелах, а в православной церкви; 2) во всех делах могут быть свидетелями перед судом, к чему прежде не допускались; 3) священники их могут ходить в город к больным со св. Дарами в церковном облачении, но без свечей, а на русской улице — с зажженными свечами; 4) латинский магистрат хотя и имеет право ставить православным приходских священников, однако должен избирать для этого сведущих в деле веры мужей; 5) тела умерших православных священник может провожать через город в церковном облачении, но без свечей, пения и колокольного звона и только на русской улице можно петь, звонить и возжигать свечи[45].
Привилей ясно свидетельствует о стремлении польского правительства принизить православие перед католичеством, подчеркнуть то, что оно только терпимо. Православным, видимо, нечего было рассчитывать на справедливое отношение к себе со стороны правительства, но они не прекращали борьбы за улучшение своего положения. Так как в землях Львовской и Галицкой (в Галицкой епархии) у православных еще с начала XV ст. не было епископа, то в религиозном отношении они терпели больше, чем православные Холмской и Перемышльской земли. Галицкая епархия после смерти епископа Иоанна, присвоившего с ведома Ягелла титул митрополита Галицкого[46], была подчинена Киевскому митрополиту, который, не назначая сюда епископов, правил ею посредством своих наместников, из которых один правил Галицким округом и находившимся в Галиче монастырем, известным под именем Крылоса, со всеми принадлежащими ему имениями. Сначала наместники эти назначались митрополитом, но в половине XV ст. право назначения их переходит в руки Львовского старосты Станислава из Ходча (de Chodecz), которому король передал tutorium, или иначе — opiekalnictwo, над монастырем Крылос[47]. В 1458 г. Станислав из Ходча передает свое право на Крылос за 25 грошей Роману Осталовичу, что и подтверждает особой записью. Из этой записи видно, что староста-опекун получал с Крылоса и принадлежащих ему сел все доходы и все пошлины, какие прежде платились в пользу митрополита всеми священниками Галицкого округа, и имел право суда и наказания над священниками, подведомственными Крылосу. Все эти права Станислав из Ходча переуступает Осталовичу до конца своей жизни (ad extremam consummationen vitae suae), если король даст свое согласие, а митрополит не воспрепятствует этому[48]. Из-за «опекальництва» над Крылосом в начале XVI ст. происходят недоразумения между сыном Станислава из Ходча, тоже Станиславом и тоже старостою Львовским, и латинским Львовским архиепископом Бернардином Вильчком: каждый из них претендует на право назначения наместников русского обряда во Львове, Крылосе и других местах. Дело дошло до Сигизмунда I, который в 1509 г. передает это право архиепископу. В изданном по этому поводу на имя старост Подолии и Галицко-русских земель декрете король заявляет: «Желая своим королевским авторитетом способствовать умножению в этой стране (Галицкой Руси) римско-католической веры и принимая во внимание буллы апостольской столицы, данные, согласно с обетами наших предков при эрекции Львовской церкви, а также желая, по долгу католического (christiani) государя, чтобы схизматики легче были приводимы или привлекаемы к католической вере, или, по меньшей мере, исправляемы в своих заблуждениях, — мы издали... такой декрет, чтобы нынешний архиепископ Львовский, а равно и его преемники, теперь и на будущее время, могли и должны избирать и поставлять русских наместников во Львове, Крылосе и иных местах своей Львовской епархии»[49]. Таким образом, православные должны были подчиняться власти и юрисдикции католического архиепископа, который при назначении этих наместников думал не об интересах православия, а о привлечении схизматиков к католичеству[50]. Не обходилось, конечно, и без насильственных мер со стороны архиепископа по отношению к православным вообще и православному духовенству в частности. По крайней мере, в 1538 г. православные Галичины и Подолии в своей челобитной митрополиту Макарию вспоминают о том, что «крылошан Галицкых у поворозе ис Крылоса их вожено и чрез Днестр их плавлевано»[51]. Львовским старостам не нравилось то, что опекальництво перешло из их рук к архиепископу; поэтому между старостою и архиепископом Вильчком происходит борьба, которою православные и воспользовались для улучшения своих церковных дел. В 1522 г. вместо многих наместников, по воле короля, которого просили об этом некоторые советники (ad intercessionem quorundam consiliorum), был назначен на всю епархию только один наместник. Это был шляхтич Яцко (Иоакине) Гдашицкий; ему были подчинены церкви и духовенство округов: Львовского, Галицкого, Коломыйского, Каменецкого и Снятинского. Архиепископ считал его расположенным к католичеству и потому не только согласился на назначение Гдашицкого наместником, но и дал свое согласие на возведение его в сан архимандрита. В том же 1522 г. (1 сентября) Сигизмунд I, по воле и с согласия (de voluntate et consensu) Бернардина Вильчка, удостоил Гдашицкого сана архимандрита, подчинил ему, кроме указанных выше округов, еще и Жидачевский округ и предоставил ему вместе с правом суда над местным духовенством и все те права, которыми когда-то пользовался во всех этих округах владыка или митрополит Галицкий[52]. В то же время король особыми грамотами известил местное население и должностных лиц о назначении Гдашицкого наместником и предписывал оказывать последнему содействие в исполнении им своих обязанностей[53]. Гдашицкий не оправдал возлагаемых на него католиками надежд: он оказался ревностным поборником православия и начал действовать заодно с Львовскими мещанами, соединившимися в церковное братство и оказывавшими ему энергичную поддержку. Такую же поддержку он встречал и со стороны русской православной шляхты. Немало помогали Гдашицкому и польские паны Ходечи — воевода русский Оттон и великий маршал коронный и староста Львовский Станислав, не ладившие с Львовским архиепископом[54]. Опираясь на сочувствие православного населения Галиции, Гдашицкий действовал в пользу православия и не подчинялся католическому архиепископу. В 1526 г. он добился того, что Киевский митрополит признал его своим наместником в Галиции и Подолии.
Полезная для православия деятельность Гдашицкого возбуждает сильное недовольство против него со стороны католиков. Львовский архиепископ своими частыми жалобами добился того, что король отстранил Гдашицкого в 1535 г. от наместничества, под тем предлогом, что он будто бы вел себя «не совсем похвально» (non satis laudabiliter)[55]. На его место архиепископом был назначен Яцко Сикора, который своей враждебной по отношению к православию деятельностью вооружил против себя русских в Галиции; они обращались с жалобами на него к королю, но, видя бесполезность своих жалоб, начали просить митрополита Макария II об улучшении их положения. Митрополит прислал им «справцею» попа Гошовского, но последний оказался не лучше Сикоры, и потому русские[56] избрали из своей среды львовского мещанина Макария Тучапского, известного своей ревностью к православию, и просили в 1535 году митрополита признать его своим наместником[57]. Митрополит согласился на это. В то же самое время и король, по ходатайству некоторых своих советников и по просьбе православного населения (viris sectae Ruthenicae) русских земель, утвердил (1-го августа 1535 г.) Макария Тучапского в звании митрополичьего наместника. К тому же Макарию должно было перейти по смерти Гдашицкого и архимандритство в монастыре св. Георгия в предместье Львова (ante Leopolim). Ввести в эту должность Макария Тучапского, по распоряжению Сигизмунда I, должны были православный Перемышльский епископ Лаврентий и шляхтич Андрей Рагозинский; при этом, в королевской грамоте говорилось ясно, что Тучапскому давалось Галицкое наместничество, «которое держал Яцко Сигара».[58]
Горячий сторонник православия, немало послуживший ему еще до своего наместничества, Макарий Тучапский был весьма полезным для православных и, по свидетельству православного Русско-Галицкого и Подольского духовенства и мирян, «много праце подъял» и «всуды был горазд почал рядити и нарядил»[59]. Но своей энергичной деятельностью, встретившей полное сочувствие и поддержку со стороны православного населения Галицкой Руси, Макарий вооружил против себя Львовского архиепископа, который поддерживал назначенного им самим на должность наместника Яцка Сикору, того самого Сикору, которого православные терпеть не могли, как «проклятого человека», нового еретика и презрителя их веры[60]. Началась тяжелая и опасная для Тучапского борьба его с латинским архиепископом. Последний ссылался на королевский привилей 1509 г., которым назначение православного наместника было предоставлено ему, Львовскому архиепископу. Назначена была королем для разбора этого дела комиссия. Православные обратились за поддержкой к покровительствовавшему Тучапскому Краковскому каштеляну Тарновскому, подняли для защиты своего наместника всю православную Галицкую и Подольскую шляхту, но, не надеясь выиграть дело в этой комиссии, перенесли его на Краковский сейм (1536 года). На этот сейм явилось много православных: митрополит Макарий выслал сюда своего боярина; но дело Тучапского было проиграно: король признал за архиепископом власть не только по отношению к наместнику, но и по отношению ко всем православным бывшей Галицкой епархии. Макарию Тучапскому грозила опасность подвергнуться пожизненному заключению в Тынецком монастыре, где бы он и «смерть мусел имети». Тогда Тучапский и православные, при посредстве одного пана, нашли дорогу к королеве Боне и посулили ей двести волов, если она поможет им. По приказанию королевы один из ее приближенных, Анибал Строцци, отправился к канцлеру и там от приготовленного уже в пользу Львовского архиепископа привилея «печать урвал и самого на штукы подрал». Под влиянием Боны Сигизмунд I обещал дать православным привилей, а архиепископу велел написать, что дело его откладывается до тех пор, пока он не представить подлинного привилея 1509 года; Сикора был устранен, а наместничество оставлялось за Макарием[61]. Но этим дело не кончилось. Архиепископ не отказывался от своих прав, русские старались освободиться от его власти и не жалели волов для корыстолюбивой королевы, пока, наконец, не добились преследуемой ими цели. После Пиотрковского сейма (1538 г.) Макарий Тучапский «з великою бедою и наклады, и працею», пообещав Боне еще 140 волов, получил-таки желаемый «привилей и иншии листы» и, таким образом, «вытягнул и вырвал» православных из-под власти архиепископа и епископов римского закона. Архиепископ и слышать не хотел об освобождении из-под его власти православных, заявлял, что без его ведома король не мог дать того привилея, и требовал Тучапского на предстоявший в начале 1539 года в Кракове сейм к суду. Конечно, бискупы поддерживали своего львовского собрата. Тогда король посоветовал православным обратиться к митрополиту с просьбой рукоположить Тучапского во епископа Львовского, ибо, если он будет владыкою, то ни архиепископ, ни все латинский бискупы ничего не в состоянии будут сделать ему[62]. Православные так и сделали. Митрополит (в 1539 г.) возвел Макария в сан епископа с тем условием, что он будет по-прежнему считаться наместником митрополита в Галиции и Подолии, его викарием (episcopus curialis, ex brachio... mitropolitae Kijoviensis), будет во всем подчиняться митрополиту[63]. Таким образом, православная Галицкая Русь приобрела себе православного епископа; но сопровождавшие это приобретение обстоятельства наглядно показывают, в каких тяжелых условиях находилось здесь православие. Эти условия мало изменились к лучшему и с возведением Тучапского в епископы. Хотя король и признал его епископом, но католическая шляхта не удерживалась от разного рода несправедливостей по отношению к владыке-схизматику: она препятствует ему отправлять богослужение, не позволяет судить священников, отнимает подданных с церковных имений. И Макарию стоило громадных усилий отстаивать свои права и интересы православия[64]. Нарушение прав сторонников православного исповедания не ограничивалось одной Галицией, но, при усилившемся с начала XVI ст. самоволии шляхты, сделалось повсеместным явлением в пределах Польско-Литовского государства. Окончательно привившееся в XVI ст. право патроната давало очень много поводов к причинению вреда и несправедливостей православию со стороны тех лиц, которые держали в своих руках «подаванье». Всякий владелец села, или державца его, всякий староста в королевщинах считал себя полноправным распорядителем местной церкви или небольшого монастыря и проявлял большие злоупотребления при их подаваньи. И сам король, предоставивший своей супруге Боне громадное влияние на дела государства, показывал в этом отношении дурной пример своим подданным. Особенно это правонарушение замечалось при замещении вакантных церковных должностей. Вместо прежнего выбора кандидатов на эти должности, теперь все более и более входит в обычай непосредственное назначение их самим королем по рекомендации и ходатайству каких-нибудь влиятельных лиц. Духовные места король давал, кому хотел, нисколько не сообразуясь с нравственными достоинствами своего кандидата. Епископии, монастыри и церкви часто даются, как награды за какие-либо государственные или военные заслуги, причем не обращается никакого внимания на нравственные качества того, кому они давались. Многие сами добивались их, так как получение духовной должности давало им материальное обеспечение, и для получения желаемого не останавливались ни перед какими средствами. Часто места даются еще при жизни занимающих их лиц. Примеров тому немало. Около 1519 г. Сигизмунд дал грамоту пану Василию Евлашковичу, в которой обещал ему за заслуги отечеству его сына Михаила Копти предоставить какую-либо епископию — Владимирскую или Луцкую, — смотря по тому, какая из них раньше освободится[65]. Епископ Владимирско-Брестский Пафнутий просил Сигизмунда I предоставить ему Луцкую кафедру после смерти престарелого владыки Кирилла, на что и последовало согласие короля (в 1526 году). Лаврашевскому архимандриту Алексию, по ходатайству князя К.И. Острожского и митрополита, обещал дать Троицкий монастырь в Вильне, после смерти немощного архимандрита Тихона. В уплату долга из казны некоему Андрею Дягилевичу король предоставил в его пользование три Киевские церкви (Николаевско-Межигорскую, Николаевско-Иорданскую и Христо-Рождественскую) с тем, чтобы он сделался священником[66]. Король не только сам подавал «хлебы духовные», но и другим предоставлял пользоваться правом подаванья. Так, своей супруге, жадной и корыстолюбивой Боне, он передал право подаванья Туровско-Пинской кафедры, и она пользовалась этим. В 1552 году, уже по смерти Сигизмунда I, она предоставила эту кафедру просившему ее архимандриту Лещинского монастыря (в Пинске) Макарию, которого местный староста Станислав Фальчевский признал «на тое местце и уряд духовный годным и цнотливым человеком»[67]. Жидичинский монастырь отдан был королем (1507 г.) К.И. Острожскому с правом подавать туда архимандрита и распоряжаться его имениями, а Городенскому старосте Юрию Радзивиллу (в 1520 г.) в такое же подаванье отдана была находившаяся в его имении Кот-ре — Спасская церковь, со всеми ее землями[68]. Многие монастыри и церкви переходили преемственно от отца к сыну, и это, как видно из наказа Боны своему державцу Пинскому (1520 г.) , сделалось обычным на Руси явлением[69]. Впрочем, такой произвол в делах церковных нисколько не должен удивлять нас, так как Сигизмунд и Бона допускали подобного рода злоупотребления при раздаче и католических церковных должностей. Со времени Казимира Ягеллона короли начинают проявлять особенную самостоятельность в назначении католических епископов и в утверждении монастырских аббатов[70]. Сигизмунд I задался целью поставить в зависимость от себя раздачу всех церковных (католических) бенефиций[71]. Назначение того или другого лица на должность бискупа или арцибискупа зависело от короля; он избирал кандидатов на кафедры, папе же предоставлено было только право апробации указанного королем лица. Кроме епископов, король сам назначал первых в каждом капитуле прелатов, некоторых каноников и значительное количество приходских священников[72]. При этом допускались злоупотребления и по отношению к католической церкви. Бона, несмотря на то, что была усердной католичкой, самым бесцеремонным образом торговала епископскими кафедрами и продавала их за хорошую плату явным сторонникам реформации[73]. Если такой произвол должна была терпеть господствующая в Польше церковь, то что же говорить о терпимом только православии?
Обозрение истории правления Сигизмунда I показывает, что при нем православная церковь в правовом отношении ничего не потеряла в сравнении с предыдущим правлением Александра. Католичество, в лице своей иерархии, относилось неприязненно к православным и не прочь было подчинить их папскому престолу, уничтожить ненавистную для католиков схизму (примером чего может служить отношение Львовского архиепископа к митрополичьему наместнику Галиции Макарию Тучапскому), но ничего не могло сделать для ограничения ее прав. Сторонники православия не только не испытывали новых юридических стеснений, но даже, как видно из сеймовой конституции 1507 года, уравнивались в правах с католиками, по крайней мере, в пределах Короны.
В Литве православные постепенно уравнивались в правах с католиками привилеями Казимира Ягеллона, Александра и самого Сигизмунда I. Неблагоприятное для русских Городельское постановление 1413 года, ввиду неоднократного его подтверждения Сигизмундом I, юридически оставалось в силе, но фактически утратило свое значение даже в пределах собственной Литвы, и мы видим примеры занятия православными высших должностей и участия их в господарской раде[74]. Ввиду громадного количества русских, опасно было бы проводить в жизнь старые ограничения их прав. Политические события, которые пришлось переживать Польско-Литовскому государству в правление Сигизмунда Старого, были неблагоприятны для него. Пришлось вести продолжительные и разорительные войны с Москвой (1507-1508 г., 1512-1522 г. и 1534-1537 г.). Частые набеги хищных татарских орд на южные области принуждали Польшу и Литву быть всегда настороже, чтобы отражать варваров. Войны с молдавским господарем, с прусским герцогом, война в Чехии, внутренние волнения в Польше (так называемая куриная война в 1536-1538 гг.) требовали напряжения сил государства, денежных расходов, особенного внимания. Эти обстоятельства и побуждали правительство быть терпимым по отношению к православным. Племенное родство обывателей русских земель Великого Княжества Литовского с Москвой, близость языка, общность религии и общее нерасположение к католичеству и полякам давали основание полякам и литовцам-католикам опасаться того, чтобы православные, при столкновении Польско-Литовского государства с Московским князем, не перешли на сторону последнего, что стало особенно возможным после перехода к Василию III князя Михаила Глинского. Опасение измены русских разделялось в Польше очень многими. Литовское правительство желало привязать к себе русское население, а потому принимало в расчет его настроение, считалось с его желаниями и старалось удовлетворять их. Ограничение прав русских не входило в планы правящих классов, так как это могло ожесточить сторонников восточной церкви и усилить их симпатии к единоверному Московскому государству. Таким образом, невыгодные для Польско-Литовского государства политические события, и особенно военные успехи Москвы, сильно влияли на улучшение положения русской народности в пределах Ягеллоновских владений[75]. Опасения эти не лишены были оснований, так как русские земли, при своей обширности и многолюдстве, представляли собой не какую-либо разрозненную народную массу, но ряд крупных и сплоченных обществ (областей), имевших своих местных вождей и руководителей, которые были в состоянии постоять за свои права и интересы. Этими вождями являлись крупные и влиятельные землевладельцы — областная аристократия, которые принимали активное участие в местном управлении, были руководителями на областных сеймах, выступали представителями русской народности и защитниками ее особенностей. Они оказывали на сеймах сильное сопротивление домогательствам латинско-польской политики и добивались улучшения в положении русской народности в Польско-Литовском государстве[76].
К началу XVI века, как сказано выше, в Польше прежнее схоластическое образование, проникнутое духом католицизма, уступает место гуманистическому, которое постепенно переходило сюда с запада. Многие богачи и аристократы отправляли своих детей в заграничные университеты, где они знакомились с новыми веяниями в науке и увлекались ими. В Польше начинают интересоваться классической литературой и античным искусством, изучают их и, чтобы сделать свои теоретические воззрения принципами практической деятельности, приобретенные сведения пытаются проводить в жизнь. Общество проникается этическими и социально-политическими взглядами древних. Последствием этого увлечения гуманизмом, которому и Польша принесла посильную дань, было ослабление католического фанатизма среди поляков и замена его религиозным индифферентизмом. Это обстоятельство также надо принимать в соображение для объяснения духа терпимости к православным, усилившегося при Сигизмунде I. Не надо, наконец, забывать, для объяснения этой терпимости, и личного характера Сигизмунда I. Как человек любивший свое государство, он старался устранять все, что могло повести к его расстройству и внутренним смутам, а религиозная нетерпимость в Польско-Литовском государстве больше всего вела к раздорам и гибельным нестроениям. Добрый и справедливый, он не мог быть сторонником несправедливых ограничений своих подданных, всецело ему преданных, но не согласных с ним в вопросах веры. Будучи тверд в своих убеждениях и выдержан, он не подчинялся влиянию католической иерархии и держал себя независимо по отношению к ней, а так как в рядах ее стояли лица, ищущие прежде всего материальные блага и руководящиеся корыстными расчетами, а не соображениями высшего порядка, то она и не могла оказывать на него никакого давления[77].
Из сказанного выше видно, что положение исповедывающих православие в правление Сигизмунда I значительно улучшилось. Три условия способствовали этому улучшению: а) прежде всего неудачные для Польши и Литвы столкновения с единоверным их русскому населению Московским государством и вызываемые ими в среде католиков опасения массового перехода этого населения на сторону Москвы; б) перемена воззрений в польском обществе, произошедшая под влиянием распространившихся в Польше идей гуманизма, ослабивших здесь религиозный интерес; в) личный характер короля, склонного все примирять и не любившего прибегать к решительным мерам, поэтому, в общем, его правление и можно признать веротерпимым.

Примечания

[1] Volum. Legum, 1,162-63. Здесь не указано точно, когда именно дан этот привилей; так как в нем говорится, что недавно (paucis ante diebus) корона возложена на голову Сигизмунда, то на этом основании можно думать, что он издан вскоре после коронования Сигизмунда Старого.
[2] Volum. Legum, I, 245-46
[3] Volum. Legum, I, 166
[4] Что среди Галицкой шляхты было в XVI в много православных, это доказывается фактом успешной борьбы здесь православия с латинством при Сигизмунде I, результатом которой явилось восстановление в 1539 г. в Галиции православной епархии Архиепископ Георгий Конисский эту конституцию тоже относил к православным (Соф. Рук. , № 423, л. 6 об.)
[5] Volum. Legum, I, 119 и 126
[6] Volum. Legum, I, 42.
[7] Volum. Legum, I, 166.
[8] Грушевський, Ист. Укр. - Рус. , IV, 190 и V, 85-86.
[9] Volum. Legum, I, 174-75 — Terra Dorohiciensis juri polonico adscnbitur
[10] Употребленные в привилее выражения: non nisi cum ratihabitione noslra ducali successorumque nostrorum magni ducatus Lithvaniae ducum per nos et successores nostros Lithvaniae duces свидетельствуют о том, что Дорогичинская земля этим не присоединялась к Короне, на нее только распространялось польское право, но она оставалась при Великом Княжестве Литовском. В противном случае Сигизмунд I говорил бы не ducali... ducatus Lithvaniae, a regali... regni Poloniae.
[11] Volum. Legum, I, 175-75.
[12] Collectanea ex archivo coleg. jur... t. VII, p. 273-74; Грушевський, Ист. Укр... V, 453-54, Czermak..., 39-40.
[13] Collectanea ex archivo coleg. jur., t. VII, p. 274-275.
[14] Collectanea ex archivo coleg. jur, t. VII, p. 280-281.
[15] Сеймики каждой отдельной земли назывались партикулярными; на них не только избирались послы на предстоящий сейм, но и обсуждались те вопросы, которые назначены были для рассмотрения на нем Чтобы избираемые послы являлись на сейме действительными выразителями воли и мнения местной шляхты, сеймики давали им свои инструкции, отступать от которых послы не имели права. Кроме партикулярных сеймиков, были сеймики генеральные, на которые собирались все земские послы каждой польской провинции.
[16] Volum. Legum, I, 137
[17] Бобржинский, II, 20, Кареев, 61
[18] Coll. exarchivo col.jur.. t. VII, p. 270-73.
[19] Жур. Мин. Нар. Прос. 1903 г., апрель, с. 261 (статья г. Якубовского).
[20] Coll. ex archivo col. jur. . t. VII p. 275-277.
[21] Coll. ex archivo col. jur... t. VII, p. 280-286
[22] Privilegiumque ipsum vetustum innovare, approbare iterum et confirmare atque nostris novis tnserere literis.
[23] Coll exarchivo col. jur... t. VII, p. 287-88, сн. Жур. Мин. Нар. Прос. 1903 г., апрель, 268-269
[24] Макарий IX, 284-285.
[25] А. Ю. и 3. Р., II т., № 158, с. 188-89. Профессор Сумцов видит в речи Мелешко не исторический документ, а чисто литературное произведение; он называет его историческим памфлетом и сатирой XVI в. «Киев. Стар.», 1894 г., май, 201 и 211, в отдел. оттиске с. 7 и 17. Содержание речи заставляло согласиться с г. Сумцовым.
[26] Соф. рук. № 423, л.л. 7-8, А. 3. Р., т. II, № 65, с. 81-82.
[27] А. 3. Р., т. II, №51, с. 62-63.
[28] А. 3. Р., т. II, № 77, с 100-101.
[29] А. 3. Р., т. II, № 70, с. 86-89.
[30] Ibid., т. II, № 30, с. 33-36.
[31] Ibid., т. II, № 61, с. 75-79; № 71, с. 90-92; № 73, с. 93-95; Собр. Др. Акт. и Грам. Минской губ., с. 20-21; Макарий IX, 202, прим. 196.
[32] А. 3. Р., т. II, № 78, с. 101-103.
[33] А. В. Ар. К., II, № 2; А. 3. Р., т. II, № 32, с. 37-38.
[34] А. 3. Р,т. II, №№ 101 и 105
[35] А. 3. Р,т. II, №№ 67-68, с. 84-85
[36] Бобржинский, т. II, 10
[37] Supplem. ad hist. Rus. mon., № 53, с. 140.
[38] Арх. Ю. 3. Р., ч. I, т. X, № 5, с. 12-13; Supplem. . № 51, с. 138; № 55, с. 142.
[39] Арх. Ю. 3. Р., ч. I, т. X, № 4.
[40] Ibid. ч. I, т. X, № 5; Suppl. ad his. Rus. mon., № 50.
[41] Akta Grodzkie i Ziemskie... III, № 87; XII, № 886; сравни: Грушевський V, 443 и 281-282.
[42] Зап. Наук. Тов. им. Шевченка 1907 г., кн. V, с. 8-9.
[43] Арх. Ю. 3. Р., ч. I, т. X, № 4.
[44] Ibid. ч. I, т. X, № 6, с. 13-16.
[45] Арх. Ю.-З. Р., ч. 1, т. X, № 6, с. 13-16, Макарий IX, 205-206; Крыловский А, Львовское ставр. братство..., с. 13.
[46] Это тот Иоанн, епископ Луцкий, который в 1398 г обещал Ягеллу дать за Галицкую митрополию «двести гривен русских» и «тридцать коний» А. 3. Р., I, № 12, с. 27
[47] Грушевський М., Ист. Укр..., V, 432-33.
[48] Supplem ad hist. Rus. mon..., № 48, с. 134-35, сравни: Грушевський V, 432-33, и Крыловский, Львов, став, бр., 14-15; Грушевський М, ссылаясь на Akta Grod i Ziem XII, № 4286, относит составление записи Ст. Ходеча к 1458 г, а не к 1508 г, как помечено в Supplem. ad his. Rus..., №48, с. 134-35.
[49] Supplem. ad hist Rus. mon..., № 50; Грушевський М. , Ист. Укр. V, 433
[50] В то же время и сам король не прочь был заниматься назначением церковных должностных лиц для православных. Так, 2 декабря 1516 г он назначил визитатором русских церквей какого-то дьяка (официала) Грицка; ему он дает власть «церкви (synagogae) и священников (popones) названного обряда, по давнему обычаю, наблюдаемому подобного рода официалами, визитовать, исправлять проступки священников и других церковнослужителей и прочее вообще и в частности чинить и исполнять все, что относится к этой должности»; все священники, диаконы и церковнослужители должны ему подчиняться. Арх. Ю. 3. Р., ч I, т. X, №5, с. 12-13
[51] А. 3. Р. т. II, № 198, с 359.
[52] Supplem. ad hist. Rus. mon ..., №№ 51-52.
[53] Арх. Ю. 3. P., ч. I, т. X, №№ 7-8; Крыловский, Львов, став, брат., с. 17.
[54] Крыловский, Львов, став, брат., с. 18.
[55] Supplem. ad hist. Rus. mon., № 53, p. 140.
[56] «Духовные и шляхта, и мещане, так все посполство, от больших и до меньших, земель Русских и Подольских всих закону греческого» .. А. 3. Р., II, № 193, с. 349.
[57] А. 3. Р., I, № 193, с. 349-50, Макарий IX, 237-39.
[58] Supplem ad hist Rus mon,№53, с 140-41, A. 3. P, II, № 185,с. 338
[59] A. 3. P., II, № 197, с. 358
[60] A. 3. P, II, № 197, с 358, № 198, с. 359, Supplem ad hist Rus mon , № 54, p. 141
[61] А. 3. Р., II, № 198, с. 359-60; Грушевський, Ист. Укр. Руси V, 438-39; Крыловский, Львов. ставр. брат., с. 22-24.
[62] А 3. Р., II, № 198, с. 360-61; Макарий IX, 242-43; Грушевський V, с. 439-40.
[63] Supplem. ad hist. Rus mon., № 57, p.p. 145-46; A. 3. P., II, № 201, с 364-65
[64] Зап. Наук. товар, им. Шевченка 1907 г., кн. V, 37-38.
[65] А. Ю. и 3. Р., II, № 105, с. 129-30. Михаил Коптя был посылаем в Перекопскую Орду и на обратном пути провожал татарских послов; во время этой поездки он издержал на себя и на этих послов «немало своих пенязей». В возмещение своих расходов он просил у короля епископской кафедры для своего отца.
[66] А. 3. Р., II, №№ 146 и 125, А. Ю и 3. Р., II, № 110, с. 133-34.
[67] А. Ю. и 3. Р., т. I, № 126, с. 134-35.
[68] А 3. Р., т. II, № 29, II, с. 31; № 106, с. 129
[69] Макарий IX, с. 201
[70] Любович, с. 14-16.
[71] Ibid, с. 18.
[72] Жукович, Кардинал Гозий..,с. 21-23
[73] Ibid, с. 36-37, 39-40; Buliiiski, II, р. 87.
[74] Князь К. И. Остражский был Троцким воеводой, гетманом и членом рады или сенатором, — А 3. Р., I, № 174;т. II, №№ 64,78.., Иван Богданович Сапега— воеводой Подляшским около 1529г. — А. 3. Р., II, № 164, с. 211; Иван Горностай — воеводой Троцким около 1540 г.—А. 3. Р., II, № 201, князь Иван Глинский был до 1507 г воеводой Киевским, а затем Новгородским и членом рады, — А. 3. Р., II, № 7 и др.
[75] Любавский, Лит.-рус. сейм, с. 302.
[76] Любавский, Лит-рус. сейм, с. 151 и 153.
[77] Szujski II, р. 250.

Ссылки по теме
Форумы