Беднов В.А. Православная Церковь в Польше и Литве. Глава V: Эпоха четырехлетнего сейма (1)

Беднов В.А. Православная Церковь в Польше и Литве. Глава V: Эпоха четырехлетнего сейма (1)  
Из книги: Беднов В.А. Православная Церковь в Польше и Литве. Минск: Лучи Софии, 2003. Глава IV: От 1686 года до четырехлетнего сейма

К оглавлению



1 2 3 4 >


От 1710 года до первого раздела Польши в ее пределах существовала только одна православная епископская кафедра — белорусская, епископы которой имели пребывание в Могилеве на Днепре. По первому разделу Могилев отошел к России, и вследствие этого православные подданные Польско-Литовского государства остались без собственного епископа. По церковным делам им приходилось обращаться к епископам, жившим вне пределов Речи Посполитой. Официально все православные церкви в Польше были подчинены переяславскому епископу; он управлял ими через протопопов, передавал им распоряжения высшей церковной власти — Св. Синода, представлял последнему отчеты относительно их и ходатайствовал, как упоминалось выше, о них, когда сам получал жалобы православных на притеснения со стороны униатов. Но нередко православным приходилось обращаться и к киевскому митрополиту, могилевскому епископу и даже к архиереям граничащих с Польшей Молдавии и Валахии. Поляки и униаты смотрели крайне подозрительно на сношения схизматиков с заграничными иерархами и чинили всевозможные затруднения, отчего неудобство такого положения для православных еще больше увеличивалось и ложилось на них тяжелым бременем. Ничего поэтому нет удивительного в том, что у православных являлось желание иметь своего собственного неуниатского епископа в пределах Польши сейчас же после первого раздела, а когда к концу 70-х годов XVIII ст. начали усиливаться попытки униатов подчинить православных своей иерархии, усиливается и это желание последних. Присутствие в Польше неуниатского епископа было важно для православных, как доказательство того, что они и униаты далеко не одно и то же.

В 1780 году на Подолии явился греческий презремский митрополит Евсевий и объявил себя уполномоченным королем управлять православными и защищать их от униатов. Православные — и духовенство, и миряне — охотно признавали его иерархический авторитет и подчинялись ему, как своему иерарху. Евсевий объезжал православные приходы, служил в церквах, рукополагал священников и диаконов и оставил свою «епархию» только тогда, когда русское правительство потребовало от польского удаления митрополита Евсевия из пределов Польши[1].

Мысль о необходимости иметь собственного епископа для полноты духовного управления настолько была распространена среди православных, что о ней знали и католики, и униаты, причем лица, не питавшие ненависти к православному населению (вроде Ксаверия Любомирского), считали ее вполне естественной.

В 1782 году сам Смогоржевский стоял за отделение православных от заграничных иерархов, хотя, разумеется, не из желания добра схизматикам: изолирование последних от русских епископов, по его мнению, облегчало обращение их в унию. Русское правительство тоже сознавало потребность в православной кафедре для своих единоверцев в пределах Речи Посполитой; оно думало об этом еще в 1775 году и выжидало только удобного времени, чтобы открыть эту кафедру. В 1783 г. оно согласилось на восстановление в Белоруссии, отошедшей в 1772 г. к России, особой униатской архиепископской кафедры в Полоцке (для подчиненных ей униатов), что являлось уступкой Польше и папе. Но взамен этой уступки петербургский двор потребовал от Польши согласия на открытие в ней нужной для польских неуниатов православной архиерейской кафедры.

Новый епископ являлся коадъютором киевского митрополита и титуловался Переяславским и Бориспольским; местопребыванием его назначался Слуцк, так как владелец его Карл Радзивилл (называемый Panie Kochanku), являвшийся коллятором тамошнего православного монастыря, соглашался признавать епископа и архимандритом сего монастыря. Во всех церковных делах епископ должен подчиняться русскому правительствующему Синоду. Первым епископом на вновь открывающуюся кафедру был назначен слуцкий архимандрит Виктор Садковский, бывший в течение семнадцати лет (1758—75 гг.) капелланом при русской посольской церкви в Варшаве и, следовательно, хорошо знакомый с положением православных в Польше[2].

В высочайшем указе императрицы Екатерины II на имя Св. Синода от 27 марта 1785 г., в силу которого и открывалась в Польше православная епархия, говорилось, что она открывается «для пользы православной нашей церкви греко-российской и для удобнейшего охранения исповедующих закон наш благочестивый в Польше»[3].

31 марта 1785 г. Св. Синод указом своим велел архимандриту Виктору Садковскому немедленно отправиться для посвящения в епископы в Киев и здесь сделать все необходимое для организации управления своей епархией[4].

14 декабря 1785 г. он прибыл в Слуцк и, открыв 19 декабря того же года подчиненную ему консисторию, вступил в управление своей обширной и неустроенной епархией.

Чтобы польское правительство не делало препятствий Виктору Садковскому в исполнении им своих архипастырских обязанностей, русскому послу в Варшаве, графу Штакельбергу, поручено было (в мае 1785 г.) известить польское правительство о назначении на основании трактата 1768 г. нового епископа и просить его о том, чтобы оно допустило его к исполнению своих обязанностей и удовлетворяло его справедливые просьбы, т.е. выдало Садовскому привилей и оказывало ему покровительство[5].

Королю и постоянному совету ничего больше не оставалось, как подчиниться требованиям петербургского правительства и выдать Садковскому королевский привилей в знак признания его законным епископом. Но так как это было неприятно и самому королю, то дело выдачи привилея оттягивалось до сентября 1786 года, когда, по требованию Штакельберга, привилей был передан через него Виктору Садковскому.

За несколько недель до выдачи привилея епископ Виктор получил королевскую аудиенцию, во время которой Станислав Август заявил о необходимости для Садковского принести присягу на верность Речи Посполитой[6], что Садковским с разрешения русского правительства и было исполнено в Тульчине 7 мая 1787 г.[7]Протест католиков и униатов против назначания православного епископа
Факт назначения Россией особого православного епископа для польских областей был чрезвычайно неприятен для католиков и униатов и сильно встревожил их; в нем они видели серьезную опасность для унии и пытались убедить короля, чтобы он не давал Садковскому привилея. Папский нунций Салюццо подал польскому правительству протест против назначения дизунитского епископа. По его убеждению, протестовало против этого и все униатское духовенство, представившее две протестации — одну от имени епископов, а другую — от низшего униатского духовенства. Выразив опасение, что новый епископ своим пребыванием в стране может возбуждать в простом народе омерзение к униатскому вероисповеданию, епископы-униаты заявляют в своей протестации: «Не ужасное ли для государя и отечества дело допускать в свои пределы высшее начальственное лицо, которое бы и по единству веры, и по долгу своего служения, и из благодарности, и еще более по долгу присяги было больше привязано к иноземному государству, по установившемуся обычаю возбуждало еще большую ненависть народа к шляхетству и католичеству, подкрепляло и усиливало его мятежный, стремящийся к насилиям, дух?..» Чтобы протестация возымела большее действие, подписавшие ее пугают короля тем, что этот епископ может произвести еще большие беспорядки и смуты, чем «известный монах Мелхиседек (Значко-Яворский), советник бунта и резни, отличившийся так недавно на Украине».

В протестации от имени низшего духовенства содержится просьба не впускать в пределы Польши епископа-дизунита, а если это невозможно, допустить его к несению своих обязанностей только тогда, когда он принесет присягу на верность королю и Речи Посполитой и примет выставляемые униатами условия[8]. Условия эти были совершенно неприемлемы для Виктора Садковского, так как в них содержались требования вроде того, что он должен отказываться от всех отступивших от унии и заставлять их возвращаться в господствующую в Польше веру[9].

Все протесты остались безрезультатными: как видно из сказанного выше, Садковский получил королевский привилей; но опасения униатского духовенства оказались вполне основательными, так как среди поспольства униатского началось сильное движение в пользу православия, особенно в южных областях Польши. Историк четырехлетнего сейма, ксендз В. Калинка с прискорбием констатирует факт успешной деятельности Садковского по обращению униатов в православие: в Киевском и Брацлавском воеводствах уния в это время утратила 193 церкви (перешли к православным), и многие униатские священники, невзирая на строгость закона, наказывающего отступничество изгнанием из отечества, добровольно переходили в православие; при этом князь Ксаверий Любомирский в своей Смилянщине передал православным значительную часть униатских приходов, а у князя Антония Яблонского вся Чигиринщина перешла в православие[10].

Такие успехи православия сильно встревожили поляков. Да оно и понятно: эти успехи ясно свидетельствовали о тщетности и непрочности того дела, над проведением которого в течение нескольких веков с громадными усилиями работал целый ряд поколений, именно дела полонизации и латинизации русского народа с целью отторгнуть его от общения с северо-восточной Русью; становилось очевидным, что вековые усилия поляков в этом отношении пропали даром, остались безрезультатными, и что поглотившие в себя наиболее культурное и материально обеспеченное русское меньшинство (высший класс) ничего не могли сделать с невежественной, бесправной и материально придавленной массой православно-русского населения в пределах Речи Посполитой.

Так как эта масса никогда не скрывала своей ненависти к своим поработителям, то в польском обществе возникали опасения, что движение народа в сторону православия не обещает ничего хорошего для панов и католичества. Отсюда тот панический страх, который овладел польской шляхтой в 1788-89 годах и побудил ее применять самые жестокие меры по отношению к русскому холопству, лишь бы подавить среди него мнимое движение против панства.

Оживленная деятельность епископа Виктора Садковского совпала со временем подготовки и начала замечательного в истории Польши четырехлетнего сейма, который обратил на Садковского и православных свое внимание и предпринял целый ряд конституций, долженствовавших радикальным образом изменить правовое положение православия в пределах Речи Посполитой. Перемена эта обусловливалась как переживаемыми Польшей политическими событиями, так и теми либеральными идеями французского просвещения, которые не прошли бесследно и для Польши и способствовали в известной степени ослаблению религиозного фанатизма.

Четырехлетний сейм, благодаря тому, что пришлось переживать в 1787-91 гг. России, является сеймом, где оппозиция торжествует над королем и над его политикой. Эта оппозиция, как известно, противодействовала Станиславу Августу с первых дней его правления; после первого раздела Польши (или точнее сейма 1773-75 гг.), ввиду переживаемого Польшей позора, она усиливается; но благодаря тому, что Россия поддерживала короля, оппозиция ограничивалась одними только шумными выходками против последнего (так было, например, на сейме 1786 года).



Начавшаяся в 1787 году между Россией и Турцией война отвлекла первую от Польши: все внимание России теперь сосредоточивается на делах турецких, и поляки получают возможность действовать свободно и независимо от российского посла.

Когда в 1788 году Швеция открыла военные действия против России, поляки почувствовали себя еще более свободными, так как ненавистная для них Россия очутилась в крайне затруднительном положении. Польша решается воспользоваться этим положением России и добиться некоторых реформ, которые бы могли влить новые силы в распадающийся государственный организм Речи Посполитой. Пробуждается в инертном польском обществе интерес к политическим вопросам, везде замечается давно небывалое в Польше оживление, и все начинают говорить о потребности немедленных реформ государственной жизни.

Но единомыслия и согласия не было, и польское общество распадается на три партии, которые, сходясь в признании необходимости коренных реформ, расходились во взглядах на средства, которыми можно возвратить Польше утраченное ею значение.

Королевская партия, к которой примыкали король и лица, состоявшие на жаловании у России (почему она называлась еще иначе русскою), признавала необходимым для возрождения Польши реформирование дела народного образования, усиление королевской власти (возвращение королю права раздачи всех урядов), уничтожение произвола панов, установление законности, уничтожение liberum veto и т.п. внутренние реформы. Все эти реформы королевская партия хотела провести на сконфедерованном сейме при помощи России, которой за это предлагался оборонительно-наступательный союз Польши и помощь ее в войне против Турции[11].

Подобно королевской партии, и партия гетманская опиралась на русское правительство, но, так как она стояла в оппозиции к королю, то отрицала необходимость проектируемых Станиславом Августом реформ, а задавалась целью восстановить и оживить старое, с чем на протяжении веков сжился польский народ в лице привилегированного сословия. Во главе этой партии стояло два чрезвычайно богатых и влиятельных магната — гетман коронный Ксаверий Браницкий и генерал артиллерии, воевода русский Щенсный Потоцкий.

Третья партия, присвоившая себе название патриотической, первым условием возрождения Польши признавала целый ряд коренных реформ политического и общественного строя Речи Посполитой. Руководители ее — братья Потоцкие (Игнатий и Станислав), князь Адам Чарторыйский, Нестор Казимир Сапега и другие домогались снесения, русской гарантии, уничтожения тех учреждений и постановлений, какие были сделаны под влиянием России, упрочения власти, увеличения войска и многого другого, что должно было принести порядок и усилить Польшу. Ввиду своей явной вражды и противодействия по отношению к России, эта партия надеялась найти поддержку в осуществлении своей программы у Пруссии, которая питала недовольство против России за то, что та, порвав в 1779 г. союз с нею, сблизилась с Австрией, давней соперницей Пруссии[12].

Таким образом, все три партии для осуществления своих задач искали сочувствия и поддержки не в польском обществе, а на стороне, у иностранных держав, хотели чужими средствами возрождать свое отечество и притом средствами тех государств, для которых усиление Польши не только было нежелательно, но даже вредно; но этим не ограничивалась еще общность названных трех партий: все они признавали неотложной необходимостью облечь свои домогательства в форму закона на предстоящем сейме 1788 года, а так как на обыкновенном сейме допускалось только единогласное решение вопросов, на что не могла рассчитывать ни одна из партий, то все они склонялись к превращению этого сейма в конфедерацию.

Король, видевший затруднительное положение России ввиду войны ее с Турцией, обратился за помощью к Екатерине II и взамен этого предлагал ей союз с Польшей. Браницкий и Щенсный Потоцкий в свою очередь обращаются за тем же самым в Петербург. Но русское правительство, признавая несвоевременным для себя активное вмешательство в дела Польши, под благовидным предлогом отклонило предложение партий и предоставило дело естественному ходу событий.

Готовясь к предстоящему сейму, каждая из названных трех партий стремилась заручиться возможно большим количеством сочувствующих ее программе, стараясь вести агитацию не только устно на разного рода собраниях и съездах шляхты, но и печатно. Появляется целый ряд публицистических произведений, в которых обсуждаются волновавшие польское общество вопросы политического и общественного характера. В этих произведениях замечается сильное влияние либеральных идей господствовавшего везде в XVIII в. французского просвещения[13] (особенно идей Руссо, Мабли), тех идей, которые не мирились с веками установившимися в Польше проявлениями религиозного гнета и насилия одной личности над другой. Неудивительно поэтому, что перед четырехлетним сеймом в Польше царили давно невиданное оживление и интерес к государственным и общественным вопросам. Наступившие сеймики сопровождались обычными для Польши явлениями: на каждом из них богатые и влиятельные магнаты подкупали и подпаивали мелкую шляхту, чтобы с ее помощью проводить желательных для себя кандидатов и делать вообще все, что было угодно им. Сторонники короля избирались лишь в тех воеводствах, где количественно преобладала шляхта среднего состояния, сравнительно обеспеченная и образованная: она являлась сторонницей порядка и льнула к королевской партии; но в большинстве воеводств главная масса шляхетства состояла из так называемой загоновой шляхты, которая, ничего не имея, состояла на службе у магнатов и во время сеймиков находилась на их полном содержании.

Магнаты толпами привозили голодную и оборванную шляхту на место сеймика, поили и кормили ее и требовали от нее только голосования за то, что было желательно им. Эта пьяная толпа не допускала даже обсуждения возбуждаемых вопросов, а бессмысленным криком принимала или отвергала делаемое предложение, смотря по тому, угодно ли оно привезшему ее магнату или нет. Дикие и пьяные крики: «Так быть должно, как хочет пан гетман, как пан воевода говорит» — заменяли всякое обсуждение и придавали сеймиковому постановлению (Iauda) содержание и характер, желательные магнатам-воротилам данного воеводства[14].

Так как руководителями гетманской и прусской или прогрессивной партии были наиболее влиятельные магнаты, то и каждая из них имела успех на сеймиках в тех воеводствах, где были и агитировали причастные к ней паны.

В Киевском и Брацлавском воеводствах выборами заправляли Щенсный Потоцкий и гетман Браницкий; здесь и послы принадлежали к партии гетманской в то время как, например, от Люблинского воеводства на сейм были отправлены лица прусской партии, потому что здесь сеймик был направляем князем Адамом Чарторыйским, генералом земель Подольских.

Инструкция этого сеймика, пославшего в Варшаву сторонников либеральных реформ, являлась своего рода политической программой для четырехлетнего сейма[15]. В ней выражались пожелания шляхты Люблинского воеводства, чтобы войско было увеличено с 18 до 40 тысяч и заведующая военными делами войсковая комиссия была подчинена гетманам; на содержание войска обратить принадлежавшие Мальтийскому ордену имения и обложить духовенство налогом (6% с доходов). Чтобы увеличить военные силы, инструкция требует заведения провинциальной милиции, которой должны были командовать подкомории и городские старосты. Постоянный совет должен быть уничтожен, а взамен его должен быть восстановлен старый порядок назначения сенаторов ad latus (для присутствия при короле). Все состоящие при заграничных дворах в качестве польских резидентов иностранцы должны быть заменены поляками, причем последние должны носить национальный костюм и стричь голову. Все польское войско (за исключением иностранцев) и все должностные лица должны носить национальное одеяние. Ношение орденов как польских, так и иностранных, отменяется. Две епархии не должны сосредоточиваться в руках одного бискупа. Последнее направлено против королевского брата, примаса Михаила Понятовского, который, взяв в свои руки управление краковской епархией, ввиду сумасшествия известного Салтыка, удерживал его и после смерти последнего. Сейм не должен быть прекращаем до окончания русско-турецкой войны[16].

Такого же содержания были инструкции и других воеводств, где победа на сеймиках осталась за прогрессивной партией.

О православных в инструкциях не говорилось, потому что внимание поляков было занято чрезвычайно важными политическими вопросами (восстановление достоинства Речи Посполитой через изменение внутреннего строя государства и увеличение войска), и никто не думал о положении полумиллиона дизунитов, принадлежавших к обедневшей шляхте, к мещанству и крестьянству. Но последующие обстоятельства заставили поляков обратить серьезное внимание и на пренебрегаемое православие.

Четырехлетний сейм открылся 6 октября 1788 г. (по новому стилю). Как и предполагалось раньше, он немедленно (7 октября по новому стилю) был обращен в конфедерацию.

Маршалами конфедерации были избраны: от Польши — великий коронный референдарий Станислав Наленч Малаховский, а от Великого Княжества Литовского — Казимир Нестор Сапега, генерал литовской артиллерии.

Акт генеральной конфедерации собравшихся на сейм станов обоих народов был следующего содержания. «Мы рады — духовные и светские и послы в присутствии наияснейшего короля..., сплоченные и воодушевленные не иным каким-либо духом, но только духом горячего желания наивернейшего обеспечения и улучшения нашего отечества, останавливаемся на единственном средстве, пригодном к достижению сих целей: это соединение (zwiazek) в генеральную конфедерацию, при котором хотим вести непрерывно все наши совещания (obrady) с сохранением надежнейшим образом всех законов, кои обеспечивают нам нашу святую римско-католическую веру, целость областей Речи Посполитой, вольное республиканское правление, личность, достоинство и все права и прерогативы трона (короля Станислава), равно как и всех магистратур со всеми обычными их обязанностями и сферами деятельности и целость обывательской собственности». Так как ни одно из сих отличий (zaszczyt) народных безошибочно не может быть названо нашими, пока не упрочена безопасность отечества, то «на этот предмет (т.е. безопасность отечества) преимущественно не будем уменьшать пожертвований из нашего имущества на улучшение состава (komputu) войска Речи Посполитой..., и намечаем (zachowuiemy) в дальнейших занятиях сейма те внутренние реформы (ulepszenia), которые признаем соответственно с потребностями и выгодами Речи Посполитой, не вдаваясь в частные интересы»[17].

Из этого акта генеральной конфедерации видно, что четырехлетний сейм не намеревался делать уступок в пользу усиления королевской власти и обращал особенное внимание на внешнее обеспечение и усиление Польши, для чего собирался увеличить количество войска и произвести внутренние улучшения, каких вымогали потребности и польза Речи Посполитой. Прогрессивная партия заняла доминирующее положение и готовилась вести сейм по пути реформ, но все-таки акт конфедерации упоминает лишь о римско-католической вере и ничего не говорит о других христианских исповеданиях.

 

Примечания

[1] Коялович, Ист. воссоед, с. 172-179
[2] Коялович, Ист. воссоед., с. 279-281; Korzon I, 205; Костомаров, Соб. соч., кн. VII, 155.
[3] Полное собран., законов, т. XXII, № 16173, с. 329.
[4] Коялович, Ист. воссоед., с. 283.
[5] Коялович, Ист. воссоед., с. 291; Kalinka... I, p. 508.
[6] Kalinka... I, 509,1-е подстроч. примеч.
[7] Киев. Епар. Вед. 1861 г., № 3, с. 86-87.
[8] Коялович, Ист. воссоед., 294-95
[9] Ibid., 293.
[10] Kalinka.. 1,511.
[11] Kalinka... I,68-69.
[12] Костомаров, Собр. соч., кн. VII, 128-129.
[13] Al. Brukner, Dzieje literatury polskiej w zarysie, t.I, 466-67.
[14] Kalinka... I,148-50.
[15] Kalinka... I, 152; Костомаров, Соб. соч., кн. VII, 138.
[16] Kalinka... I,152
[17] Volum. legum IX, 46.

Ссылки по теме
Форумы