Д. М. Шаховской. Митрополит Макарий как церковный мыслитель и историк

К оглавлению


На гробнице высокопреосвященного Макария, митрополита Московского и Коломенского, изображения трех наиболее значительных его трудов — «Введения в православно-догматическое богословие», «Догматического богословия» и «Истории Русской Церкви». Все три сочинения являются наиболее капитальными в русской богословской науке XIX в., плодами великого таланта и необыкновенного трудолюбия автора. «Догматика» и «История» были первыми в своей области систематизирующими трудами и, говоря словами Иннокентия, архиепископа Херсонского, превосходят все бывшие до них опыты этого рода в русской литературе[1].
В русской историографии стало общим местом отмечать «богатство фактического содержания и документальность изложения»[2] «Истории Русской Церкви» митрополита Макария. Начиная с самых ранних отзывов на первые тома «Истории», увидевшие свет 140 лет назад, вплоть до нашего времени критики и исследователи не устают воздавать хвалу трудолюбию и дотошности историка, сравнивая его творения с трудами Н. М. Карамзина и С. М. Соловьева: «Это труд совершенно однородный и параллельный с знаменитою «Историею России с древнейших времен» С. М. Соловьева, имеющий в сравнении с ним, может быть, преимущества, но отнюдь не недостатки,— писал профессор Санкт-Петербургской Духовной Академии Н. И. Барсов.— Преимущества эти состоят в большем количестве нового материала (история Русской Церкви до Макария была менее разработана, чем история России до Соловьева) и в более тщательной художественной обработке этого материала... Для последующих сочинений по истории Русской Церкви сочинение Макария во многих частях будет составлять первоисточник»[3]. М. Д. Приселков определял следующие черты митрополита Макария-историка: «замечательная тщательность в подготовке работы, где обычно исчерпывается (хотя и не цитируется) вся литература, привлечение и изучение всегда огромного рукописного материала... наконец, превосходный и точный язык»[4].
Параллельно с работой над «Историей» митрополит Макарий обнаружил, описал и издал множество памятников древнерусской церковной письменности, среди которых — творения мниха Иакова «Память и похвала князю русскому Володимеру, како крестися Володимер и дети своя крести и всю землю Русскую от коньца до коньца и како крестися баба Володимерова преже Володимера», «Житие блаженного Володимера», «Сказание страстей и похвала о убиении святую мученику Бориса и Глеба». «Уже одно установление «писателя XI в.— мниха Иакова» и его произведений,— писал М. Д. Приселков,— могло бы навсегда упрочить в науке имя разыскателя, но Макарий дал нам целый ряд таких открытий»[5].
Одновременно с положительными рецензиями и восторженными откликами[6] были и резко критические отзывы, из которых наиболее серьезными были две статьи Н. П. Гилярова-Платонова: «Несколько слов о механических способах в исследовании истории», опубликованная в первой книге «Русской беседы» за 1858 г., и «История Русской Церкви» Макария, епископа Винницкого», увидевшая свет в третьей книге того же журнала за 1859 г. Вся дальнейшая критика «Истории» митрополита Макария так или иначе основывалась на замечаниях Н. П. Гилярова-Платонова[7]. Каковы же были главные претензии к труду церковного историка со стороны молодого бакалавра Московской Духовной Академии? В своей критике Гиляров-Платонов исходит из созданного им идеала историка, который должен обладать «особенным искусством — умением из хаоса разрозненных материалов воссоздать течение прошлой жизни и представить его в цельной картине. Следовательно, в своем изложении она [история] должна составлять органическое целое»[8]. Для этого требуется «различить действующие причины, не смешивая одну с другой и ни одной не опуская; указать каждой свое место, свой черед и значение; проследить их взаимную связь и свести потом слагающееся из их действий вечно живое и движущееся единство в общую гармонию, с сохранением жизненной полноты для всех живущих частей и для каждого из проживаемых возрастов»[9]. При этом «историку необходимо следует быть и художником: историк должен прожить каждую описываемую эпоху. Да, он должен прожить, художественно перечувствовать ее, т. е. углубиться в нее до того, чтоб стать вполне на ее точку зрения»[10]. В труде же Винницкого епископа Макария Гиляров-Платонов не находит ни одного из тех качеств, которые, по его мнению, должны быть присущи историку. Ведь если «от историка главным образом требуется, чтобы он показал смысл прошлой жизни, раскрыл в фактах само существо ее», то «тут (в «Истории» епископа Макария.— Д. Ш.) видим собственно желание только обозревать, и притом только со стороны Русской Церкви»[11]. Итак, два главных обвинения: отсутствие собственной единой концепции русской истории и односторонность — «только со стороны Русской Церкви» — исторической перспективы.
Ясно, что высокопреосвященный Макарий не мог соответствовать идеалу историка, предложенному его критиком. Подход к истории митрополита Макария основан на безусловной значимости реально свершившегося события как воплощения Промысла Божия. Будучи глубоко верующим церковным человеком, митрополит Макарий полагал, что единство исторического процесса обусловлено Божественным домостроительством и потому не нуждается во внешней схематизации[12]. Отсюда — пристальное и бережное внимание к факту, документу, свидетельству, преданию или, говоря словами Гилярова-Платонова, «независимость исследования от своего предмета (исторической концепции.— Д. Ш.) и исключительная зависимость от источников»[13]. В силу этого в источниковедении церковной истории высокопреосвященный Макарий обладал безусловным авторитетом, по словам Е. Крыжановского, «только от него и подобных ему немногих лиц мы ждем разработки нашей литературы и возведения ее на степень самостоятельной области в церковной истории»[14].
Историографические взгляды митрополита Макария — часть его очень цельного и последовательного мировоззрения, проявившегося и в проповедях, и в его духовном облике, и в обыденной жизни. Одной из самых частых тем проповедей высокопреосвященного Макария была любовь к Родине: «Чувство любви к отечеству, высказанное некогда в таких сильных выражениях сынами Израиля, есть одно из самых естественных и священнейших чувствований человеческого сердца. Эту любовь внушает людям сама природа; эту любовь укрепляют незаметно нравы и обычаи каждой страны, ясно предписывают политические законы каждого государства»[15]. Но «никогда не возвысятся до истинной любви к родине люди, не знающие христианства или живущие не по христианству и чуждые его духа. Всеми их поступками и самыми намерениями неизбежно управляет самолюбие, сколько бы они ни старались подавить его или сокрыть от самих себя и от ближних. Могут они по временам в некоторой степени подавлять его, будучи вызваны особенными обстоятельствами, и для блага общества жертвовать собою; но только ж по временам, только при особенных обстоятельствах, только в некоторой степени, а не совершенно. Во всякое другое время для поддержания их патриотизма необходимы поощрения, награды, слава и вообще все то, чем питаются и услаждаются наше самолюбие и своекорыстие. Без этого совершенно слабеет их усердие к общественному благу, и опасно рассчитывать на патриотизм их в минуты общественных бедствий. Одно, одно христианство, приготовляющее истинных граждан для неба, может образовывать и истинных граждан для земли»[16].
Святительское служение высокопреосвященного историка протекало во дни великих преобразований императора Александра II, и потому особое место в своих речах митрополит Макарий отводит реформам: «Мы живем в замечательнейшую эпоху для нашего отечества: в эпоху пробудившегося сознания наших собственных недостатков, общественных и частных, в эпоху светлых надежд, порывов и ожиданий, в эпоху прекрасных начинаний, улучшений, усовершенствований»[17].
«Что такое, сыны России, эти новые узаконения, этот целый ряд узаконений, которые, особенно в последнее время, так быстро, одни за другими, исходят на нас от престола нашего благочестивейшего государя? Не погрешим, если назовем их вином новым, точно так же, как не погрешим, если сознаемся, что мы-то сами, для которых издаются все эти законы, представляем собою в гражданском отношении мехи ветхие. Да, много в нас ветхого, крайне ветхого. Эта застарелая привычка жить так, как жили наши отцы и деды, без всякого различения того, что было у них доброго и что худого, что следует сохранять и улучшать и что следовало бы давно оставить, есть истинная ветошь. Эта разрозненность наших сословий, доходящая до взаимной холодности, часто неприязни, нередко противодействия,— вторая ветошь. Эта странная апатия и безучастность к общественным интересам и исключительная заботливость только о самих себе и о своих домашних делах — третья ветошь. Это отсутствие гражданского мужества и настойчивого труда и беспечное ожидание, чтобы за нас делало все одно правительство, тогда когда мы будем только покоиться,— четвертая ветошь. Это более и более усиливающаяся между нами слабость все говорить, говорить и говорить об общественном благе, о проектах и реформах и ничего не делать или делать даже совершенно противное и положительно вредное обществу — еще и еще жалкая ветошь... Силою воли, твердою решимостию, при помощи Божией мы должны все усвоить себе новые узаконения нашего державного законодателя, проникнуться ими и дружно, с неослабною ревностию проводить их во все слои нашей государственной жизни»[18].
Говоря о государственных преобразованиях, святитель неоднократно обращается к духовному возрастанию своей паствы: «...Мало, весьма мало принесут нам пользы все внешние преобразования, если в душе мы останемся теми же, чем были доселе. Мы желаем нового и лучшего в нашем быту; обновимся же прежде внутренно и сделаемся лучшими и более способными пользоваться теми улучшениями, каких желаем, какие даруют нам. И как высшая способность человека есть ум, то с ума и должно начаться наше преобразование и обновление, по слову апостола: Преобразуйтеся обновлением ума вашего. (Рим. 12. 2). Этого-то умственного обновления пожелаем ныне, братие, друг другу и всем, всем сынам России»[19].
Тема умственного и образовательного возрастания отчизны была весьма характерна для высокопреосвященного Макария. Всю жизнь свою отдав служению богословским наукам, он очень высоко ценил знания, радовался любому успеху на ниве просвещения и глубоко страдал от невежества и полузнания: «Что мы видим в нашем отечестве? Массы народа — эти миллионы подобных нам существ — живут почти в совершенном невежестве. Это все дети, хотя и взрослые дети. Их ум неразвит и едва пробужден. <...> Как не пожелать, чтобы скорее и скорее, более и более лучи живительного просвещения проникали во все места и уголки нашего необъятного отечества, чтобы они скорее пробудили наш умный по природе народ от умственной дремоты и неподвижности, сделали его более способным и восприимчивым ко всем преобразованиям и улучшениям в жизни семейной, общественной и гражданской, освободили его от вековых предрассудков и суеверий, предохранили от всяких увлечений в ереси и расколы и еще глубже и сознательнее укрепили его в истинах спасительного православия! ...Обратимся к другому классу наших соотечественников, к классу так называемому образованному. Что здесь? Мы не оскорбим ни справедливости, ни самих себя, если сознаемся, что истинно образованных и просвещенных людей между нами недостаточно и что б(льшая часть из нас только полуобразованны или даже малообразованны. Мы привыкли учиться многому понемногу; мы не любим умственного труда продолжительного, усидчивого, напряженного, не любим изучать науки до последних ее оснований... Конечно, мы настолько развиты, чтобы понимать и хорошие и слабые стороны нашего общественного и гражданского быта, чтобы желать преобразований и улучшений; мы в состоянии рассуждать о всех этих предметах, ценить их, разглагольствовать, даже писать об них, иногда с жаром, бойко, красноречиво. Но когда от слов понадобится перейти к делу, когда общество и правительство потребуют людей, которые бы шли впереди по пути разных усовершенствований, сумели приложить их к самой действительности, могли научить тому же и других,— тогда оказывается наша крайняя несостоятельность и бедность»[20].
Но столь высоко вознося ум, который святитель почитает «главной и превосходнейшей нашей способностью», и знание, которое «приводит к великим и самым благодетельным последствиям»[21], митрополит Макарий ясно сознавал опасность чрезмерного увлечения «умничаньем» и желания «обновить» истины православия, будто бы исходя из «веления времени»: «Мы отнюдь не отрицаем умственного величия человеческого, мы охотно признаем его и готовы преклониться пред ним: в этих обширных, изумительных познаниях нашего ума, в этой поразительной власти его над внешнею природою мы видим отражение Высочайшего ума, всезнающего, бесконечно-премудрого и над всем владычествующего. Но, отдавая должное человеческому разуму, удержимся приписывать ему сверхдолжное: будем беспристрастны в своих суждениях об умственном величии человека. Скажите, наше ли, вполне ли наше это величие? Нет, лучшею своею стороною оно принадлежит не нам, а нашему Создателю»[22].
И в наступившее время перемен и преобразований «не о том мы должны помышлять и заботиться, чтобы изменять, развивать, усовершать нашу святую веру, а о том, как бы нам самим, при помощи ее, измениться к лучшему, развиваться и усовершаться, как бы нам из худых и порочных сделаться добрыми и благочестивыми, отвыкнуть от нашей гордости, самомнительности, честолюбия и других страстей и украситься христианским самоотвержением, христианскою любовию к ближним. Будем стремиться к совершенству, но совершенству не одностороннему, к какому могут приводить науки и знания человеческие, а к совершенству полному и всестороннему, вполне достойному нашей высокой природы, которое возможно только в христианстве»[23].
Не следует бояться перемен еще и потому, что есть в мире сила, непреложно хранящая истины христианской веры: «Во всей целости и неизменности соблюдает православная Церковь Божественное учение; но она всегда во власти, ей данной от Бога, и предохраняемая от заблуждений Духом Святым, постоянно в ней обитающим, раскрывала и разъясняла это учение для своих чад и не перестает раскрывать его более и более соответственно их потребностям»[24].
Наличие в мире непреходящей истины и хранящей ее чистоту православной Церкви дает и ясный критерий истинности для науки и укрепляет православного исследователя в его вере: «Да не пугает нас мысль, которая нередко повторяется, особенно в наши дни, когда так усилились и начали господствовать естественные науки,— мысль, будто изучение природы может быть опасным для нашей веры и повести даже к неверию и безбожию. Нет, книга природы никогда не станет в противоречие с Библиею, потому что та и другая книга равно от Бога. Припомним имена великих естествоиспытателей, вам, без сомнения, известные, которые, как ни глубоко проникали в таинства природы, умели, однако ж, сохранить в себе теплоту веры и отличались глубокою религиозностию, и удержимся обвинять науку естествознания в том, в чем могут быть виновными только люди, занимающиеся ею, которые, то не уразумев достаточно каких-либо явлений природы, то принимая одни свои догадки и предположения за непреложные истины, то приступая к своим изысканиям с предвзятыми мыслями, враждебными христианству, могут иногда указывать и действительно указывают на некоторые факты в природе, будто бы не согласные с сверхъестественным откровением. Увы! Что чище и истиннее нашей св. Библии? А между тем не было и нет в мире христианском ни одной ереси, самой злой и богопротивной, последователи которой не старались бы утверждать ее на тех или других местах Священного Писания, в подрыв православию и истине. Ужели ж из-за того, чтобы не впасть в какую-либо ересь, мы перестали бы читать и изучать нашу св. Библию? Да не будет»[25].
Таков был духовный облик высокопреосвященного историка, коренную черту которого можно выразить словами его современника и сотрудника на ниве церковной науки епископа Порфирия (Успенского): «Помни смерть, помни вечность, храни веру, надежду и любовь и служи науке».
Жизнь высокопреосвященного Макария вполне соответствовала его духовному облику — беззаветного труженика на ниве православного просвещения. Не жалея собственных сил и трудов на благо науки, был он необычайно щедр и внимателен к любому светлому явлению в церковной науке, даже если новая концепция не соответствовала его собственной. До сих пор поступок митрополита Макария, на собственные средства издавшего книгу самого талантливого своего противника — Е. Е. Голубинского, остается редким примером благородства в науке, а созданная им премия за лучшие богословские сочинения в течение многих лет после его смерти поддерживала церковную науку: ею были отмечены «Руководство по истории Русской Церкви» А. Доброклонского, «Столп и утверждение Истины» священника П. А. Флоренского и еще многие и многие известные церковно-научные труды. А одна из последних премий — за 1917 год — была присуждена будущему митрополиту Николаю (Ярушевичу) за магистерскую диссертацию «Церковный суд в России до издания Соборного Уложения Алексея Михайловича».
Будем надеяться, что и сегодня, в дни возрождения русской церковной науки, восстановленная Русской Православной Церковью и правительством Москвы премия памяти митрополита Макария послужит на благо духовного и научного просвещения России.

Примечания

[1] ЖМНП. 1854. Ноябрь. Отд. 3. С. 6. Библиографию трудов митрополита Макария см. на 595–597 с. наст. изд.
[2] Абрамович Д. И. О трудах митрополита Макария (Булгакова) в области древнерусской литературы // Известия ОРЯС. 1917–1918. Кн. 2. С. 236.
[3] Барсов Н. И. Макарий, митрополит Московский и Коломенский // Русская старина. 1883. Т. 38. № 6. С. 674–675; ср. также: Гиляров-Платонов Н. П. «История Русской Церкви» Макария, епископа Винницкого: т. I, II и III, СПб., 1857 // Русская беседа. 1857. Кн. 3. С. 36; Карташов А. В. Очерки по истории Русской Церкви. М., 1991. Т. 1. С. 28.
[4] Приселков М. Митрополит Макарий (Булгаков) и его «История Русской Церкви» (1816–1916) // Русский исторический журнал. 1918. Кн. 5. С. 191.
[5] Там же. С. 196.
[6] Например, в письме от 5 февраля 1869 г. к архиепископу Макарию М. П. Погодин писал: «Знаете ли Вы, за чем я третий день сижу и услаждаюсь, преосвященный владыко? За Вашей «Историей Русской Церкви». Читаю и скорблю, зачем не читал ее прежде, а только перелистывал. Я воспользовался бы ею много, что должен оставить теперь до второго издания моей «Истории». Ах, как мы не умеем воздавать suum cuique. Ваша книга должна б была быть оглашена на торжищах и быть настольною книгою всякого образованного человека (Письмо от 5 февраля 1869 г. РГИА. Ф. 675. Оп. 1. Д. 21. Л. 4).
[7] См., например: Коялович М. О. История русского самосознания. СПб., 1884. С. 510–520; Приселков. Митрополит Макарий (Булгаков) и его «История Русской Церкви». С. 194; Флоровский Г., прот. Пути русского богословия. Париж, 1983. С. 366.
[8] Гиляров-Платонов Н. П. Сборник сочинений. М., 1899. Т. 1. С. 216.
[9] Там же С. 223.
[10] Гиляров-Платонов. Сборник сочинений. Т. 1. С. 224–225.
[11] Там же. С. 250.
[12] Ср.: Макарий, архиепископ Харьковский. Православно-догматическое богословие. СПб., 1868. Т. 1. С. 582–585.
[13] Гиляров-Платонов. Сборник сочинений. Т. 1. С. 283.
[14] Крыжановский Е. «Русская духовная литература в период монгольский» преосвященного Макария, архиепископа Харьковского // Труды КДА. 1862. Т. 3. С. 551.
[15] Слово в день священного венчания и помазания на царство благочестивейшего государя императора Николая Павловича всея России, сказанное в Казанском соборе в 1846 г. // Слова и речи Макария, митрополита Московского, произнесенные в 1841–1868 гг. в Киеве и Петербурге, в Тамбовской и Харьковской епархиях. СПб., 1891. С. 90, 102.
[16] Там же. С. 93.
[17] Слово перед дворянскими выборами в Тамбовской губернии, сказанное в кафедральном соборе 1 декабря 1857 г. // Там же. С. 299.
[18] Слово на Новый год, сказанное в кафедральном соборе 1 января 1865 г. // Слова и речи Макария, митрополита Московского. С. 607–608.
[19] Слово, сказанное в кафедральном соборе 1 января 1863 г. // Там же. С. 541.
[20] Там же. С. 543.
[21] Слово о величии человеческом в день преподобного Антония Великого, сказанное в церкви императорского Харьковского университета 17 января 1864 г. // Слова и речи Макария, митрополита Московского. С. 585–587.
[22] Слово в день преподобного Антония Великого, сказанное в церкви императорского Харьковского университета 17 января 1868 г. // Там же. С. 682–683.
[23] О прогрессе в отношении к христианству, 1860 г. // Там же. С. 459.
[24] Там же. С. 455.
[25] Слово в день преподобного Антония Великого, сказанное в церкви императорского Харьковского университета 17 января 1868 г. // Слова и речи Макария, митрополита Московского. С. 682–683.

Ссылки по теме
Форумы