О немецких чиновниках, купцах и ремесленниках, проживающих в Москве

Иоганн Корб. Дневник путешествия в Московское государство.


Преименитый господин Франц Яковлевич Лефорт, первого выборного Московского полка генерал, флота адмирал, родом женевец, лет двадцать тому назад, отыскивая счастье, с двумя товарищами приплыл по Белому морю в Московию и нашел то, что искал. В восемьдесят восьмом году, во время возмущения стрелковых воинов, иначе называемых стрельцами, когда эти люди в их кровожадной ярости, ниспровергнув общественный порядок, не только без разбору неистовствовали над всеми боярами, нимало не уважая ни справедливости, ни доблестей некоторых из них, но жаждали еще и царской крови молодых государей, последние принуждены были скрыться от мятежников в Троицкий монастырь. В столь опасное время, когда большая часть лиц, не зная, чем кончится возникшая буря, и смущаясь угрожавшими опасностями, колебались в верности и раздумывали, на чью сторону преклониться, в то время, когда, казалось, сама судьба в недоумении решала еще, кому владеть столь обширным государством, вышеупомянутый господин Лефорт хотя и был поставлен этим ужасным временем в критическое положение, но, предупреждая своим решением приговор судьбы, а не следуя за оным, поспешил к Троице с небольшим числом своих солдат. За такую преданность, нимало не поколебленную предстоявшими опасностями, Лефорт поднялся на ту степень царской милости, достойным которой принуждены признать его и несправедливейшие из его противников Колесо счастья низринуло с себя большую часть тех, кто пользовался благодаря царскому благоволению блестящим положением.

Изменчивая фортуна насылала иногда и на Лефорта бури и ураганы, тем не менее, однако, мы видели, что царь даже и после смерти этого мужа сохранил, к зависти всех туземцев, высокое уважение к памяти Лефорта. За четыре года до своей смерти Лефорт послал единственного своего сына в Женеву для образования его ума занятиями в изящных науках. Когда уезжал молодой Лефорт, сам государь с главными министрами изволил проводить его несколько миль; затем, когда племянник Лефорта приехал в Московию, царь выехал к нему навстречу почти за три мили и подарил прибывшему свою собственную дорогую одежду. Быть может, генерал Лефорт был бы еще довольнее, если бы царь выразил ему свое благорасположение и милость иным образом, но, поистине, генерал Лефорт не мог бы даже желать более искреннего изъявления царского благоволения.
Несмотря на противоположное мнение всей Государственной думы, Лефорт указал царю истинный путь к славе и, возбуждая его к военным подвигам, питал в нем стремление к оной. Вследствие этого под предводительством самого царя, а не воеводы, отнят у перекопских татар Азов, ограда Меотийского моря. Хотя во время осады генерал Лефорт, боясь подвергнуться опасности, никогда сам не присутствовал при работах солдат, однако же он считал знаком великого духа презрение к случайностям войны. Лефорт был виновником последнего блестящего посольства царя. Он избрал весьма удобное к тому время, ибо союз, заключенный тогда с августейшим императором, достаточно охраняя Московию от неприятеля, обеспечивал ей и на будущее время спокойствие от внешних врагов. Действительно, если бы в продолжение существования этого союза были вовремя употреблены против неприятеля соответственные могуществу держав силы, то перекопские татары были бы изгнаны с их полуострова, так как им негде было бы ни содержать, ни пасти своих стад, а москвитяне, овладев крепостью Очаковом, могли бы своим победоносным флотом навести ужас на далекое пространство вокруг стен Константинополя.

Никто из москвитян не может не согласиться с тем, что Лефорт всегда имел в виду прежде всего пользу отечества и выгоды государя. По его совету иностранцам дозволено свободно приезжать из-за границы и возвращаться обратно, что было прежде воспрещено суровым законом. Таковая свобода, весьма благоприятствуя торговым отношениям, способствует развитию народного благосостояния. Не менее заслуживает похвалы и то, что ныне иностранцев не принуждают уже, как это часто случалось в прежние годы, голодом, заточением в темницах, угрозами и муками принимать русскую веру. Иностранцам предоставлена ныне полная свобода исповедовать свою веру, что весьма справедливо, так как вера есть дар Божий, и она не внушается железом, а ниспосылается от Бога. Существенно также важно отправление молодых людей за границу. Если они своим нерадением не воспрепятствуют осуществлению надежд царя, то эти люди придадут Московии, уже знаменитой пространством, новый блеск своими советами, возвысят ее своим умом, будут охранять ее своей храбростью и благоразумием. Те, которые были свидетелями того, с какой смелостью генерал Лефорт выдержал гнев раздраженного царя в Пилаве и Королевце, не могут достаточно нахвалиться им. Будучи кальвинистом, Лефорт не мог обуздывать врожденную ненависть к католичеству и потому причинял даже своей жене много неприятностей, пока царь по своей великой справедливости, которую невозможно довольно прославить, не укротил жестокость Лефорта. Реформатский пастор Стумпф всенародно с кафедры укорял Лефорта в сладострастии. Впрочем, Лефорт, приобретя верностью расположение государя, услужливостью расположение равных себе и, наконец, любезностью характера расположение всех, пользовался весьма умеренно властью, соединенной с его положением. Когда Лефорт умер от горячки, сожаление многих и слезы самого государя сопровождали его в могилу. Жалование его состояло из 1000 рублей.
Преименитый господин Патрик де Гордон по происхождению принадлежит к одной из знатнейших шотландских фамилий. Он находился сперва в шведской и польской службе, потом, по несчастным случайностям войны, был взят москвитянами в плен и, вступив по принуждению в русскую военную службу, так отличился воинскими способностями, что был пожалован полководцем и долгое время пользовался этим положением, не имея соперника. Наконец его возненавидел Василий Голицын, сторонник честолюбивой Софии. Этот самонадеянный временщик, пренебрегая молодостью царей, присвоил было себе неограниченную власть, а теперь, сосланный в Сибирь, терпит заслуженное наказание за свои самовластные поступки во время своего владычества. Он низвел Гордона из самого высокого чина генеральского на самый низкий, унтер-офицерский; но, хватаясь завистливыми зубами за острый геркулесов жезл, Голицын сам поранил себе рот, ибо открылись его противозаконные и вредные для Московского государства сношения с пограничным народом, и он, как государственный преступник, за свои тяжкие преступления был бы лишен и жизни, и имения, если бы государь, полагая основание не только своей власти, но вместе с тем и своей милости, не заменил назначенную Голицыну по приговору смертную казнь ссылкой. Таким образом Голицын испытал, как легок переход от владычества к изгнанию, а Гордон, мужественно переносивший некоторое время незаслуженное несчастие и жестокое угнетение зависти, будучи по милости царя восстановлен в прежнем своем генеральском чине, мог убедиться из счастливой перемены своего состояния, что неприязнь часто возвышает людей над прочими, а зависть нередко делает их счастливыми.

Военные свои обязанности Гордон всегда исполнял с благоразумием, и сами москвитяне не откажут памяти усопшего в уважении, которым обязаны были ему при жизни за его достоинства. Осторожность была отличительной особенностью Гордона. Ревнуя к пользе государя и его безопасности, Гордон во всех своих поступках руководствовался такой благоразумной верностью, что никогда и никто не мог упрекнуть его в неосмотрительной отважности. Однако же советы Гордона нравились москвитянам больше, чем его личность: Московия пользовалась проницательностью ума Гордона только тогда, когда предстояло решить трудное дело. Говорят, что царь, намереваясь отправиться к границам своего государства, по совету Гордона разделил главное наместничество в своих владениях между тремя соперниками, для того чтобы эти правители, взаимно враждуя друг с другом, с большим старанием занимались тем, что относится до спокойствия царства, и чтобы, в случае возникновения противозаконных честолюбивых замыслов, ни один из них не мог завладеть престолом, так как все они стремились бы к владычеству. Да и этот знак отличия Мальтийского креста не был бы куплен за столь большие деньги, если бы, ввиду излишней народной любви, склонявшейся к особе одного человека, не являлось опасение несчастных случаев, по которым власть царей часто переходит в посторонние руки; также и в других государствах звание посла, а также должность правителя области походили нередко более на немилость, чем на почетное звание. В самом деле, нет ничего обыкновеннее, как высылать из города под лестным предлогом почести людей, опасных своим значением или народной к ним любовью, хотя бы и не виновных, но могущих при случае отважиться на смелое предприятие.
Гордон всегда отличался благоразумием, зрелым умом и предусмотрительностью в советах. Без притязаний на громкую известность он своей скромностью и любезностью в частной жизни приобрел особенное расположение москвитян, людей вообще недоброжелательных к иностранцам и по своей природной наклонности питающих ненависть к их славе. Расположение москвитян к Гордону было так велико, что во время внутренних смут дом этого человека был, для самих даже туземцев, безопасным и спокойным убежищем. Величаемый часто от государя «батюшкой», почитаемый боярами, чествуемый думными, любезный благородным, любимый простым народом, Гордон пользовался таким всеобщим уважением, что едва ли какой-нибудь иноземец мог когда-либо рассчитывать на подобный успех. Искусный мастер притворяться и скрывать настоящие свои мысли, Гордон, по правилам Аристотеля, говорил только то московскому властителю, что, по понятию его [Гордона], должно было нравиться Петру. Ходатайствуя за других, Гордон никогда не подвергал опасности ни себя, ни своих приближенных.

В бытность нашего посольства в Москве солдаты обидели слуг господина императорского посланника. Я, по приказанию сего последнего, отправился требовать удовлетворения и ссылался при этом на то, что права послов чтутся во всем свете; Гордон на мои доводы дал мне такой ответ, которому я не мог достаточно надивиться, а именно, что в Московии посланники не пользуются никакими преимуществами и что земские служители могут арестовать преступников даже в Посольском дворце и выводить их оттуда на место наказания. В продолжение, однако, того времени, которое мы провели в Московии, мы не имели случая удостовериться на опыте в справедливости сказанного Гордоном; случай же, происшедший со шведским посланником, должно отнести к некоторым особенным обстоятельствам, в которых тот находился. Наконец, сами московские послы, отправляемые к иноземным дворам в этом высоком звании, весьма заботливо охраняют права, соединенные со званием послов, а потому я и не думаю, чтобы по обычаю или в силу какого-либо указа таковые права в самой Московии нисколько не наблюдались; если бы это было так, то нечеловечностью столь варварского закона москвитяне отчуждали бы себя от прочих народов, как не достойные иметь с ними отношения. Впрочем, Гордон, муж пожилых лет, после нашего выезда из Московии (при этом выезде он проводил нас до Филей) благочестиво скончался 9 декабря 1699 года, в 8 часов утра. Его царское величество пять раз посещал Гордона во время последней его болезни, а в последнюю ночь был у умирающего два раза. Государь собственной рукой закрыл глаза Гордону, когда тот испустил дух.
Царь, хорошо понимая, как много он потерял с кончиной столь знаменитого мужа, назначил для его погребения такой же великолепный церемониал, как и тот, с которым хоронили Лефорта. Солдаты трех гвардейских полков с грустными лицами, при унылых звуках труб и барабанов, имея среди себя царя, занимавшего обычное место в своем полку, проводили гроб генерала; похороны сопровождались выстрелами из двадцати четырех пушек большого размера, так что приходилось сомневаться, было ли это заявление печали или радости. По приказанию царя совершено было священнослужение, и императорский миссионер Иоанн Берула произнес надгробную речь, накануне царевич [Алексей] с Натальей, любимой сестрой государя, слушали церковную службу в католическом храме. Годового содержания выдавалось Гордону тоже 1000 рублей.

Адам Вейд, уроженец Москвы, из немцев, получив отвращение к обычным занятиям лекарей, определился в военную службу. Побуждаемый желанием достигнуть счастья, сделаться известным государю и заслужить его милость, Вейд без чужой помощи изучил по книгам искусство подводить мины. Он подвел мины, с согласия государя, при осаде Азова, но судьба злобно насмеялась над старательным трудом Вейда и его минами: взрыв этих мин повредил одним лишь царским солдатам, и несколько сот человек, карауливших вал, взлетели на воздух. В должности главного начальника стражи Вейд был отправлен гонцом к императорскому двору с донесением об имеющем прибыть туда новейшем Великом московском посольстве. Вейд находился при царских войсках и принимал участие в их походе в то время, когда светлейший принц Евгений, герцог Савойский, полководец августейшего императора, разбил наголову при Зенте, около Тисы, турецкое войско. Вейд сам не может достаточно выразить, сколь обширные приобрел он сведения по военной науке в этой школе стольких героев и храбрых воинов. Он гордится тем, что светлейший Евгений, готовясь к битве с неприятелем, спрашивал по врожденной ему доброте и вниманию также совета и у него, Вейда. В бытность нашу в Москве Вейд произведен в генерал-бригадиры, каковой чин, быть может, соответствует чину главного начальника стражи. Рассказывают, что по смерти обоих генералов, Лефорта и Гордона, Вейд старался получить место военачальника. И ему довелось вынести на себе громовые удары гневного Зевса Вейд никогда не забудет, какой непостоянной и переменчивой показала себя в Воронеже против него судьба, для того чтобы научить его сносить с твердостью как счастье, так и несчастье.
Оклад жалования генерала Менгдена состоит из 600 рублей. Два брата по фамилии Риман также служат генералами в Московии: один из них, Карл, имел немецкое платье и за то, что не хотел его ссудить для театральной потехи, был бит смертным боем и оставлен почти замертво.

Полковников в Московии более, нежели генералов. В числе полковников находятся следующие лица: Казимир де Граге, католик, полковник императорской артиллерии, четыре года тому назад присланный своим августейшим императором на службу к московскому царю. За де Граге красуются имена тех, которые командуют четырьмя полками солдат, называемых гвардейскими: барон фон Блюмберг, из курляндских дворян; Август Яков Гордон, католик, сын генерала Гордона, Лима, католик: им идет годового содержания по 400 рублей Шамберс, аугсбурского исповедания.
Полковников считается гораздо более, но они не имеют полков и в мирное время или по окончании похода пользуются только званием полковника и получают половину оклада своего жалования во все время, пока им дозволяется жить праздно в Москве. В числе этих лиц состоят: Ахентовель, католик из Шотландии; Пальк де Верден, Мейс, Брюс, Юнкман, Юнгерс, Варнер, Вестгоф, Англер, Лефорт, де Дельден, Сембьер, Тубин. Все они реформатского или англиканского исповедания. Последний из них, Тубин, уже дряхл; он тринадцать лет томился в Сибири, получая годового содержания не более 100 рублей, к которому теперь наконец добавлено двадцать рублей.

Подполковники. Из немцев в московской службе подполковниками состоят: Колом, Дюпре, Левингстон, Бордвиг, Росфурм, Бого-вский, Сальм, Брюс, Дельден, Липсдорф, Клеменц, Шлиппенбах, Ронар.
Главные начальники стражи: Менезиус, Торлявиль, Штраус, Шиллинг, Клейм, Ниц, Остоя, Гольст, Гост Вебер.
Капитаны: Рикман, Гуммерт, Эркель, Бакхо, Принц, Гордон, Лиман, Зоес, Бок, Функ, Бордвиг, Саванский, Фробес, Вейд, Гольст, Польет, Росфурм, Кальдбернер, Брейер, Гроб, Зеге де Мантейфель, Вестгоф, Мейс, Гост, Бранд, Принк, Гамбель, Павловский, Бернер, Виндтер, Энгельс, Роберт — последний был высечен солдатами, которых повел было в Девичий монастырь; два Мюльнера, Островский, Фаденрейх, Гохенрейн, Эденбах, Элинггаузен, Келлинггаузен.
Флотские капитаны: Бамберг, Кин, Мейер, Рейс, исправляющий вместе должность фискала.
Поручики: Приген, наказанный по приказанию Голицына батогами и сосланный в Казань за то, что просил об отставке; Фоград, Лицкин, Вуд, Лейко, Фастман, Юнгер, Рикман; прочие же [поручики] — москвитяне.
Поименованные офицеры по большей части родом из Курляндии и Ливонии. Они приезжают из этих отдаленных земель в Московию с целью весьма опасной. Они жалуются на угнетения со стороны шведов, угнетения, становящиеся каждый день невыносимее; они желают свергнуть с себя это иго, и именно стремление к освобождению отечества побуждает их предпринимать столь отдаленное путешествие. Один из этих выходцев мне самому передавал за тайну в откровенной беседе, что он приехал в Россию с целью разузнать: имеет ли великий князь московский достаточные силы и способности к тому, чтобы взять под свое покровительство ливонцев и защитить их от насильственных мер Швеции? Он говорил, что подобные ему соглядатаи находятся и в Польше. Все они стараются освободить Ливонию от шведского ярма с целью подчинить ее затем верховной власти другого сильного соседа, так как шведский король не только лишил их, ливонских жителей, имений, но еще непрестанно обременяет и угнетает налогами и крайне невыносимыми поборами. Тот офицер добавил, что он уже полтора года прожил в Московии, но не получил ни малейшей надежды на какую-либо помощь со стороны москвитян в пользу Ливонии.

Его царское величество, начав военные действия против турок и татар, желал также изгнать этих людей и из крепостей их; а потому государь просил дружескими письмами императорский двор и другие немецкие государства выслать к нему сведущих в военной, инженерной и артиллерийской науках и искусных в ведении мин. Вследствие сего августейшим императором присланы к царю:

Казимир де Граге, полковник артиллерии,
барон фон Боргсдорф,

Лаваль, главные военные
Лаврентий Шмид инженер-артиллеристы
Лаврентий Урбан и шесть саперов с унтер-офицером. Светлейшим бранденбургским курфюрстом присланы:

Розе, Гольцман (военные инженеры),

Иван Яков Шустер, Илья Кобер, Самуил Гак, Густав Гизеветтер (артиллеристы).

Державнейшие голландские чины отправили в Московию следующих лиц:

ван Стамма,

Гуски,

Гордеса,

Шнида,

Сперрейтера.

Купцы, проживающие в Москве по торговым делам, большей частью англичане и голландцы. Один только Антон Гваскони, католик, прибыл из Италии, из великого герцогства Тосканского, в Москву и до сих пор в ней живет. Не католиков больше; они суть: Миндер, Голь, Вольф, Брандт, Липпс, Попп, Лейден, Гакенбрандт, Изенбрандт, Канненгисер.

Ссылки по теме
Форумы