Битва на реке Лех

В. Д. Балакин. Творцы Священной Римской империи


В конце июня 955 года в Саксонию прибыли венгерские послы, заверившие короля Оттона I в своих мирных намерениях, верности и дружбе. В действительности же посольство имело своей целью разведать, как обстоят дела в Германии и преодолен ли внутренний раздор. И правда, едва лишь Оттон с миром и подарками отпустил от себя этих посланцев, как из Баварии прибыли гонцы от его брата Генриха, сообщившие, что венгерские орды, настроенные весьма воинственно, перешли границу Германского королевства. Король незамедлительно принял решение выступить против врага. Поскольку ситуация на саксонско-славянской границе оставалась неспокойной, он смог повести из Саксонии лишь немногочисленное войско.
Легкие успехи, сопутствовавшие мадьярам прошлым летом, и обременившая их богатая добыча придавали им смелости и вдохновляли на повторение набега. На сей раз они вторглись в Южную Германию, заполонив ее области вплоть до Шварцвальда, в таком количестве, какого еще никто из живущих не видал. Современники оценивали численность вторгшейся мадьярской конницы по меньшей мере в 100 тысяч человек, сами же кочевники похвалялись, что нет силы, способной остановить их, разве что под ними разверзнется земля или небо обрушится на них. Не изменяя собственному обычаю, они опустошали мечом и огнем все на своем пути, не щадя церквей и монастырей. Переправившись через реку Лех, южный приток Дуная, они осадили Аугсбург, сильно пострадавший в ходе недавней братоубийственной войны. Вообще мадьяры не имели привычки штурмовать города, предпочитая более доступную поживу, но то был особый случай: по дошедшим до них достоверным, как они полагали, сведениям, в Аугсбурге хранилась казна Баварии. Город, не имевший достаточно мощных, на их взгляд, стен и башен, казался им легкой добычей. Однако они недооценили боевой дух его защитников во главе с уже известным нам епископом Ульрихом. Попытку штурма, в ходе которого погиб один из предводителей мадьяр, удалось отразить.
Епископ, во время сражения разъезжавший верхом на коне в своем церковном облачении, без лат и оружия, ношение которых не позволялось ему как духовному лицу, по окончании схватки деятельно руководил восстановлением поврежденных стен и укреплением слабых мест. Потом он еще большую часть ночи провел в молитве, лишь под утро позволив себе на короткое время забыться сном. На рассвете следующего дня защитники города, ободренные святым причастием и напутственными словами епископа, готовы были отразить очередной натиск врагов, вплотную подступивших к стенам и подтянувших стенобитные орудия. С высоты цитадели можно было видеть, как предводители мадьяр бичами подгоняют особенно нерасторопных или оробевших воинов. Вот-вот должен был начаться штурм, как вдруг раздался сигнал, по которому осаждавшие отошли, чтобы собраться вокруг своего главного командира. Оказалось, прибыл гонец, между прочим, немец, сын некого опального пфальцграфа, изгнанника с родины, по суду лишенного своих имений, и сам предатель родного народа, сообщивший, что приближается с войском король Оттон.
Мадьяры, прекратив осаду города, двинулись навстречу немецкому войску, полагая, что, разгромив его, потом легко овладеют и городом. Епископу Ульриху оставалось лишь уповать на победу своих, тем более что ее предсказал накануне явившийся ему в сонном видении святой Афра, покровитель города. Оттон же, выступивший из Саксонии с явно недостаточным войском, уповал на то, что герцоги откликнутся на его призыв и явятся во главе многочисленных отрядов. И он не обманулся в своих упованиях: из всех герцогств, и даже из Чехии, в срок явились ополчения, составив в итоге внушительное войско, хотя и далеко не столь многочисленное, как орды вторгшихся мадьяр. Королевское войско могло бы стать еще более многочисленным, если бы пришло подкрепление из Лотарингии, но Оттон велел брату Бруно оставаться на страже западных рубежей, дабы не рисковать столь важной для королевства областью, ибо, как подсказывал опыт прежних лет, нельзя было положиться на благонадежность западных соседей. Особенно порадовал короля его зять, герцог Конрад, явившийся во главе отборного конного отряда и полный решимости в бою искупить свой прежний проступок.
Когда конные разъезды донесли, что враг близок, Оттон I объявил 9 августа днем подготовки к сражению, днем всеобщего поста и молитвы. Наутро, в день святого Лаврентия, его воины взаимно простили обиды и прегрешения и торжественно поклялись в нерушимой верности своим предводителям и друг другу. Сам же Оттон дал святой обет угоднику Лаврентию учредить, если тот своим заступничеством принесет ему победу, в его честь епископство в Мерзебурге. Затем войско, развернув знамена, выступило из лагеря в составе восьми подразделений, каждое из которых насчитывало по меньшей мере тысячу конных воинов. Первые три отряда составили баварцы. Правда, во главе их не было герцога Генриха, у которого открылись старые раны, так что он не мог встать на ноги. Весть о славной победе 10 августа он еще успеет получить, но со смертного одра так и не поднимется и 1 ноября отдаст Богу душу. Четвертый отряд образовали франконцы во главе с доблестным герцогом Конрадом. В пятом, королевском, наиболее многочисленном отряде был сам Оттон I, окруженный храбрецами и горячей молодежью из разных племен, в том числе и прибывшими с ним немногочисленными саксами; перед ним несли в сопровождении надежной охраны королевский штандарт с изображением архангела Михаила. Шестой и седьмой отряды сформировались из швабов во главе с герцогом Бурхардом. Восьмой, замыкающий отряд составили чехи под водительством князя Болеслава. Им как арьергарду была поручена охрана обоза, однако события стали развиваться непредвиденным образом.
Южнее Аугсбурга, на левом берегу реки Лех, раскинулась обширная, свободная от деревьев и кустарника равнина, на которой мадьяры разбили свой лагерь. Там 10 августа 955 года и состоялось грандиозное сражение, вошедшее в историю как битва на реке Лех. Оттон вел свое войско с соблюдением необходимой предосторожности, дабы не подвергнуть его внезапному нападению со стороны противника и не стать мишенью для шквала мадьярских стрел. Однако эта предосторожность оказалась тщетной. Часть мадьяр умудрилась зайти в тыл королевского войска и ударить в спину чешского арьергарда, внезапно осыпав его стрелами. Арьергард дрогнул, началась неразбериха, и в результате весь обоз вместе с чехами, кроме тех, кто пал от стрел или успел бежать, попал в руки врагу. Уже дрогнули было седьмой и шестой отряды, когда Оттон, заметив угрозу с тыла, направил туда франконцев во главе с Конрадом. Тому удалось отбить обоз и освободить пленных, обратив в бегство мародеров. Победителем возвратился он к королю, вдохнув уверенность в товарищей по оружию.
Благополучно устранив непредвиденную заминку, Оттон повел войско на главные силы противника. Верхом на коне, со Священным копьем в руке, он был в первых рядах сражавшихся. Немцы верили, что Священное копье принесло победу над мадьярами Генриху Птицелову и поможет опять одолеть врага. Видукинд Корвейский, как полагают, лично наблюдавший за этим сражением, а может, и принимавший участие в нем, не мог не заметить, что король «первым направил коня на врага, выполняя обязанность и храбрейшего воина, и выдающегося полководца». Битва была долгой и кровавой, так что хронисты того времени не преминули отметить, как воды Леха окрасились в багряный цвет. И это был не просто привычный литературный штамп: раненые мадьяры пытались спастись, вплавь переправляясь через реку, своей кровью окрашивая ее воды. Наконец все войско мадьяр обратилось в беспорядочное бегство, увлекая за собой даже наиболее отважных. Бежавших преследовали и, догнав, беспощадно уничтожали. Никого не щадили, пленных не брали. Были убиты и главные вожаки мадьяр. С ними обошлись не как с полководцами, достойными уважения, а как с главарями разбойничьих шаек.
Поздним вечером Оттон со своим воинством вступил в город Аугсбург, избавленный от смертельной угрозы. Верный епископ Ульрих с почетом встречал освободителей. К радости победы, за которую благодарили Бога, примешалась горечь утрат. Пал смертью храбрых и один из главных героев битвы, королевский зять герцог Конрад. Его раскаяние в ранее содеянном против короля было столь глубоко и искренне, что покаянную рубашку он не снял даже на поле битвы.
По своему значению победа на берегу реки Лех вполне сопоставима с той, что в 732 году при Пуатье одержал над сарацинами дед Карла Великого Карл Мартелл, положивший предел их экспансии в Европе. Благодаря победе, одержанной Оттоном, Европа навсегда была избавлена от угрозы разбойничьих набегов мадьяр, полвека державших ее в страхе и вызывавших в памяти худшие времена гуннов. Именно после этой победы Оттона I прозвали Оттоном Великим. Что касается самих мадьяр, то поражение на берегу реки Лех ознаменовалось для них отнюдь не гибелью — напротив, оно стало отправной точкой нового исторического бытия этого народа, вхождения его в семью христианских народов Европы.
Таким образом, победа на реке Лех 10 августа 955 года имела далеко идущие последствия. Авторитет Оттона I укрепился не только в Германии, но и среди правителей других государств. Об этой победе упоминают многие источники того времени, но с особым воодушевлением писали о ней авторы, симпатизировавшие германскому королю. В анонимной хронике «Продолжателя Регинона» читаем: «Венгры… потерпели от королевского войска у реки Лех столь сокрушительное поражение, что никогда еще прежде наши не имели такой победы и не слыхали о ней». Видукинд Корвейский, подробнее других описавший эту битву, резюмирует: «Король снискал славу благодаря замечательной победе, и войско провозгласило его отцом отечества и императором» и далее в своей хронике называет Оттона I исключительно императором. Таковым он стал для него, как и Генрих Птицелов, благодаря одержанной победе.
Впрочем, Видукинд не был одинок в подобного рода оценке. Тогда для многих, особенно в Саксонии, титул императора ассоциировался с триумфальной победой на поле брани, а не с коронацией в Риме. Иного мнения придерживался сам Оттон I. Он не стремился стать солдатским императором, как бывало во времена Древнего Рима. Для него победа 955 года стала важным этапом на пути к императорской короне, но имперская идея в собственном смысле слова связывалась с Италией и получением императорского достоинства от папы в Риме. Будучи глубоко религиозным человеком, он хотел быть христианским императором, возглавить с благословения папы «христианскую империю». Любая другая имперская идея в Европе того времени была бесперспективна и не давала преимуществ перед другими королями.

Ссылки по теме
Форумы