Панченко К. А. Отношения между народами Восточной Европы и арабами-христианами в XVII веке

Рецензия на книгу: Relations entre les peuples de l’Europe Orientale et les chrétiens arabes au XVIIe siècle: Macaire III Ibn al-Za‘īm et Paul d’Alep. Actes du Ier colloque international le 16 septembre 2011, Bucarest. Textes réunis et présentés par Ioana Feodorov. Bucureşti, 2012 (Отношения между народами Восточной Европы и арабами-христианами в XVII в.: Макарий III ибн аз-За’им и Павел Алеппский. Материалы I международной конференции 16 сентября 2011 г., Бухарест / Отв. редактор И. Феодоров. Бухарест, 2012).

Панченко К. А.
Рецензия на книгу "Отношения между народами Восточной Европы и арабами-христианами в XVII веке"

Если попытаться назвать самого выдающегося представителя православных арабов (мелькитов) за тысячу с лишним лет их истории, едва ли придется долго раздумывать. Православные арабские святые, богословы, летописцы и Патриархи Средневековья известны лишь узкому кругу специалистов. Однако всякий, знакомый даже не с ближневосточной, а с русской историей XVII в., слышал имена Антиохийского Патриарха Макария III аз-За‘има, дважды приезжавшего в Россию в царствование Алексея Михайловича, и его сына архидиакона Павла Алеппского, составившего подробнейшее описание первого из этих путешествий (1652–1659 гг.)[1]. Отец и сын, Патриарх и диакон, в паре представляют собой самую яркую звезду на небосклоне арабо-христианской истории и культуры.

Макарий († 1672 г., Патриарх с 1647 г.) несомненно крупнейшая фигура в ряду Антиохийских Первосвятителей раннего Нового времени, пастырь и политик, в биографии которого наиболее полно воплотился культурно-политический расцвет православных арабов XVII в., получивший название «Мелькитский ренессанс». Книга Павла Алеппского (1627–1669 гг.) «Странствие Макария» может считаться вершиной арабо-христианской литературы османской эпохи. В ходе своего путешествия Павел по горячим следам записывал впечатления, создавая начерно первую редакцию книги, а по возвращении на родину на основе этих дневников написал второй, расширенный вариант произведения. Павел обладал ярко выраженной индивидуальностью, честолюбием, ему не было свойственно самоуничижение большинства средневековых хронистов. «Все мое желание в том состоит,– писал он по поводу своей книги,– чтобы при жизни соорудить себе памятник, дабы впоследствии нашелся кто-нибудь, кто бы сказал: “Да помилует его Бог!”»[2]. Сочинение Павла – неисчерпаемый источник сведений о политической истории, культуре и повседневной жизни народов Молдавии, Валахии, Украины, Московского царства, Анатолии и Сирии середины XVII в. Неудивительно, что уже почти 200 лет не угасает интерес к этой книге специалистов разного профиля, изучающих прошлое Восточной Европы и Леванта.

«Странствие Макария» было полностью или частично переведено на английский, русский, французский и ряд других языков. Однако каждый из этих переводов далек от совершенства. На то были разные причины, не в последнюю очередь – качество арабских рукописей, на которые опирались переводчики. Не раз высказывалась идея о необходимости критического издания и нового перевода сочинения Павла Алеппского, основывающихся на всех сохранившихся рукописях, с подробными научными комментариями. В настоящее время этот проект стал обретать реальные очертания. Международная группа исследователей под руководством Иоаны Феодоров (Институт исследований Юго-Восточной Европы, Бухарест) вплотную приступила к работе по подготовке публикации текста, переводу и углубленному изучению «Странствия Макария». Сборник «Отношения между народами Восточной Европы и арабами-христианами в XVII в.» стал одним из первых результатов этой работы.

Статьи сборника (большинство на французском языке, кроме работы Н. И. Серикова, опубликованной на английском) в разных ракурсах анализируют историческое наследие Макария и Павла. Книгу открывает статья ведущего румынского арабиста Иоаны Феодоров «Павел Алеппский. “Путешествие Патриарха Макария ибн аз-За’има”: История и нынешнее состояние проектов публикации» (С. 9–30). Автор знакомит читателя с сочинением Павла Алеппского, историческим фоном создания этой книги и этапами ее изучения в мировой науке. Из числа сохранившихся рукописей «Странствия Макария» наибольшую ценность для ученых представляют 3 экземпляра: манускрипт из Французской Национальной библиотеки Arabe 6016 конца XVII в., который является наиболее полной версией сочинения Павла, рукопись из Британского музея OMS Add 18427–18430, датируемая 1765 г., и рукопись В 1230 из Института Восточных рукописей в Санкт-Петербурге (ИВР РАН), законченная 5 октября 1699 г. Достойна внимания также неполная (приблизительно треть от общего объема текста) рукопись середины XVIII в., привезенная с Ближнего Востока А. Е. Крымским и хранящаяся ныне в киевском Институте востоковедения. Известно еще несколько копий «Странствия Макария», но все они достаточно поздние и вторичные.

Первый перевод труда Павла Алеппского был выполнен на английский языке в 1830-х гг.Ф. Бельфуром по лондонской рукописи[3]. Эта версия, изобилующая пропусками и сокращениями, а также весьма спорными трактовками некоторых слов и ошибочными идентификациями персонажей, не отвечает современным критериям научного перевода. Особые проблемы переводчику создавали арабские транскрипции греческих и других иноязычных терминов, которые он зачастую не мог распознать. Многие подробности православной церковной жизни, например список афонских монастырей или описания пышных богослужений в Московском Кремле, Бельфур опустил как утомительные и бесполезные для читателя. Этим изданием, тем не менее, до сих пор пользуются англоязычные авторы, фрагменты его продолжают воспроизводиться в разных публикациях (С. 17–18). Значительно более высоким качеством отличается русский перевод книги Павла Алеппского, принадлежащий Г. А. Муркосу, однако он не доступен европейским исследователям, в массе своей русским языком не владеющим. Отдельные главы «Странствия Макария» в разное время переводились на французский, румынский и польский языки, однако это были не более чем фрагменты огромного текста. Современное критическое издание источника и его полный перевод остаются насущной необходимостью.

В основу будущего издания И. Феодоров положила парижскую рукопись «Странствия Макария», с указаниями разночтений по лондонской, петербургской и киевской рукописям. Публикацию планируется снабдить английским переводом и подробными комментариями. Лучшие из комментариев прежних переводчиков Павла также будут даны в примечаниях с указанием авторства. Публикация перевода и критического издания арабского текста с комментариями, указателями, приложениями и иллюстрациями планируется на 2015 г. (С. 21).

Тему литературного творчества Павла продолжает ведущий петербургский арабист С. А. Французов (ИВР РАН), автор статьи «Рукописное наследие Павла Алеппского в Петербурге» (С. 31–50). Материал посвящен манускриптам, так или иначе связанным с личностью сирийского архидиакона, которые находятся в собраниях ИВР и в Российской Национальной библиотеки. Рассматриваются как копии различных сочинений Павла, так и его автографы. Идентификация почерка Павла позволила Французову открыть несколько неизвестных ранее колофонов архидиакона, разбросанных в различных арабо-христианских рукописях. Нельзя не добавить мои собственные впечатления от знакомства с автографами Павла: в ИВР хранятся тексты, переписанные диаконом в 1642 г., в 15-летнем возрасте (рукопись В 1227). Чувствуется, как он старался, копируя одну из первых в своей жизни книг. Павел обладал исключительно красивым почерком, который сделал бы честь любому типографскому шрифту. Еще И. Ю. Крачковский обратил внимание на каллиграфическое мастерство Павла Алеппского, вообще-то не характерное для арабов-христиан[4]. Кстати, на многих грамотах Патриарха Макария за него расписывался Павел – Патриарх имел куда менее представительный почерк, чем его сын. С годами Павел стал усложнять свою рукописную манеру, особенно в вычурных «парадных» колофонах, завершающих рукопись: у Крачковского возникали проблемы с их пониманием. Статья Французова богато иллюстрирована репродукциями автографов и колофонов Павла из рукописного собрания ИВР.

Две статьи сборника посвящены трудам и биографиям тех людей, которые занимались переводами сочинения Павла Алеппского в прошлом и позапрошлом столетиях. Андреа Дунаева (Бухарестский университет) пишет о жизненном пути и научных публикациях Георгия Абрамовича (Джурджи) Муркоса (1846–1911 гг.), российского арабиста арабского происхождения (С. 59–68). Особое внимание уделено работе Муркоса над переводом «Странствия Макария» и оценкам этого перевода позднейшими арабистами, начиная с А. Е. Крымского и И. Ю. Крачковского и заканчивая нашими современниками В. В. Полосиным и Д. А. Морозовым. Биография и деятельность Г. А. Муркоса достаточно подробно освещалась в отечественных публикациях. Западный же читатель благодаря статье А. Дунаевой откроет для себя много любопытных фактов из жизни этого незаурядного человека, одного из первых специалистов по истории и культуре православного Востока в России.

Выходец из элиты дамасских христиан, Муркос окончил богословскую семинарию на острове Халки и факультет восточных языков Петербургского университета, потом долгие годы преподавал в Лазаревском институте. Он стал неформальным лидером арабской диаспоры в России и проявил себя как очень разносторонний человек, преуспевший и в яростной антифанариотской публицистике, и в оптовой торговле мандаринами. По характеристике Крачковского, «ни выдающимся педагогом, ни крупным ученым» Муркос, «мало знакомый с современным ему состоянием науки, не был, но заслуги его в разных областях несомненны»[5]. Главным научным подвигом Муркоса стал почти 30-летний труд по переводу книги Павла Алеппского о путешествии Патриарха Макария в Россию. В 1896–1900 гг. этот более чем 1000-страничный текст увидел свет в 5 выпусках серии «Чтения в Обществе истории и древностей российских». По оценке Крачковского, новые открытия и некоторые детальные исследования, выполненные в XX в., «делают его (Муркоса.– К. П.) труд уже пройденным этапом в науке», но для своего времени он был подготовлен очень добросовестно[6].

Панегирические характеристики Муркоса, появляющиеся в печати и в наше время[7], едва ли обоснованы. Он был неоднозначной личностью – достаточно почитать мизантропические отзывы о Муркосе его ученика А. Е. Крымского[8]. Однако в контрастных ракурсах противоречивых оценок фигура Муркоса выглядит намного интереснее. Отечественные исследователи, вместо того чтобы воспроизводить некрологи Муркоса 100-летней давности, имеют возможность ввести в научный оборот новые материалы, связанные с этим незаурядным человеком. Эти источники нам доступны куда больше, чем румынским коллегам. В РГАДА документы Муркоса составляют отдельный фонд (ф. 1608) с десятками единиц хранения. Среди прочего там находятся тетради Муркоса времени его обучения в Московской духовной семинарии, когда будущий ученый осваивал русский язык. По этим рабочим записям чувствуется, насколько Муркос был талантлив и восприимчив к языкам. Итоговое сочинение молодого араба представляет собой автобиографический рассказ о его дамасской юности – интереснейший источник, вполне достойный публикации. В Архиве внешней политики Российской империи, в фонде Бейрутского консульства, хранится другой блок документов, связанный с Муркосом,– претензии его многочисленных родственников на наследство почившего ученого и коммерсанта[9]. Исследователь, который захочет ознакомиться с этим делом, будет иметь редкую возможность подержать в руках российский паспорт Муркоса и лист с генеалогическим древом его рода.

Статья Кармен Кришан (Международная ассоциация исследований Юго-Восточной Европы, Бухарест) посвящена другому переводчику Павла Алеппского — первому румынскому арабисту Басиле Раду (1887–1940 гг.) (С. 51–58). Он был священником, получил теологическое образование в Бухаресте и востоковедческое филологическое в Париже, где в 1921–1927 гг. состоял при румынском церковном представительстве во Франции. Б. Раду являлся автором многих церковно-исторических исследований и переводов источников. Среди его публикаций стоит упомянуть подготовленное вместе с К. Каралевским издание «Истории Антиохийских Патриархов», составленной в 1702 г. Патриархом Афанасием III Даббасом для валашского князя Константина Бранковяну[10]. В ходе подготовки к новому переводу книги Павла Алеппского Раду в 1927 г. опубликовал свои соображения о сравнительной ценности имеющихся рукописей и ранних переводов источника. Парижская рукопись была признана им лучшей, далее в порядке убывания ценности следовали лондонская, ленинградская (петербургская) и прочие. Переводы Ф. Бельфура и Г. А. Муркоса Раду считал несовершенными, в том числе и из-за неполноты тех рукописных текстов, по которым они делались. Румынский исследователь предпринял свой (французский) перевод сочинения Павла. Этот текст публиковался вместе с арабским оригиналом в нескольких выпусках серии «Patrologia Orientalis»[11]. Однако Б. Раду успел проделать лишь малую часть огромной работы, его издание и перевод охватывает только начальные разделы источника, до пребывания Макария в «земле казаков».

«Странствие Макария» традиционно привлекает в первую очередь специалистов по русской, украинской и румынской истории. Михай Ципэу (Институт исследований Юго-Восточной Европы, Бухарест) рассматривает этот источник в несколько непривычном ракурсе неоэллинистики («Описание Константинополя по материалам “Путешествия Патриарха Макария III ибн аз-За‘има”») (С. 123–134). Ученый доказывает, что сочинение Павла Алеппского содержит ценную информацию о византийских и поствизантийских памятниках Константинополя, а также о церковной жизни православной общины османской столицы середины XVII в.

Новаторское исследование литературного творчества Патриарха Макария принадлежит Н. И. Серикову (Институт востоковедения РАН – Библиотека Вэлком, Лондон). По справедливому замечанию историка, литературные труды Макария отнюдь не снискали такого восхищения и интереса позднейших ученых, какие выпали на долю сочинений его сына. Г. Граф и И. Ю. Крачковский отмечали неоригинальный характер большинства текстов Макария, которые, действительно, представляют собой переводы и компиляции из греческой литературы. Однако Сериков анализирует эти трактаты как часть грандиозного просветительского проекта Патриарха, стремившегося познакомить свою паству с византийской культурой, интегрировать ее в общеправославное духовное пространство («”Нетворческий компилятор”: Патриарх Макарий ибн аз-За’им и его объяснения греческих имен святых». С. 135–190). Макарий, не получивший серьезного образования, всю жизнь учился, наверстывая упущенное. Греческий язык он освоил уже после 40 лет, что по тем временам было весьма почтенным возрастом. Большинство трактатов Макария представляет интерес не столько своим содержанием, сколько кругом его источников и интересов, набором сведений, которые Патриарх хотел донести до своих соплеменников. Как писал Сериков, перечень текстов, включенных в сборники трактатов Макария, «показывает одновременно и уровень невежества его паствы, и его попытки просветить свой народ, подчеркивая, что ранняя история Церкви разворачивалась практически “дома”, в Сирии и Палестине» (С. 139). Сериков опубликовал с английским переводом и комментариями текст одного из таких трактатов, почти неизвестного даже специалистам,– «Объяснение на арабском некоторых греческих имен святых». Рукописный оригинал содержится в сборнике-автографе Макария (ИВР РАН, В 1227). В этом сочинении Макарий дает перевод и разбирает этимологию 191 имени святых, почитаемых в Антиохийской Православной Церкви. Большая часть сведений заимствована им из Синаксаря, но некоторые истолкования, несомненно, составлены самим Макарием.

Наиболее, как мне представляется, интересный из материалов сборника принадлежит В. Г. Ченцовой (ИВИ РАН), одному из ведущих специалистов по русско-греческим связям раннего Нового времени. Ченцова по архивным материалам отечественных собраний анализирует обстоятельства 1-го путешествия Макария, в частности, его пребывания в Дунайских княжествах («Первое путешествие Антиохийского Патриарха Макария ибн аз-Заима в Москву и румынские земли». С. 69–122). В собраниях РГАДА и ГИМ хранится большой объем документации, связанной с Макарием Антиохийским, включая знаменитый портрет Патриарха из «Титулярника» 1672 г. (хотя вопрос правдоподобия портрета остается дискуссионным). Особого упоминания заслуживают около 40 греческих и славянских грамот за подписью Макария, отправленных им в Москву из Молдавии и Валахии в 1650-х гг. При том что путешествие Патриарха, как уже говорилось, почти 200 лет находится в центре внимания исследователей, Ченцова открыла множество малоизвестных эпизодов церковно-политической истории середины XVII в., имеющих отношение к Макарию аз-За’иму. Так, например, окружная грамота Константинопольского Патриарха Иоанникия марта 1652 г. с призывом ко всем христианам оказать помощь бедствующему Антиохийскому престолу показывает, что Макарий начал подготовку к своему путешествию задолго до июля 1652 г., когда покинул Сирию (С. 76). Автору удалось идентифицировать почерки писцов греческих грамот Макария. Выявление среди них людей, связанных с видными православными иерархами 1650-х гг., значительно обогатило наши представления о взаимоотношениях Антиохийского Патриарха с греческими церковными кругами (С. 74–75).

Исключительно интересен сюжет с Мирликийским митрополитом Иеремией, который, как явствует из сочинения Павла, сыграл непростую и явно негативную роль в судьбе Макария. Однако Павел нигде не сообщает конкретных причин и деталей конфликта Макария и Иеремии. Несколько лет назад я пытался прояснить эту таинственную историю, обратившись к документам о пребывании в Москве Мирликийского митрополита в 1653 г.[12] Однако архивное дело (РГАДА, ф. 52, оп. 1, 1653, № 28) обрывается на материалах августа 1653 г. буквально на полуслове, дальнейшая документация, связанная с Иеремией, оказалась утрачена. Ченцова использовала материалы из других фондов РГАДА, где ей удалось найти донесение посланного Патриархом Макарием в Москву грека Ивана Юрьева (имя русифицировано), который прибыл в Россию в начале 1653 г. Гонец сообщил о прежних интригах Иеремии против Макария с целью самому занять первосвятительскую кафедру и передал просьбу Патриарха Макария заточить Иеремию в один из русских монастырей во избежание новых проблем: «Яко той Мирликийский восхоте и смути в Цареграде и взят грамоту, да будет Патриарх Антиохийский, и да свергнут Макария Патриарха. И… иде ко Антиохии и зва митрополиты, и епископы, и священники… да вси слышат грамоту турскаго царя и да поставят его Антиохийскаго патриарха… И егда, сие слышавшее, вси оскорбишася, и рекоша тому Мирликийскому, яко мы тебе не хощем… И турцы, иже обладаху Антиохиею, хотяху, по повелению царскому, Мирликийскаго, но людие того не хотяху. И в тех смятениих прииждиве Патриарх Макарий 6000 рублев, яже от иных заят, и положи долг на патриархии» (С. 108–109). Эта информация заставляет пересмотреть очень многое в характере отношений Антиохийской Церкви и балканских греков. Как выясняется, попытки вмешательства греческих иерархов в сирийские церковные дела, причем вмешательства по собственной инициативе, не спровоцированного раздорами арабских архиереев и их апелляциями к Фанару, начались уже в середине XVII в., значительно раньше, чем принято думать. Однако провал авантюры Иеремии ясно указывает, что арабо-христианское общество было способно эффективно отстаивать свои интересы и избавляться от неугодных претендентов на патриаршество.

Ченцова рассматривает также судьбу одного из спутников Иеремии — иеродиакона Агафангела Родоканакиса, сыгравшего определенную роль в русской церковной истории середины XVII в., а именно в «деле Патриарха Никона» (С. 82–85). Анализируются обстоятельства пребывания в России Печского архиепископа Гавриила, титул которого – «Патриарх сербов и болгар»,– нарушающий признанную на Востоке «пентархию», вызывал сильное возмущение Павла и Макария, о чем неоднократно говорится на страницах «Странствия Макария». Однако вопреки утверждениям Павла в России титул Сербского Патриарха никого особенно не смущал, и Гавриил был принят в Москве со всеми почестями. Этот сюжет являет собой яркий пример внесения Павлом в повествование своих корректировок, цели которых далеко не всегда бывают ясны (С. 85–89).

Ряд исследователей – и я не могу с ними не согласиться – уже высказывали мысль о том, что ко многим утверждениям Павла Алеппского следует относиться с осторожностью[13]. Виной ли тому недобросовестные информаторы или тенденциозность самого автора – тема для особого разбирательства. В случае удачи оно может прояснить некие скрытые мотивы и интересы, которыми руководствовался сирийский архидиакон, составляя свою книгу. Некоторое искажение архидиаконом Павлом действительности, проявляющееся при сопоставлении известий его повествования с архивными документами московских собраний заметно и в описании им событий, связанных с участием Макария Антиохийского в переговорах о переходе Молдавии в русское подданство (С. 89–97). Ченцова специально останавливается на этом важнейшем аспекте участия Макария в политической истории Юго-Восточной Европы 1656–1657 гг. Активная роль Патриарха в переговорах молдавского господаря, которые едва не завершились переходом Молдавии «под высокую руку» московского царя, чуть было не привела Макария к гибели. Османские власти начали требовать выдачи всех церковных иерархов, так или иначе связанных с переговорами, которые вели в русской столице молдавские послы. В то же время Павел лишь вскользь упоминает об этих событиях, очевидно не желая, привлекать внимание своих будущих читателей к этому эпизоду пребывания Патриарха и его свиты в Москве.

Ченцова пришла к выводу о тесной связи Патриарха Макария в течение всего его первого путешествия с Иерусалимским Патриархом Паисием (1645–1660 гг.) и его окружением. Об этом свидетельствует, в частности, и то обстоятельство, что в Молдавии и Валахии Антиохийский Патриарх жил в святогробских метохах, а его грамоты писали представители Святогробского братства. Сложные обстоятельства, в которых оказалась Антиохийская кафедра в середине 1650-х гг., заставили Патриарха Макария после возвращения из России искать новых союзников на Западе[14]. Представляется, что дальнейшие исследования, в частности, филокатолических тенденций в политике Антиохийского престола начала 1660-х гг., нового путешествия Макария Антиохийского в Москву и его участия в «деле патриарха Никона», связей с хиосскими греками (Паисием Лигаридом, Мелетием Греком, а также секретарем Патриарха Иоанном Сакулисом) позволят уточнить и объяснить многие неизвестные или непонятные пока стороны деятельности одного из самых выдающихся мелькитских святителей.

Исследование В. Г. Ченцовой сопровождается публикацией нескольких архивных документов, прежде всего греческих грамот, связанных с обстоятельствами путешествия Макария. Продолжение публикации переписки Антиохийского Патриарха, а также связанных с его путешествиями документов из российских и румынских собраний, как представляется, в будущем также позволит по-новому увидеть и историю Антиохийской кафедры, и столь важный для церковной истории текст, как сочинение Павла Алеппского.

Сборник «Отношения между народами Восточной Европы и арабами-христианами в XVII в.», несомненно, окажется полезен широкому кругу специалистов, занимающихся балканской, ближневосточной, русской и украинской историей. Этот первый результат межакадемического проекта, объединившего ученых Румынии и России, позволяет надеяться на то, что готовящаяся полная публикация и перевод труда Павла Алеппского станет серьезным научным достижением и будет отвечать современным критериям критического издания.

 

К. А. Панченко, кандидат исторических наук

(Институт стран Азии и Африки Московского

государственного университета имени М. В. Ломоносова)

 

 

 

ПРИМЕЧАНИЯ

 


[1] Путешествие Антиохийского Патриарха Макария в Россию в половине XVII в., описанное его сыном архидиаконом Павлом Алеппским. Т. 1–5. М. 1896–1900. О том, насколько востребовано это сочинение отечественным читателем, свидетельствует его недавнее переиздание: Путешествие Антиохийского Патриарха Макария в Россию в половине XVII в., описанное его сыном архидиаконом Павлом Алеппским. М., 2005.

[2] Путешествие Антиохийского Патриарха Макария... Т. 3. М., 1878. С. 30.

[3] Travels of Macarius, Patriarch of Antioch, Written by his Attendant Archdeacon, Paul of Aleppo, in Arabic / Translated by F.C. Belfour. London, 1829–1835, 1836.

[4] Крачковский И. Ю. Очерки по истории русской арабистики // Избранные сочинения. Т. ?. М.; Л., 1958.

[5] Там же. Т. 5. С. 113.

[6] Там же. С. 114.

[7] Коровин Д. А. Московский антиохиец // Православный палестинский сборник. Вып. 100. 2003. С. 82–85.

[8] См., например: Крымский А. Е. Письма из Ливана. 1896–1898. М., 1975. С. 102, 108, 151.

[9] АВПРИ. Ф. 208. Оп. 819. Консульство в Бейруте. № 372, 481, 663.

[10] Istoria Patriarhilor de Antiohia de Atanasie Dabbas (Traducere de Pr. V. Radu si Ciril Karalevsky) / Biserica Ortodoxa Romana. T. 48 (1930). P. 851–864, 961–972, 1039–1050, 1136–1150; T. 49 (1931). P. 15–32, 140–160.

[11] Voyage du Patriarche Macaire d’Antioche, avec texte arabe et traduction française / Patrologia Orientalis. T. 22, fasc. 1. Paris, 1930. Р. 1–282; T. 24, fasc. 4. Paris, 1933. Р. 443–604; T. 26, fasc. 5. Paris, 1950. Р. 602–719.

[12] Панченко К. А. Спутники Антиохийского Патриарха Макария III аз-За’има в его первом путешествии в Россию (1652–1659 гг.) // Панченко К. А. Православные арабы: Путь через века (в печати).

[13] См. например: Панченко К. А. Россия и Антиохийский патриархат: Начало диалога (конец XVI – 1-я половина XVII в.) // Россия и Христианский Восток. Вып. 2/3. М., 2004. С. 217–218.

[14] Tchentsova V. G.Le patriarche d’Antioche Macaire III Ibn al-Zaîm et la chrétienté latine // Réduire le schisme? Ecclésiologies et politiques de l’Union entre Orient et Occident (XIIIe-XVIIIe siècles) / Éd. M.-H. Blanchet et F. Gabriel. Paris, 2013 (в печати).

Форумы