Новый летописец (IV)

К оглавлению


72. О Федоре Никитиче с братьями.

Царь же Борис, помышляя себе, что извел царский корень, повелев убить царевича Дмитрия, а потом и государь царь Федор Иванович преставился, желая царских последних родственников извести: братьев царя Федора Ивановича Федора Никитича с братьями, а родство их ближнее — царица Анастасия да Никита Романович от единых отца и матери; от царицы Анастасии Романовны царь Федор Иванович, а от Никиты Романовича — Федор Никитич с братьями. Царь же Борис не мог их видеть, желая оставшийся царский корень извести, и многих подучал людей их на своих господ донести; и по тем доносам хватал у них [Романовых] людей многих, которые за них стояли, и пытал их разными пытками; они же на государей своих ничего не говорили, терпели за своих государей в правде, не ведая за государями своими ничего [худого]. Потом же вложил враг [умысел] в раба в Александрова человека Никитича во Второго Бартенева. Тот же Второй был у Александра Никитича казначеем и замыслил, яко же в древности окаянный Яким Кучкович умыслил на государя своего на князя Андрея Боголюбского и пришел к братии своей со словами: «Идем, убьем государя своего, князя Андрея», — так и свершилось; так же и сей окаянный Второй пришел тайно к Семену Годунову и возвестил ему: «Что царь повелит сделать над государями моими, то и сотворю». Семен же был рад и возвестил [о том] царю Борису. Царь же Борис повелел сказать ему [Второму] о своем великом жаловании. Семен же, замыслив со Вторым, положил всякое коренье в мешки и повелел ему положить [мешки] в казну Александра Никитича. Тот же Второй сотворил это и пришел доносить на государя своего, и про то коренье возвестил. Царь же Борис послал окольничего Михаила Салтыкова с товарищами и повелел расследовать [это дело]. Тот же окольничий Михаил поехал с тем Вторым и мешки с кореньем взял, иного ничего не искал, зная, что в доме ничего неправедного нет; и привезли те мешки на двор к патриарху Иову, и повелел [Михаил Салтыков] собрать всех людей, и то коренье из мешков повелел выложить на стол, будто то коренье найдено у Александра Никитича, и того доносчика Второго поставили тут в свидетели. Тут же привели и Федора Никитича с братьями. Они же пришли, как агнцы непорочные к закланию, лишь возлагая упование на Бога и не боясь ничего, потому что не ведали за собой никакой вины и неправды. Бояре же многие на них как звери пыхали и кричали. Они же им не могли отвечать из-за такого многолюдного шума. Федора же Никитича с братьями отдали приставам и повелели их заковать; родственников же их: князя Федора Шестунова и молодых Сицких и Карповых отдали приставам же. За князем Иваном Васильевичем Сицким послали в Астрахань и повелели его привести в Москву с княгиней и сыном, заковав. Людей же их [Романовых], которые за них стояли, схватили. Федора же Никитича с братьями и с племянником с князем Иваном Борисовичем Черкасским не единожды приводили к пытке. Людей же их, рабов и рабынь, пытали различными пытками и подучали, чтобы они на своих государей говорили. Они же отнюдь не помышляли ничего злого и помирали многие на пытках, и на государей своих не клеветали. Царь же Борис, видя их неповинную кровь, держал их в Москве за приставами много времени; и, замыслив привести их к кончине, с Москвы разослал по городам и монастырям. Федора же Никитича послал с Ратманом Дуровым в Сийский монастырь и велел там постричь [в монахи]. Он же, государь [Федор Никитич], неволей был пострижен, но волей и с радостью великой и чистым сердцем ангельский образ воспринял, и жил в монастыре в посте и в молитве. Александра Никитича с Леонтием Лодыженским сослал к Студеному морю к Усолью, называемому Луда; там его заточили в темницу; и по повелению [царя] Леонтий там его удушил, а погребен [Александр Никитич] был на Луде. Михаила же Никитича Романова с Романом Тушиным [царь] сослал в Пермь Великую, и повелел ему сделать тюрьму от города в семи поприщах; и там [Михаила Никитича] удавили, и погребен он там в пустынном месте, а над гробом его выросли два дерева, называемые кедры: одно дерево в головах, а другое в ногах. Ивана же Никитича сослал в сибирский город Пелым с Смирным Маматовым; да к тому же Смирному послал Василия Никитича с сотником стрелецким с Иваном Некрасовым. Там же Василия Никитича удавили, а Ивана Никитича морили голодом; Бог же, видя его правду, душу его укрепил. Зятя же их [Романовых] князя Бориса Камбулатовича с княгиней и с детьми, детей Федора Никитича Михаила Федоровича с сестрою и тетку их Анастасию Никитичну и семью Александра Никитича [царь] послал на Белоозеро и посадил их в тюрьму, а сына князя Бориса Камбулатовича князя Ивана сослал в тюрьму в Яранск. Князя Ивана [Васильевича Сицкого] [царь] послал с Тимохой Грязным в Кожеозерский монастырь, а княгиню в пустынь, и повелел их там постричь, да удавили их обоих в том же месте. Федорову же жену Никитича Оксинью Ивановну послал в Заонежские погосты, и посадили ее в тюрьму и морили голодом. Бог же, видя ее правду и неповинное ее терпение, душу в ней укрепил. Родичей же их, Репниных, и Сицких, и Карповых, [царь] разослал по городам и темницам; вотчины их и поместья все велел раздать в раздачу, а имущество их и дворы повелел распродать, а деньги взял себе. Вскоре после их разорения [царь] повелел Ивана Никитича, и князя Ивана Борисовича, и сестру Федора Никитича, и детей, и сноху его перевести в их вотчины, в Юрьевский уезд, в село Клины, а велел быть у них приставам Давыду Жеребцову да Василию Хлопову, и тут они были до смерти царя Бориса. А Сицких из тюрьмы выпустил и велел им быть в понизовых городах воеводами. А князя Бориса Камбулатовича на Белоозере в темнице не стало, а сына князя Ивана Сицкого, князя Василия, повелел [царь] привести к Москве; и его по дороге, в телеге, уморили. Те же окаянные люди доносчики все пропали: друг друга изрезали, а иные по дорогам побиты были; все без покаяния померли за свое окаянство и неправедные дела и за неповинную кровь.

73. О завершении [строительства] града Смоленска.

Град же Смоленск завершен был при Борисе, а делали его всеми городами Московского государства. Камень возили из всех городов, а камень брали, приезжая из городов, в Старице да в Рузе, а известь жгли в Вельском уезде, у Пречистой в Верховье.

74. О послах литовских, о Сапеге.

Пришли к царю Борису из Литвы великие послы Лев Сапега с товарищами [просить] о мирном постановлении. Царь же Борис им воздал великую честь, и ездили на переговоры многое время, и едва условились о мирном договоре, и взяли перемирие на двадцать лет. После же заключения мира [послы] были у стола государева, и государь их пожаловал своим государевым великим жалованием и отпустил их к Жижиманту королю польскому. При тех же послах были иноземцы, служившие в Московском государстве; при после в палате царевич Арабланекаибулин, царевич Казачьей орды Урмамет, царевич сибирский Маметкул, ротмистры литовские и немецкие и поручики. И многие немцы и поляки стояли в сенях у Грановитой палаты: немцы в немецком платье, а поляки в литовском платье. Послы же, видя их, что пожалованы у государя, держали злобу великую в Москве на Московское государство, так и сделалось впредь над Московским государством разорение от них.

75. О поставлении Борисова города.

Послал же царь Борис на поле ставить город Борисов окольничего Богдана Яковлевича Вельского да Семена Ольферьева, да с ними послал многих людей всяких и на поселение послал казаков и стрельцов и посадских людей. Богдан же, человек богатый, пошел на строительство города с великим богатством и всякого запаса взял с собой много, и пришел на то городище, и град начал делать сперва своим двором, и сделал своими людьми башню и стены, и укрепил великой крепостью. Потом же, по тому образцу, повелел и всей рати делать, и вскоре сделали весь град, и укрепили его всякой крепостью. Ратных же людей [Богдан] поил и кормил каждый день, и бедным давал деньги, и платье, и запасы. Пошла же на Москве про него от ратных людей хвала великая о его добродетели. Царь же Борис исполнился ярости и послал [за Богданом], велел его схватить и повелел его позорить там же многим позором, и сослали его с Москвы на Низ в тюрьму. Вотчины же и поместье велел взять на себя, а имущество его повелел распродать, а деньги взял себе. Дворян же старых, которые были с ним [Богданом], а на него не посягали, Афанасия Зиновьева с товарищами, также повелел [царь] разорить.

76. О послах московских в Литву.

Послал в Литву царь Борис послов своих для заключения мирного договора, боярина Михаила Глебовича Салтыкова да Василия Осипова сына Плещеева; с ними же послал дворян десять человек — Михаила Самсонова сына Дмитриева с товарищами. А сам пошел в Можайск молиться, и в Боровск, и был в своем селе Борисове на Вяземе, и тут пировал много дней. Послы же заключили перемирие и пришли к Москве.

77. О меженине, и море, и голоде.

Наводит Бог, грехов ради наших, приводя нас к покаянию, мы же его наказания ни во что не ставим, за то навел на нас Бог голод великий: были дожди великие все лето, хлеб же рос; и когда уже [пора пришла] хлебу наливаться, он незрелый стоял, зелен как трава; на праздник же Успения Пречистой Богородицы был мороз великий и побил весь хлеб, рожь и овес. И в том же году люди еще питались, терпя нужду, старым и новым хлебом, а рожь сеяли, чаяли, что взойдет; а весной сеяли овес, тоже чаяли, что взойдет. Тот же хлеб, рожь и овес, ничего не взошло, все погибло в земле. Был же на земле голод великий, так, что не купить и не добыть [хлеба]. Такая была беда, что отцы детей своих бросали, а мужья жен своих бросали же, и умирали люди, яко и в прогневание Божие, в моровое поветрие так не умирали. Был же тот голод три года. Царь же Борис, видя такое прогневание Божие, повелел мертвых людей погребать в убогих домах, и учредил к тому людей, кому трупы собирать.

78. О каменном деле в меженину для пропитания.

Видя же царь Борис такое Божие прогневание, повелел вести большое каменное строительство, чтобы людям питаться [от этого]; и сделали каменные большие палаты на взрубе, где были хоромы царя Ивана.

79. О послах к Москве из разных земель.

Пришли же к Москве послы кизылбашские и принесли от шаха многие дорогие изукрашенные дары, прежде же таких даров не присылали. Царь же Борис воздал им великую честь и отпустил их, а с ними послал послов своих со многими дарами. Приходили же англинские послы со многими же дарами, и послы папы римского, просились [пройти] через государеву землю в Кизылбаши. Царь же сделал по воле их и повелел пустить их через свою государеву землю водным путем.

80. О послах в Крым.

Послал в Крым царь Борис послов своих князя Федора Борятинского [с товарищами]. Он же был в Крыму, и делал все от гордости, и едва мирного постановления не нарушил. И отпустили его [из Крыма] к Москве, и писали к царю Борису [жалуясь] на него. Царь же Борис положил на него опалу, а в Крым послал князя Григория Волконского с товарищами.

81. О раке чудотворца Макария Калязинского и о [царском] походе.

Царь же Борис повелел сделать раку серебряную Макарию Калязинскому чудотворцу, и ту раку послал, а сам пошел молиться с царицей и детьми. И пришел в Калязин монастырь, и повелел петь молебны; многоцелебные мощи его, чудотворца, положил в раку серебряную, а сам пошел к Москве, а шел на Переславль Залесский. Навстречу же ему послали [вестника] послы из Крыма, князь Григорий Волконский [с товарищами], и сказали, что с царем [крымским] мирное постановление утверждено по-прежнему. Царь же Борис посла князя Григория пожаловал великим жалованием, повелел ему отдать старинную его вотчину на реке Волконе, а сам пошел к Москве наспех, а шел на Подсосенки, а к Троице в ту пору не заходил.

82. О послах в Датцкую землю, о королевиче Егане.

Посылал царь Борис в Датцкую землю дьяка Афанасия Власьева просить у короля датцкого брата его Мафедориковича, чтобы отпустил его в Московское государство, а он [царь] за него даст дочь свою царевну Аксинью. Король же повелел брату своему. Еган же королевич был рад, не чая себе погибели, но чая жизни, а он пришел к Москве к концу своему. Король же Афанасия отпустил к Москве вскоре, а королевича стал отпускать на Ивангород на кораблях. Афанасий же пришел вскоре к Москве и возвестил про него [королевича] царю Борису. Царь же Борис очень обрадовался, и послал тотчас на встречу [королевича] бояр Михаила Глебова сына Салтыкова, да того же Афанасия Власьева, и повелел им его принять с великой честью. Они же пришли в Ивангород, и сотворили все по велению Бориса, и пошли к Москве. Царь же Борис посылал к нему [королевичу] многих спрашивать о его здоровье, а иных с дарами. Пришел же [королевич] под Москву, он [царь] же повелел его встречать всем людям с великой честью, и повелел ему быть у себя у стола, и, видя его красоту, и разум, и мужество, был рад и пировал с ним, и очень полюбил его, и возжелал отдать за него дочь свою, а сам пошел молиться к Живоначальной Троице, а у королевича оставил бояр и повелел ему честь воздать большую. Люди же все Московского государства, видя прирожденного государского сына, очень любили его всей землею. Дошло то до царя Бориса, что его [королевича] любят всей землею. Он же ярости наполнился и зависти, и мыслил, что после смерти его не посадят сына его на царство, и начал королевича не любить, и, не пощадив дочери своей, повелел Семену Годунову над ним [королевичем] промыслить. Тот же боярин Семен Годунов, не боясь праведного суда Божия, начал окаянный удумывать. Королевич же впал в болезнь и прислал за докторами. Доктора же были у того боярина Семена в [Аптекарском] приказе. Он же их послал. Доктора же его [королевича] смотрели и, придя, возвестили Семену, что можно помочь. Он же на них посмотрел свирепым оком, и ничего им не сказал. Они же то провидели, что неугодно [излечить королевича]. Королевич же и умер не крещен [в православие]. Царь же Борис повелел его похоронить по их вере, и погребли его в слободе в Кукуе у церкви немецкой; его же повелел [царь] провожать до церкви и погребать боярам и стольникам и всяких чинов людям. Бояр же королевичевых и всех его людей [царь] отпустил в свою землю.

83. О посылке и о побоище на Тарках.

Посылали к царю Борису грузинские цари, что им утеснение великое [творят] черкесы горские, [с тем] чтобы их царь пожаловал, велел оборонить. Царь же Борис, радея о чужих землях, а того не ведая, что будет с его государством, послал воевод своих окольничего Ивана Михайловича Бутурлина с товарищами, три полка, и велел поставить три города в Шевхальской земле: один город в Тарках, другой в Таркалах, третий в Андреевой деревне. А послал с ними рать многую. Они же пришли и поставили три города. Черкесы же, видя себе утеснение, послали к турскому царю за помощью. Царь же турский дал им людей в помощь. Они же пришли великой ратью и те города осадили. Воеводы же, Иван Михайлович с товарищами, призывая Бога в помощь, сидели крепко и с ними бились, и много их, поганых, побили. Видя же поганые крепкостоятельство московских людей, приезжали к ним с лживыми речами, [говоря]: «Покиньте нашу землю и идите совсем, куда хотите». Тот же храбрый и мужественный воевода Иван Михайлович Бутурлин, не желая в старости своей от храбрости отступить и не желая объявить тайный государев наказ, крепко бился с ними. Те же поганые беспрестанно к нему приступали и говорили: «Пойдите отсюда, куда хотите». Тот же Иван Михайлович, видя изнеможение свое, объявил всем государев наказ. Они же [ратные люди] на него досадовали. Он же с погаными заключил договор и взял у них шерть по их вере, чтобы их выпустить совсем. Они же, черкесы, шертовали лживо, и, выпустя в степь, напустились на них. Он же [Бутурлин] стал с ними биться и стоять крепко, яко взявшись за руки, секлись. Сын его, крепкого воеводы, Федор Иванович Бутурлин, был молод и красив лицом, бился мужественно, [так] что все поганые дивились. Его же прежде всех убили. Сей же храбрый воевода мужественный Иван Михайлович Бутурлин да князь Владимир Иванович Бахтеяров и все воеводы и ратные люди на том стали, что ни одному человеку живому в руки не даваться, и бились с ними так, что все поганые дивились их мужеству и храбрости. Многих же побили, иные от ран изнемогли, и тут их всех поганые перебили. Единых лишь смогли немногих взять, изнемогших от ран: воеводу князя Владимира Ивановича Бахтеярова, да Иванова сына Михайловича Бутурлина Петра, да голов Афанасия Благова, да Смирнова Маматова. Сей же окаянный Смирной у них обусурма-нился. Побили же на том бою воеводу Ивана Михайловича Бутурлина, да воеводу Осипа Плещеева с двумя сыновьями Богданом и Львом, да воеводу Ивана Осиповича Полева, да голов письменных Калинника Зюзина, Демида Черемисинова, Ивана Исупова, и иных городов сотников, и атаманов, и казаков. Всех же побили на том бою больше 7000 [человек], кроме боярских людей. Товарищ же их князь Владимир Масальский отошел с небольшим отрядом, и пошел на Койсу, с запасом; Петр Головин тут стоял с запасами, дожидаясь известия от них. А в ту пору на Койсе был воевода князь Владимир Долгорукий. Воеводы же, видя над собой такую погибель, убоялись: город Койсу сожгли, а сами отошли на Терек. Того же князя Владимира [Бахтеярова] с товарищами взяли у царя турского в Кафе, сидевших в тюрьме; а князя Владимира [Долгорукова] с товарищами [царь] пожаловал и отпустил их на Терек. Того же бусурманина Смирнова [Маматова], узнав, что он обусурманился, повелел [царь] мучить разными муками, а напоследок же его, окаянного, повелел обдать нефтью и повелел сжечь. Тут окаянный и скончался.

84.

В лето 7112 (1603) году преставилась благоверная царица и великая княгиня царя Федора Ивановича, во инокинях Александра; погребена была на Москве в девичьем монастыре Вознесения Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, где прежние царицы погребены.

85. О разбойниках и о посылке против разбойников.

Как и в древности, враг наш дьявол, не желая видеть род человеческий в добре, вложил в людей лукавство, которое именуется лихоимством, и многих людей ввел в пагубу. В то время умножились разбои в земле Русской так, что не только по пустынным местам проезду не было, но и под Москвой были разбои великие. Царь же Борис, видя такое в земле нестроение и кровопролитие, много раз посылал [войска] на них [разбойников]. Они же, разбойники, как звери зубами своими скрежещут на человека, противились посланным [войскам], и ничего им не могли сделать. Они же, воры, вконец православных христиан рубили и грабили. У них же, воровских людей, [был] старейшина в разбойниках, именем Хлопко. Царь же Борис, слышав, что ничего им не [могли] сделать, сильно опечалился, и призвал к себе бояр, и возвестил им [об этом], и думал с ними, как тех разбойников переловить. Бояре же придумали послать на них воевод с многой ратью. Царь же Борис послал на них окольничего своего Ивана Федоровича Басманова, а с ним многую рать. Они же пошли и сошлись [с разбойниками] под Москвой. Разбойники же с ними бились, не щадя голов своих, и воеводу Ивана Федоровича Басманова убили. Ратные же, видя такую от них над собою погибель, что убили у них разбойники воеводу, начали с ними биться, не щадя живота своего, и едва смогли их, окаянных, осилить, и многих их перебили: они же живыми в руки не давались; а иных и живых взяли. И того же вора, их старейшину Хлопка, едва смогли живым взять, потому что [он] изнемог от многих ран; а иные [воры] ушли на Украйну, и там их всех, воров, поймали, и всех повелел [царь] перевешать. Воеводу же Ивана Басманова повелел царь Борис похоронить честно у Троицы в Сергиевом монастыре.

86. О настоящей беде Московскому государству, о Гришке Отрепьеве.

Премилостивый же, прещедрый человеколюбец Бог наш, не хотя создание Свое до конца истребить, видя в человеке поползновение к греху и того ради всячески отвращая нас и отводя от подобных постыдных деяний, многие различные беды и напасти посылает на нас и грозными знамениями яростно устрашает нас и заповедует нам с милостивым наказанием. Были же на нас беды многие: многие пожары, и многие нашествия иноплеменных, и многие глады и смертоносные язвы, и между собой нестроение. Потом же всех бед нам [наказание] горчайшее, прекратил Бог у нас царский корень. Мы же, грешники, сие наказание Божие ни во что не поставили, но еще больше ко своим злым делам уклонились, зависти и гордости не лишились, но в еще большую пагубу впали. Бог же, видя наше неисправление, навел, грехов ради наших, наибольшую из всех бед беду, по пророческому слову: «Если какая земля праведна перед Богом, поставляет им [Бог] царя и судью праведных и всякое подает благодеяние; а если какая земля погрешит перед Богом, поставляет им [Бог] царя и судью неправедных и наводит на ту землю все злое». Как и в древности навел Бог окаянного Святополка на Русскую землю и на убийство братьев своих, так и на нашу православную христианскую землю, на Московские государство, навел [Бог] сего окаянного Гришку, так как желал Бог нас наказать не царями и королями и не хотел отомстить за праведную кровь царевича Дмитрия никакими ордами, но взял в Русской земле прах от земли, сего окаянного чернеца Гришку. О нем же начнем говорить далее. В пределах московских есть город Галич. В нем же живут в имениях своих множество воинов. Среди тех галичан жил сын боярский по имени Замятия Отрепьев. У него же было два сына: Смирной да Богдан. У того же Богдана родился сын Юшка. И когда он подрос, отдали его в Москву на учение грамоте. Грамота же ему далась не от Бога, но дьяволу сосуд содеялся, и был [он] грамоте весьма горазд, и в молодости постригся [в монахи] в Москве, не ведаю где, и пришел в Суздаль, в Спасо-Евфимьев монастырь. Архимандрит же Левкий, видя его юный возраст, отдал его под начал духовному старцу. Он же жил в том монастыре год, и из того монастыря ушел и пришел в монастырь Спасский на Куксу, и жил там двенадцать недель. И, услышав о деде своем Замятие, что тот постригся в Чудовом монастыре, пришел в Чудов монастырь, и в Чудове монастыре жил и был поставлен в дьяконы. Патриарх же Иов, слышав о нем, что он научен грамоте, взял его к себе к книжному письму. Он же жил у патриарха и начал составлять каноны святым. Ростовский же митрополит Иона, видя его у патриарха, возвестил патриарху, что сей чернец дьяволу сосуд будет. Патриарх же не поверил ему. Он же [чернец Гришка], окаянный, живя у патриарха в Чудовом монастыре, многих людей вопрошал об убиении царевича Димитрия и проведал об этом подробно. От многих же чудовских старцев слышал [я], что [Гришка] в шутку говорил старцам: «Царь буду на Москве». Они же на него плевали и смеялись. Тот же преждереченный митрополит ростовский возвестил самому царю Борису, что сей чернец самому сатане сосуд. Царь же Борис, услышав такие слова, повелел дьяку Смирному Васильеву послать его [Гришку] на Соловки под крепкое начало. Тот же Смирной сказал [об этом] дьяку Семейке Евфимьеву. Тот же Семейка был Гришке родственник и молил Смирного, чтобы его сослал не сразу, а хотел о нем хлопотать. Дьявол же его [Гришку] укрывал: положил Смирному [это дело] в забвение, и [тот] царский приказ позабыл. Он же, Гришка, узнав об этом, побежал из Москвы, и прибежал в галичский монастырь, к [преподобному] Якову на Железный Борок, и, немного пожив тут, ушел в Муром, в Борисоглебский монастырь, а в Борисоглебском монастыре строитель дал ему лошадь и отпустил его. Он же, Гришка, пошел на Северщину, и пришел в Брянск, и в Брянске сошлись с ним такие же воры чернецы Мисаил Повадин с товарищем. С ними же [Гришка] соединился и пошел в Новгородок Северский в Спасский монастырь, и тут пожил немного. Тот же окаянный Гришка жил у архимандрита в келии, и отпросился у архимандрита с теми же окаянными старцами в Путивль, сказав, что: «Есть де у меня в Путивле, в монастыре, родня». Архимандрит же [об обмане] не догадался, и отпустил их в Путивль, и дал им лошадей и провожатого. Он же, окаянный Гришка, написал память: «Аз есмь царевич Димитрий, сын царя Ивана; как буду на престоле отца своего в Москве, и я тебя пожалую за то, что ты меня принял в своей обители». И ту память оставил у архимандрита в келии. Они же, окаянные чернецы, пошли в путь и, придя к пути на Киев, поворотили на ту дорогу. Тот же провожатый им говорил: «Сие путь к Киеву, а не к Путивлю». Они же его от себя отогнали, [говоря]: тот путь знает Мисаил Повадин. Тот же провожатый пришел и возвестил обо всем по порядку архимандриту. Архимандрит же о том весьма оскорбился, и, придя к ложу своему, увидел над изголовьем память. Он же вынул ее и посмотрел, а в ней написано было преждереченное сего окаянного Гришки послание. Он же начал плакать, не ведая, что ему сделать, и положил на Бога упование, и о той памяти никому не возвестил. Тот же Гришка с товарищами пришли в Киев. В Киеве же воеводствовал князь Василий Константинович Островской и держал православную веру крепко. Увидев их, был он рад и повелел тому Гришке служить у себя обедню. Он же [Гришка] ему полюбился, и послал его [князь] в Печерский монастырь и повелел его там покоить и беречь во всем. Тот же Гришка жил в монастыре не по христианскому обычаю: всякую скверну творил и мясо ел. Видя его скверную жизнь, возвестили [от том] архимандриту; архимандрит же возвестил князю Василию. Князь же Василий, о том услышав, повелел его поймать и казнить. Враг же его [Гришку] хранил, ведя его к последней погибели. Сведав о том, бежал [Гришка] из монастыря, и низверг с себя иноческий образ и облекся в мирское платье, и побежал к князю Адаму Вишневецкому в его город, был у князя Адама во дворе, среди простых людей.

Форумы