"Промысловая колонизация Мурманского берега и Новой Земли в ХVI–ХVIII вв."

О. Н. Адаменко, М. С. Черкасова

 

На протяжении многих столетий колонизационные процессы имели исключительно важное значение в социально-экономическом развитии России. Они концентрировали в себе ряд ее системообразующих черт – происходящее в разных направлениях неуклонное расширение территории страны, земледельческое и промысловое, экстенсивное по своему типу, ее освоение в сочетании с более замедленным по темпам демографическим ростом. Несмотря на большое количество научных работ о земледельческо-промысловой колонизации, эта проблема остается неравномерно изученной в региональном, хронологическом, типологическом измерениях. В плане общерусском Крайний Север, обильный ценными биоресурсами, следует понимать как территорию поздней славянской колонизации с ведущей ролью в ней не земледелия, а морского рыбо- и звероловства, что было обусловлено природно-климатическими условиями, исключавшими ведение сельского хозяйства.

В связи со сказанным не подлежит сомнению актуальность новейшей монографии доктора исторических наук, профессора Мурманского государственного университета Сергея Александровича Никонова о крестьянской и монастырской промысловой колонизации Крайнего Севера на протяжении ХVI–ХVIII столетий. В центре внимания автора – отдаленные от более населённых и освоенных в земледельческо-промысловом отношении регионов России территории, в силу суровых природных условий исключавшие возможность создания постоянных поселений.

Учитывая обширную историографическую традицию, автор четко сформулировал термин «промысловая колонизация», отражающий специфику освоения Мурманского и Новоземельного берегов Баренцева моря. Термин определяется климатическими условиями северного морского промысла (с. 8), но, полагаем, все же требует уточнения ввиду рассмотренной в исследовании региональной специфики и указания на виды промысловой деятельности. В общем виде термин относится и к характеру монастырской колонизации на всем пространстве Поморья (Русского Севера), включая его южные рубежи. Так, промысловая деятельность монастырей в Вологодском и Тотемском уездах по соледобыче также напрямую зависела от исходного ресурса и прекращалась при истощении соляного раствора. При этом земледелие и огородничество становилось подсобным направлением работы, имевшим потребительский характер. Основное снабжение промысловиков продовольствием также осуществлялось из отдаленной центральной хозяйственной усадьбы монастырей. Данные промысловые объекты, как и речные и озерные рыболовные тони, также не требовали основания при них постоянных поселений. Речь, скорее всего, правильнее вести о регулярных сезонных заселениях тех или иных участков для последующего ведения промысла. С этим терминологическим нюансом, вероятно, связаны и разночтения в присуждении временного или постоянного характера становищам у археологов и историков (с. 182).

Основными «акторами» длительного и сложного процесса освоения Мурманского берега и архипелага Новая Земля являлись крестьяне и духовные организации Поморья (монастыри, Холмогорский архиерейский дом). На протяжении всей книги С. А. Никонов не раз возвращается к одному из важных выводов своей работы о менее значительной роли государства (включая не удавшийся опыт создания казенных компаний при Петре I – с. 8, 10, 411) в указанном процессе по сравнению с названными акторами. Здесь важно учитывать и худшую сохранность государственной документации по сравнению с монастырскими архивами, начиная со второй половины ХVI в. (с. 104).

Источниковедческая и историографическая фундированность и добротность проведенного исследования не может не поражать – более 40 фондов федеральных (РГАДА, РГИА, СПбИИ РАН) и региональных архивов (Архангельск, Мурманск, Петрозаводск, Ярославль), 30 крупных документальных публикаций и свыше 380 наименований научных работ различного жанра. Это обеспечивает книге широкий междисциплинарный формат: автор опирается на солидный базис старой и новейшей исторической, научно-справочной и энциклопедической литературы. Она охватывает внушительный круг работ – археологических, историко-этнографических, историко-краеведческих, историко-географических, историко-экологических, картографических (включая рукописные поморские лоции ХVIII–ХIХ вв.), экономических, лингвистических (в том числе по диалектологии с вниманием к «руссенорску» – русско-норвежскому суржику (с. 56, примеч. 269) и русско-датскому двуязычию ряда документов). Учтены также многочисленные статьи и документальные публикации самого автора (с. 454–455, 457), наглядно показывающие, как монография постепенно и неуклонно вырастала, рождалась из целого ряда последовательных статей и документальных публикаций. Свободно разбирается С. А. Никонов и в сугубо специальных исследованиях – по судостроению, промысловому рыболовству, ихтиологии, морским биоресурсам, экосистемам, природопользованию и проч. Несогласие у нас вызывает лишь утверждение автора о том, что М. М. Богословский в своей работе «Земское самоуправление на Русском Севере в ХVII в.»[2] опирался по преимуществу на материалы Устюжского уезда (с. 13, примеч. 20). Несомненно, территориальный масштаб классической двухтомной монографии академика Богословского был значительно шире.

Познавательная ценность монографии С. А. Никонова усиливается и терминологическим указателем, правда, в нем, как нам представляется, была бы уместной расстановка ударений в некоторых практически неизвестных широкому читателю словах. К сожалению, в словаре не поясняется отличие некоторых близких по смыслу понятий: кутила от носка и спицы, елуя от палтухи, погреба от потешения и почести, копорулей от червениц (с. 430–436), а также различных типов морских и речных судов. Здесь же рискнем не согласиться с некоторым словоупотреблением и написанием в авторском тексте, например, «вёшняя» артель (с. 244, 294, 295). Полагаем, что подобное написание не вполне соответствует нормам современного русского языка. При перенесении его из источников в исследовательский текст и названия таблиц нужны или кавычки, или специальное пояснение автора (с. 216, табл. 32; с. 239, табл. 36; с. 240, табл. 37). Не вполне приемлемы в научном тексте и сокращения типа «о-в» или «п-ов» (остров/полуостров – с. 107, 110, 127, 410 и др.), хотя, возможно, этот момент можно отнести за счет редакторской работы.

При реализации автором поставленных в исследовании задач остро ощущается недостаток картографических материалов исследуемой территории. Отметим досадное отсутствие в монографии хотя бы ориентировочной картосхемы, при всем тщательном внимании автора к маршруту следования промысловых экспедиций, к локализации изучаемых промысловых объектов, интересном опыте микрогеографического районирования промысловых объектов (гл. 2, 7). Монография буквально пропитана колоритной поморской топонимикой, словно овевающей читателя свежим морским бризом: автор выясняет и объясняет происхождение множества географических названий. Хорошим подспорьем для их локализации на картосхеме здесь мог бы стать, на наш взгляд, изданный в 2010 г. в Архангельске Д. Семушиным подробный атлас[3]. Интересный опыт соотнесения карты промысла и количественных данных по нему в виде графиков представлен авторами коллективной и во многом новаторской монографии «Море – наше поле»[4].

С. А. Никонов предложил классификацию источников о промыслах по принципу подразделения на адресантов создания исходящего документа, что позволило более полно аккумулировать комплекс документов. Все виды источников подробно проанализированы в гл. 1. Среди продуктивных моментов исследования следует отметить применение историко-статистических подходов и баз данных, мобилизирующих информацию разного типа источников. Это позволило автору глубже проанализировать информацию о промысловиках, выявить основные тенденции в развитии промысловой деятельности. Важным в условиях общераспространенной фрагментарности источниковой базы представляется сопоставление автором двух групп источников – наставлений в инструкциях Соловецкого монастыря с их конкретным исполнением, отразившимся в тетрадях приказчиков на становищах. В итоге мы видим не только декларируемые монастырскими властями поручения, но и степень их практической реализации.

Диапазон монографии расширяется и за счет органично включенных в нее аспектов, относящихся к международным торгово-экономическим и политическим (сюжет о запрете прохода через границу) связям России со странами Северной Европы, прежде всего с Норвегией (с. 64–65). Включение в источниковую базу монографии документов Посольского приказа (РГАДА, ф. 53 (Сношения России с Данией)) позволило автору учесть и некоторые военно-политические факторы международного взаимодействия в Баренцевом море в ХVI–ХVII вв., например, военное столкновение со Швецией у Кольского острога в 1591 г. и с Данией в Баренцевом море 1623 г. Многоаспектность работе придает обращение автора к старообрядческой тематике, когда речь идет об участии Выговской старообрядческой общины в звероловных промыслах на Шпицбергене («Груманте угрюмом»), условия которых были во многом схожи с Новой Землей.

Широкий хронологический диапазон монографии, включающей российский имперский ХVIII век, убедительно подкрепляется большой совокупностью делопроизводственной документации – таможенной (Архангельского порта, Кольского острога) и приходо-расходной (Кольской воеводской канцелярии), а также сводными ведомостями пропуска промышленников через Колу на Мурманский берег и в датские воды 1778, 1780, 1800 гг. Привлекаются автором и реестры выдачи паспортов крестьянам, отправлявшимся на Мурманский берег в 1740–1760-е гг.

Что же касается приходо-расходных книг поморских монастырей (Соловецкого, Крестного Онежского, Красногорского Богородицкого), то С. А. Никоновым сделан ряд ценных наблюдений относительно эволюции их структуры и формуляра. Если в более ранних книгах учет денег дан по месяцам, то в позднейших – 1755 г. – табличная форма из трех граф отличается более обедненным содержанием. В любом случае приходо-расходные книги церковных учреждений являют нам тщательную документированность (и даже планирование, как пишет автор) промысловой деятельности, комплексный характер их промыслового хозяйства. Книги эти составлялись и в Казенном приказе Холмогорского архиерейского дома его казначеями, и в территориальных службах монастырей приказными старцами.

Хорошо удались Никонову и некоторые биографические зарисовки об авторах статистических описаний, например, о служащем Онежской портовой таможни – «цолнере» П. Лабутине (с. 72, примеч. 347; с. 143–145). Приведены им и новые данные об артели Василия Дорофеевича и Луки Леонтьевича Ломоносовых – отца и дяди отца великого русского ученого, академика М. В. Ломоносова (с. 126, примеч. 159). Здесь автору можно было бы сослаться и на изыскания Н. Л. Конькова о промысловой деятельности Ломоносовых[5]. Человеческое измерение сложному материалу книги придают и выявленные автором факты об использовании детского и женского труда на промыслах, и случаи удержания вдовами из Кольского острога промыслов своих мужей (с. 153–154, 220), и родственно-поколенческая преемственность ремесленников, продававших снасти Холмогорскому архиерейскому дому (с. 175–176). У Соловецкого же монастыря сложились прочные связи с региональными ремесленными центрами – Сумской острог выступал как производственная база его морского промысла. Никонову удалось установить и персональный состав лодейных кормщиков, сроки (своего рода «стаж» работы?) выхода ими на морские промыслы, составлявшие до 22–30 лет (с. 198, 218).

В исследовании четко и детально прописана система организации крупными монастырями мурманского промысла (с. 166–181), в том числе через специальные территориальные службы, что сопоставимо с уровнем организации (подготовка к производственному процессу, снабжение, управление) в соляном деле на различных его этапах – добыча соли, солеварение и последующая транспортировка и хранение.

Исключительно интересен в гл. 4 анализ социальных основ в организации и осуществлении морских промыслов в форме артели и покрута. Автор отмечает неравномерную изученность этого явления в литературе: покрут новоземельской артели практически не выяснен, в отличие от мурманского. Никонов глубоко и подробно рассмотрел терминологический состав покрута, показав разделение и специализацию труда в артели, а ещё отражение в этих терминах самосознания промышленников. Им изучены многие до сих пор дискуссионные, трудные вопросы традиционного крестьяноведения – роли крестьянской общины и обычного права в организации труда поморов на становищах, причем делается это с учетом как историографической классики по Русскому Северу (труды П. Я. и А. Я. Ефименко), так и подходов современного крестьяноведения[6]. В то же время, не в полной мере, на наш взгляд, раскрыта возможная преемственность между ритуалами отъезда на промысел (пир, снабжение хозяином артели своих работников необходимыми материалами и хлебом, общая церковная служба) с крестьянскими общинными традициями этого времени. Следует ли их рассматривать как элементы общины, введенные в артельную организацию? Выяснение соотношения потребительской и рыночной направленности промыслового комплекса и у крестьян, и у монастырей привело автора к выводу о преобладании первой. Вместе с тем устойчивость данного промысла, скажем, у Соловецкого монастыря не была поколеблена Екатерининской секуляризацией 1764 г., что, в частности, подтверждает в своих работах А. А. Богданова[7].

Автором изучены также поволжские (Низовые) и тихоокеанские промыслы, что существенно усиливает исследование в части методологии и сравнительно-исторического анализа организации крупного рыболовного промысла в разных регионах Российской империи. При сравнении колонизационных процессов на Крайнем Севере и в Поволжье С. А. Никонов подчеркнул для первого ведущую роль крестьянства во второй половине ХVI – второй половине ХVII в., лишь позднее в нее включились монастыри и Холмогорский архиерейский дом. В то же время на юго-восточных окраинах России велика была роль дворцового ведомства, затем – духовных организаций и купечества. Русская же Америка осваивалась главным образом силами купеческих компаний, не имевших прочных связей с осваиваемым регионом (с. 163). Внутри Крайнего Севера ритмы его освоения также не были одинаковыми и прямолинейно-восходящими. Так, на Новой Земле надолго удержаться удалось лишь Красногорскому Богородицкому монастырю, тогда как Холмогорская архиерейская кафедра и Николо-Корельский монастырь смогли отправить туда свои промысловые артели только на один сезон.

Повседневная жизнь промысловиков раскрыта в новаторской 7-й главе на основе скрупулезно собранных автором свидетельств в источниках. Так, челобитная о кровавой драке 1730 г. в становище Опасово включает подробнейшее описание места происшествия – промысловой избы становища, изобилует деталями, зачастую являющимися уникальными упоминаниями тех или иных явлений повседневности (с. 390–392). Большое внимание уделено проявлениям личного и коллективного благочестия участников промысловых экспедиций (с. 393–401). Интересны материалы о труде и досуге промысловиков, структуре их питания, фактах девиантного поведения, несчастных случаях, происшествиях. Рискованность промысловых занятий, постоянное «присутствие смерти» для человека в открытом море – все это, несомненное, усиливало и обостряло религиозные чувства участников этих опасных процессов. Достаточно напомнить, что во время промысла на море в 1741 г. погиб отец М. В. Ломоносова Василий Дорофеевич. Отсюда вполне правомерно и вынесенное в название книги северная поговорка: «Кто в море не ходил, тот Богу не маливался». Только, на наш взгляд, правильнее здесь было использовать глагол совершенного вида и через букву «о»: не молился. Именно так используется эта формула в ряде работ по религиозно-мифологическому пространству и семиотике Поморья[8].

Автором даны четкие лаконичные выводы по каждой главе, резюмирующие все основные поднимаемые в ней проблемы. Удачным и ярко отражающим тенденции промысловой колонизации представляется включение в текст работы диаграмм и графиков. Ретроспективное привлечение материалов о развитии промысла в XIX – начале ХХ в., а также богатая иллюстративная (в том числе и цветная) часть приложений из изданий этого времени позволяет визуализировать традиционные способы организации быта промысловых станов. К сожалению, в приложение не вошел упоминаемый план становища 60-х гг. XVIII столетия (с. 383). Несомненно, фотографии и рисунки материалов археологических исследований также способствовали бы более полному понимаю быта промысловиков. Можно также посетовать на отсутствие общего списка таблиц (более 70), диаграмм (5) и графиков в конце монографии, столь обильно расположенных по ходу основного текста. Кроме того, в Приложении к книге приведено еще 28 систематизирующих материалов табличного типа, включая одну диаграмму. Наличие такого списка не заняло бы много места, но позволило бы читателю лучше ориентироваться в обширной монографии.

Итак, перед нами – фундаментальный труд о промысловой колонизации районов Крайнего Севера, междисциплинарное исследование, опыт которого заслуживает пристального внимания, одобрения научного сообщества и широкого обсуждения. Книга, органично совместившая подходы макро- и микроистории, прочно войдет в арсенал нашей науки и послужит импульсом для дальнейшей разработки данной проблематики. Актуальна эта книга и для современности, и для поиска путей дальнейшего развития России с ее обширными «северами», глубокой обусловленности для нее коллективных форм организации труда, плюсах и минусах ресурсного типа экономики.

 

 


[1] Никонов С. А. «Кто в море не ходил, тот Богу не маливался». Промысловая колонизация Мурманского берега и Новой Земли крестьянами и монастыря Поморья в ХVI–ХVIII вв.». СПб.: Нестор-История, 2020. 496 с., ил.

[2] Богословский М. М. Земское самоуправление на Русском Севере в XVII в. В 2 т. М., 1909–1912.

[3] Семушин Д. Русский Север: Пространство и время. Архангельск, 2010.

[4] «Море – наше поле». Количественные данные о рыбных промыслах Белого и Баренцева морей, ХVII - начало ХХ в. Материалы к экологической истории русского севера. Вып. 1 / Под общ. ред. Ю.А. Лайус, Д.Л. Лайус. СПб., 2010. Вкладка, рис. 6–7, 10–12, 16-20 и др.

[5] Коньков Н. Л. Данные ревизской сказки 1745 г. о М. В. Ломоносове // Материалы по истории Европейского Севера СССР: Северный археографический сборник. Вып. 3. Вологда, 1973. С. 348–354; Коньков Н. Л. Известия куростровских актов о современниках М. В. Ломоносова // История СССР. 1978. № 6. С. 164–169; Коньков Н. Л. Новые документы о промысловой деятельности В. Д. Ломоносова // Культура Европейского Севера России (дооктябрьский период). Межвузовский сборник научных трудов. Вологда, 1989. С. 95–106.

[6] Речь идет о «моральной экономике» крестьянства, натурально-потребительской в своей основе. См.: Современное крестьяноведение и аграрная история в ХХ веке / Под ред. В.В. Бабашкина. М., 2015.

[7] Богданова А. В. К вопросу о том, крупным ли вотчинником был Соловецкий монастырь накануне секуляризации 1764 г. // Русь, Россия: Средневековье и Новое время. Вып. 3. Третьи чтения памяти академика РАН Л. В. Милова. М., 2013. С. 248–258; Богданова А. В. Секуляризация церковных имуществ 1764 г. и Соловецкий монастырь (последняя треть ХVIII в.). Автореф. дис. … канд. ист. наук. М., 2015; Богданова А. В. Соловецкий монастырь в Екатерининскую эпоху: из истории секуляризационной реформы 1764 года. М., 2017.

[8] Теребихин Н. М. Метафизика севера. Архангельск, 2004; Поморские чтения по семиотике культуры. Вып. 3. Сакральная география и традиционные этнокультурные ландшафты народов Европейского севера. Архангельск, 2008.

Форумы