М. В. Шкаровский. Возникновение и развитие имяславской смуты на Афоне

 

 

 

Одним из самых значительных событий в истории русских обителей Святой Горы Афон в XX в. была так называемая афонская смута – спор о сущности имени Божия, переросший в массовое религиозное движение, которое охватило широкие слои русских святогорцев. В основе движения, участники которого называли себя имяславцами[1], находились сугубо догматические вопросы, касавшиеся толкования имени «Иисус», однако оно быстро приняло острые формы, и было подавлено российским правительством с применением военной силы, что нанесло тяжелый удар всему русскому Афону.

В прошлые века внутри христианской Церкви неоднократно возникали столкновения по поводу учения об имени Божием. Богословский спор, в результате которого возникло движение имяславцев, разгорелся в России после того, как схимонах Иларион (Домрачёв; около 1845–1916 гг.) в 1907 г. выпустил книгу «На горах Кавказа»[2], посвященную описанию жизни отшельников в Кавказских горах. Отец Иларион 19 лет (с 1872 г.) был насельником русского Свято-Пантелеймоновского монастыря на Афоне (Руссика), где принял постриг в рясофор с именем Иоанн, а затем – в мантию с именем Иларион, большую часть времени исполняя послушание письмоводителя в монастырской канцелярии. В 1881 г. он поселился на Кавказе, будучи приписан к Ново-Афонскому монастырю во имя св. ап. Симона Кананита, куда первоначально отправился в качестве учителя монастырской школы[3].

Описывая собственный духовный опыт Иисусовой молитвы, схимонах изложил учение, согласно которому «в самом имени, в самом слове Иисус Христос уже присутствует божество», и утверждал, что «имя Иисус – есть сам Бог», так как неотделимо от Его сущности[4]. В книге отца Илариона также подчеркивалось, что вне имени Иисуса никакое спасение ни для монаха, ни для мирянина невозможно. Предисловие написал один из защитников имяславия, известный богослов московский священник Павел Флоренский.Прошедшая духовную цензуру книга не вызвала существенных откликов в России, но в русских обителях на Святой горе Афон учение о. Илариона привлекло многих сторонников. Как выяснилось позже, схимник не предполагал, какую бурную реакцию вызовет его книга средирусских афонитов.

Митрополит Иларион (Алфеев) полагает, что спор между имяславцами и имяборцами в значительной степени представлял собой спор между молитвенным благочестием и богословской ученостью. Иисусова молитва и учение об имени Божием были частью одной – монашеской молитвенной традиции, не пересекавшейся с другой – традицией духовных академий, где о монашеской практике почти ничего не говорилось. Основные противники имяславия – архиепископы Антоний (Храповицкий) и Сергий (Страгородский), профессор С. В. Троицкий – принадлежали к традиции богословских школ, ни один из них никогда не состоял иноком в монастыре.[5]

По мнению командированного на Афон члена Святейшего Синода и Государственного совета архиепископа Никона (Рождественского), широкому распространению нового учения способствовало то, что в церковно-административном отношении русские иноки на Афоне были совершенно независимы от Российской Церкви вследствие подчинения афонских монастырей и принадлежащих им скитов Вселенскому Патриархату. Различие же в языках ставило русских монахов практически вне контроля греческих цер­ковных властей. Поэтому монахи отвыкли от власти епископов, и русские обители были достаточно автономны[6].

Игумен Свято-Пантелеймоновского монастыря архимандрит Мисаил (Сапегин) к указанным обстоятельствам добавлял невежество и неопытность русских иноков в решении догматических проблем[7]. Архимандрит Мисаил отмечал, что «книга схимонаха Илариона “На горах Кавказа” не имела первоначально большого распространения среди нашей братии. Когда против этой книги открыто высказался иеросхимонах Фиваидской пустыни Алексий и его стали поддерживать многие из братии, а также когда появилась... рецензия инока Ильинского скита Хрисанфа на книгу, тогда только... началось некоторое движение, не столько в пользу книги... Илариона, сколько против... Алексия и Хрисанфа»[8].

Действительно, среди первых противников книги «На горах Кавказа» был иеромонах Хрисанф (Потапьев; 1833–1916 гг.) из русского афонского Свято-Ильинского скита, имевший известность в России и, в частности, состоявший в переписке с митрополитом Арсением (Стадницким). В 1909 г. о. Хрисанф по поручению духовника и антипросопа Свято-Пантелеймоновского монастыря иеросхимонаха Агафодора (Буданова) написал крайне резкую рецензию на книгу. Сам о. Агафодор впоследствии вспоминал об этом так: «Отец Иларион просил меня письменно узнать от здешних подвижников, занимающихся Иисусовой молитвой, какого они мнения о его книге, и между ними просил узнать и отца Хрисанфа, Ильинского скита. Этот, последний, ответил отцу Илариону целой рецензией на его книгу. По просьбе отца Хрисанфа я послал эту рецензию к отцу Илариону, так как отец Хрисанф за незнанием адреса прислал ее ко мне для пересылки, сказав, что рецензия эта написана по его [схимонаха] просьбе лишь только лично для него, но не для печати»[9].

Однако с одобрения монастырского начальства рецензия в рукописном виде стала распространяться среди насельников русских обителей Афона. А в 1912 г. иеромонах Хрисанф писал, что подобных идей не встречал ни у одного из святых отцов, и что«автор номинальное, невещественное имя Иисус олицетворяет в живое и самое высочайшее Существо Бога»; отец Хрисанф объявил это пантеизмоми двоебожием. В имени «Иисус» он не видел ничего, кроме простого человеческого имени, полученного Христом как человеком, и потому не следует «приписывать этому имени при совершении молитвы обоготворяющее значение, сливать оное с Божеством и давать ему значение равносильное Самому Богу»[10].

Рецензия иеромонаха вызвала острые споры среди русских афонитов. Вскоре с о. Хрисанфом в письменную полемику вступил схимонах Мартиниан (Белоконь), возглавивший сторонников нового учения в Фиваидском скиту Руссика и написавший записку, которую вручил архимандрит у Мисаилу и духовнику Свято-Пантелеймоновского монастыря о. Агафодору. В ней он, в частности, писал: «Божественнейшее и святейшее Имя “Иисус” называю Богом по своей сердечное вере, что оно неотделимо и не может быть отъято от Него, ГосподаБога и Спасителя Иисуса Христа, но едино с Ним»[11]. Обсуждая рецензию, русское монашество на Афоне постепенно начало разделяться на две партии – противников и сторонников особого почитания имени Божия. При этом первые стали называть вторых имябожниками, а те в ответ говорили о своих противниках как об имяборцах. Сами почитатели имени Божия назвали себя имяславцами или «исповедниками», а свое учение – имяславием[12].

Постепенно полемика приобретала все более ожесточенный характер. В Фиваидском скиту противники говорили об имяславцах: «Они ведь по глупости своей мужицкой три буквы, – И, М, Я, – Богом называют». Сторонников нового учения обвиняли также в том, что «у них четыре Бога: Бог Отец, Сын и Святой Дух, а четвертый – имя Иисус». По свидетельствам имяславцев, некоторые из их противников пи­сали на камне имя Иисус, бросали камень на землю и топтали ногами; другие писали имя Божие на бумажке, клали в карман и говорили: «Бог Иисус в кармане»[13].

Споры вокруг книги схимонаха Илариона и рецензии о. Хрисанфа продолжались на Афоне в течение 1910–1912 гг., причем круг вовлеченных в них лиц постепенно расширялся. Так в 1910 г. имяславцы Свято-Андреевского скита направили жалобу на своих противников сенатору П. Б. Мансурову, в которой называли духовника Свято-Пантелеймоновского монастыря иеросхимонаха Агафодора вдохновителем имяборческой партии»[14].

При этом схимонах Иларион с 1908 г. вел активную переписку с насельниками скита Новая Фиваида, призывая в письмах своих сторонников «постоять за имя “Иисус”, обещая им “венцы” исповедников». Те же в свою очередь распространяли эти письма по всем русским обителям Святой горы[15]. В 1909 г. и 16 августа 1912 г. о. Иларион, пытаясь доказать свою правоту, посылал письма и иеросхимонаху Агафодору[16].

Осенью 1911 г. состоялся собор иноков Фиваидского скита Свято-Пантелеймонова монастыря с участием настоятеля архимандрита Мисаила. В определении собора рецензия иеромонаха Хрисанфа как несогласная со Священным Писанием признавалась еретической. Было составлено и подписано «Соборное рассуждение о имени Иисуса Христа»[17].

Для архимандрита Мисаила противостояние насельников обители из-за споров вокруг имени Божия стало самым большим испытанием в его служении. Желая примирить противодействующие стороны, он сначала определенно уступил сторонникам нового учения, так как они были агрессивно настроены. Он полагал, что уступка умиротворит их, и спор не перерастет за рамки дискуссии о методах Иисусовой молитвы. С этой целью игумен и отправился в скит Новая Фиваида, где тогда жило большинство имяславцев, и, по некоторым сведениям, согласился принять их определение[18].

По свидетельствам самих имяславцев, игумен Мисаил тогда был готов подписаться под «Соборным рассуждением о имени Иисуса Христа», однако ему воспрепятствовал иеросхимонах Алексий (Киреевский). Отец Алексий был одним из самых активных противников имяславского учения и позднее опубликовал по этому вопросу много статей в «Церковных ведомостях», за что был награжден от Святейшего Синода наперсным золотым крестом[19].

Уже через несколько месяцев, когда спор перерос в догматическое противостояние, о. Мисаил занял решительную позицию противника имяславия. На Пасху 1912 г. игумен направил в Фиваидский скит послание, в котором призывал иноков «оставить душепагубные пререкания между собою и спор о сладчайшем и спасительном имени Господа нашего Иисуса Христа»[20].

Однако запретительными мерами остановить спор было уже невозможно. Защитники имяславия твердо стояли на своих тезисах, которые в их глазах приобретали значение исповедания веры. Так в «Исповедании веры во имя Господа нашего Иисуса Христа», приведенном летом 1912 г. схимонахом Досифеем (Тимошенко) в открытом письме игумену Мисаилу говорилось: «1. Исповедую, что Бог неотъемлемо присутствует в Своем имени Иисус. 2. Исповедую, что имя Иисус есть Сам Бог, то есть имя от Бога не отделяя и считая, что то и другое нераздельно. 3. Исповедую, что имя Иисус есть Богоипостасное и относится равно и к человечеству и к Божеству Его. 4. Исповедую, что имя Иисус вследствие присутствия в Нем Божества, всесильно творить чудеса и знамения и спасает призывающих и надеющихся на Него... 5. Исповедую, что имя Иисус нисколько не меньше и не больше других имен Божиих, как то: Господь, Саваоф, и других имен, коими Бог именовался во вся веки от начала бытия мира. 6. Отрицаюсь тех, кто имя "Иисус" считают меньшим прочих имен Божиих, и что оно аки бы не предвечно, но лишь не столь давно наречено ангелом»[21].

Со временем эта полемика вышла за пределы Афона – дискуссия началась и в Россию, прежде всего на страницах периодических изданий, как светских так и церковных. Один из духовников Свято-Пантелеймоновского монастыря иеросхимонах Алексий (Киреевский) переслал рецензию о. Хрисанфа влиятельному члену Российского Святейшего Синода архиепископу Волынскому Антонию (Храповицкому), будущему Первоиерарху Русской Православной Церкви за границей[22]. Отец Иларион написал на рецензию ответ, который в качестве приложения был включен во второе издание его книги «На горах Кавказа». В феврале 1912 г. рецензию о. Хрисанфа опубликовали в журнале «Русский инок», издаваемом Свято-Успенской Почаевской лаврой, а в газете «Колокол» поместили корреспонденцию насельника Свято-Пантелеймоновского монастыря, редактора журнала «Душеполезный собеседник» монаха Денасия (Юшкова), описывающую ход полемики в негативном для имяславцев свете.

В России особенно активно против имяславия выступил архиепископ Антоний (Храповицкий), который рассматривал это учение как ересь и разновидность хлыстовщины. Существуют различные мнения, почему он избрал такую позицию, хотя архимандрит Киприан (Керн) утверждал, что лишь догматические основания побудили Владыку действовать против сторонников этой идеи[23]. Именно под влияниемархиепископа Антония в 1912 г. была опубликована целая серия направленных против имяславия статей в журнале «Русский инок» (в № 4–6, 10, 15, 17, 19). Подобную же позицию занялиархиепископы Финляндский Сергий (Страгородский) и Вологодский Никон (Рождественский), окончательно присоединившийся к числу противников имяславцев в январе 1913 г. С самого начала смуты афонские имяславцы также подверглись резкой критике со стороны Святейшего Синода и российского государства в лице его дипломатических представителей. В 1912 г. решением Синода книга «На горах Кавказа» была запрещена в России, в дальнейшем она появлялась в самиздате, но не переиздавалась до 1998 г.

С другой стороны имелись и активные сторонники нового учения. Помимо схимонаха Илариона, видным теоретиком имяславия был насельник Свято-Андреевского скита иеросхимонах Антоний (Булатович). Он родился 26 сентября 1870 г. в г. Орле в семье генерал-майора, окончил Александровский лицей в Санкт-Петербурге, служил ротмистром лейб-гвардии Гусарского полка, был награжден многими орденами (в том числе Почетного легиона), но 30 марта 1906 г. вышел в отставку, вскоре прибыл на Афон, где, став насельником Свято-Андреевского скита, 8 марта 1907 г. принял постриг в схиму, и 8 мая 1910 г. был рукоположен во иеромонаха.

Еще в 1908 г. духовник Свято-Пантелеимоновского монастыря о. Агафодор отправил книгу «На горах Кавказа» игумену Свято-Андреевского скита о. Иерониму (Силину) со словами: «Очень вредная книга, написанная в духе Фаррара», с просьбой найти «образованного инока» с целью «раскритиковать» книгу. Игумен Иероним, в свою очередь, благословил отца Антония (Булатовича) дать отзыв о книге. Тот сначала критически отнесся к имяславию, но со временем полностью переменил свое мнение и стал активным сторонником учения об имяславии[24].

При этом в 1909–1911 гг. о. Антоний все еще находился в стороне от полемики, чему способствовала его поездка в Эфиопию. Когда же в начале 1912 г. несколько иноков, сочувствовавших имяславию, обратились к нему с просьбой ответить на нападки противников почитания имени Божия, иеросхимонах выполнил ее, посоветовавшись предварительно с игуменом Андреевского скита Иеронимом. Вскоре о. Антоний написал статью «О почитании Имени Божия», которую после одобрения игумена послал в Одессу, в редакцию журнала Андреевского скита «Наставления и утешения святой веры христианской». С разрешения Духовно-цензурного комитета журнал в апреле 1912 г. напечатал эту статью. В ней отсутствовали прямые ссылки на афонские споры вокруг почитания имени Божия, однако содержалось последовательное обоснование имяславского учения об отождествлении имени Божия с Самим Богом. В 1912 г. во время Великого поста о. Антоний написал статью «О молитве Иисусовой», которую опубликовал отдельной брошюрой после одобрения ее Санкт-Петербургским духовно-цензурным комитетом[25].

По мнению афонского корреспондента российского генерального консульства в Салониках в 1915–1919 гг. А.А. Павловского существенными причинами активного участия иеросхимонаха Антония в имяславском движении было его недовольство своим «малозначительным положением в скиту», а также влияние временно перешедшего в Андреевский скит из Зографа принявшего православие австрийца (тайного офицера Австрийского генерального штаба), якобы стремившегося «перед войной взбунтовать Афон и подорвать его православное значение»[26]. Впрочем, эта «шпионская» версия документальных подтверждений не имеет.

7 мая 1912 г. иеросхимонах Антоний обратился к архиепископу Антонию (Храповицкому) с письмом за подписью «иноков афонских», в котором опровергал обвинения иеромонаха Хрисанфа в адрес схимонаха Илариона, ссылаясь на писания о. Иоанна Кронштадтского. В ответ на это письмо архиепископ Антоний направил в Фиваидский скит послание, в котором убеждал покориться во всем игумену Мисаилу. Одновременно Владыка напечатал в майском номере «Русского инока» свой комментарий к книге «На горах Кавказа», в которой в крайне резких тонах сравнил имяславие с хлыстовством.[27] Вскоре почаевский журнал опубликовал еще одну статью иеромонаха Хрисанфа, содержавшую ответ на тезисы о. Антония (Булатовича), выдвинутые им в статье «О почитании имени Божия». В ней отец Хрисанф писал о недопустимости смешения между «существом» (сущностью) и «деятельностью» (энергией) Божества.

Иеросхимонах Антоний написал много произведений в защиту имяславия, важнейшим из которых стала законченная 23 июля 1912 г. рукопись «Апология веры в Божественность имен Божиих и имени “Иисус” (Против имяборствующих)», машинописный экземпляр которой сохранился в архиве Свято-Пантелеймоновского монастыря. К продолжавшейся около двух месяцев работе над «Апологией» о. Антоний привлек и других иноков, которые присылали ему выписки из сочинений святых отцов, в которых упоминалось об имени Божием. Закончив книгу, иеросхимонах переписал ее на восковых листах и размножил на гектографе в количестве 75 экземпляров. Отец Антоний основывал учение о Божественности имени Божия прежде всего на том, что имя Божие, по учению Святых Отцов, есть Его энергия или действие, а энергия Божия есть Сам Бог[28].

К моменту окончания книги резко ухудшились отношения между о. Антонием и игуменом Свято-Андреевского скита о. Иеронимом, который ранее разделял его взгляды. Это произошло после того, как 19 июля игумена посетил иеросхимонах Алексий (Киреевский) и вручил ему письмо от духовника Свято-Пантелеймоновского монастыря о. Агафодора с сообщением о том, что архиепископ Волынский Антоний (Храповицкий) разгневан как на о. Антония (Булатовича) за его открытое письмо, так и на самого о. Иеронима за то, что тот позволяет в своем скиту такую деятельность. Иеромонах Алексий потребовал от игумена Иеронима, чтобы тот запретил о. Антонию (Булатовичу) что-либо писать об имени Божием и принимать пустынников Фиваидского скита. В ответ настоятель скита обещал в точности выполнить все требования[29].

24 июля о. Антоний вручил свой труд игумену Иерониму, который принял иеросхимонаха сурово и укорял его за «дерзость возражать архиепископу Антонию, доктору богословия и первостепенному российскому иерарху». Игумен потребовал от о. Антония прекратить литературную деятельность и разорвать отношения с имяславцами Фиваидского скита. 25 июля о. Иероним приказал сжечь «Апологию». Отец Антоний не подчинился, поэтому игумен запретил его в священнослужении и не допустил к причащению. В тот же день иеросхимонах назвав о. Иеронпма «еретиком» оставил Свято-Андреевский скит и переселился в Благовещенскую келлию, где охотно был принят старцем Парфением, который разделял его взгляды[30].

В Благовещенской келлии иеросхимонах в большом количестве печатал на машинке свои листовки и рассылал их по афонским обителям. В следующем году о. Антоний выпустил свой труд под названием «Апология веры во имя Божие и во имя Иисус» (М., 1913), а в дальнейшем опубликовал еще две важные для движения книги: «Оправдание веры в Непобедимое, Непостижимое, Божественное Имя Господа нашего Иисуса Христа» (Пг., 1917) и «Моя борьба с имяборцами на Святой горе» (Пг., 1917)[31].

Фактически возглавивший движение имяславия о. Антоний считался российскими церковными властями основным виновником смуты и руководителем секты, названной Российским Святейшим Синодом «имябожеской», члены же ее именовались «имябожцы» или «имябожники»[32]. Следует упомянуть, что новое учение было также поддержано влиятельным при императорском дворе «старцем» Григорием Распутиным.

13 августа иеросхимонах Антоний (Булатович) направил Константинопольскому патриарху Иоакиму III письмо с просьбой защитить имяславие. Одновременно противники движения также обратились к патриарху – в августе иеросхимонахи Алексий (Киреевский) и Кирик (Максимов) из Свято-Пантелеймоновского монастыря отправились в Константинополь добиваться осуждения имяславцев[33]. Иноки из греческих монастырей на Афоне в свою очередь сообщили Константинопольской патриархии, что многие русские афониты исповедуют еретическое учение обожествления имени Иисуса. Патриарх Иоаким III, хотя и не принял о. Алексия (Киреевского), однако встал на сторону противников имяславского учения.

В том же месяце в Свято-Пантелеймоновском монастыре попытались уладить начинавшуюся смуту «домашним образом». С этой целью было сделано «письменное изложение православного понимания спорного места книги Илариона об имени Иисус». 20 августа противники имяславия во главе с игуменом Мисаилом составили «Акт о недостопоклоняемости имени Иисус», утвержденный советом старцев и прочитанный настоятелем в присутствии нескольких «особенно горячих поклонников Иларионовского заблуждения, и всеми присутствующими подписан в знак их согласия с изложенным»[34].

Этот акт содержал неприемлемый для имяславцев пункт о том, что имени Божию нельзя поклоняться[35]. В результате многие насельники акт не приняли, и успокоение братии не произошло. Более того, имяславцы стали устраивать в монастыре тайные собрания, на которых обсуждали меры борьбы с противниками.[36]

16 октября антипросоп Руссика иеромонах Пимен по поручению игумена Мисаила сообщил Киноту «о злонамеренном распространении листовок – прокламаций в нашем монастыре и вообще на Афоне иеромонахом Антонием и монахом Досифеем». Это он посчитал достаточным в ожидании решения Патриарха Иоакима III[37].

Между тем Константинопольская патриархия уже предприняла ряд мер для борьбы с движением имяславцев. 27 августа Халкинская богословская школа по поручению патриарха рассмотрела новое учение и признала его еретическим[38]. 12 сентября 1912 г. «новое лжеучение» осудил в своей грамоте патриарх Иоаким III, он также запретил чтение на Афоне книги о. Илариона «На горах Кавказа», как «содержащей много ошибочного и ведущей к заблуждению и ереси» (хотя в 1907 г. он эту книгу поддержал). В послании патриарха настоятелю Свято-Пантелеймоновского монастыря, полученном только во второй половине октября, новое учение называлось «бессмысленным и богохульным» и его сторонников увещевали «отстать от душевредного заблуждения и перестать спорить и толковать о вещах, которых не знают»[39].

Иеросхимонах Антоний (Булатович), воспользовавшись тем, что послание Вселенского патриарха было передано не через Протат, а непосредственно игу­мену Мисаилу, объявил его подложным. В тоже время он сделал критический разбор послания и отправил его патриарху, одновременно о. Антоний подал жалобу на архиепископа Антония (Храповицкого) как Константинопольскому Предстоятелю, так и обер-прокурору Святейшего Синода Российской Церкви[40].

Текст Патриаршего послания от 12 сентября, прочитанный игуменом Мисаилом старшей братии обители, не произвел должного впечатления на иноков Фиваидского скита. 2 декабря 1912 г. братский собор скита единогласно признал мнения, изложенные в книге «На горах Кавказа», правильными и осудил противников схимонаха Илариона. Согласно сохранившемуся протоколу, в соборе приняло участие свыше 100 иноков[41]. После краткой молитвы настоятель скита иеромонах Серафим произнес вступительное слово и зачитал записку схимонаха Мартиниана, в которой доказывалась ложность мнений, содержащихся в «богохульной рецензии» иеромонаха Хрисанфа. Далее состоялись прения, после которых иноки обсудили основные положения книги схимонаха Илариона «На горах Кавказа» и рецензии о. Хрисанфа. По всем пунктам иноки поддержали позицию схимонаха Илариона и осудили взгляды его оппонента. Протокол завершался определением: «На основании Священного и святоотеческого Писания, исповедуем, что имя Божие есть – Сам Бог. Имя Иисус-Христово есть Сам Господь Иисус Христос, равночестное с другими именами Божьими. Рецензию же инока Хрисанфа, как несогласную со Священным Писанием, признаем еретическою, которую с ее последователями от себя отвергаем, и, в знак твердости сего нашего исповедания, целуем Крест и св. Евангелие»[42].

В Свято-Андреевском скиту, где споры вокруг почитания имени Божия продолжались в течение всей осени 1912 и зимы 1912–1913 гг., большинство иноков также придерживались имяславия. Однако там события приняли драматический оборот, и богословский спор постепенно перешел в ожесточенную борьбу. После того как 19 ноября 1912 г. игумен Иероним отправился по делам в Кавальский метох (в Македонии), положение существенно осложнилось. В декабре появилась ходившая по рукам монахов бумага, в которой извещалось, что «во время ужина… начнется избиение всех сторонников Иеронима». Имяславцы приписывали составление этой бумаги своим противникам, а те считали это провокацией имяславцев. В результате большинство монахов в тот вечер на ужин не явились. Оказала свое влияние и негласная агитация о. Антония (Булатовича)[43].

8 января 1913 г. о. Иероним приехал в скит после длительного отсутствия и сразу ощутил враждебное отношение монахов-имяславцев, многие из которых не подходили к нему под благословение и демонстративно сторонились его, не приветствуя даже обычным поклоном. В день приезда игумен созвал общий собор старшей братии в составе около 60 человек. Но он проходил в бурной обстановке (в ходе заседания в зал проникла и младшая братия скита) и закончился тем, что монахи стали требовать смены настоятеля[44]. В тот же день о. Иероним направил жалобу в Ватопедский монастырь и попросил помощи у российского генерального консула в Салониках Беляева. Имяславцы также отправили в Ватопед жалобу на игумена Иеронима с требованием предать его суду вместе с единомышленниками[45].

10 января игумен Иероним призвал в скит проэстосов Ватопедского монастыря для помощи в «усмирении бунта». Почти одновременно с ними в скит прибыл иеросхимонах Антоний (Булатович), принявший участие в заседании общего собора братии монастыря. При помощи о. Антония было составлено следующее «Исповедание»: «Я нижеподписавшийся, верую и исповедую, что имя Божие и имя Господа Иисуса Христа свято само по себе, неотделимо от Бога и есть Сам Бог, как то многие святые Отцы исповедали. Хулителей и уничижителей имени Господня отметаюсь как еретиков, и посему требую смены игумена Иеронима»[46]. «Исповедание» подписали более 300 иноков скита, т. е. более 80% всей братии. После этого новым настоятелем скита был избран архимандрит Давид (Мухранов; 1847–1931 гг.), один из наиболее активных сторонников имяславия. 11 января после литургии начался новый сбор подписей: за о. Давида их собрали 302, за о. Иеронима – 70. Списки были отнесены проэстосам, которые признали игумена Иеронима низложенным[47].

12 января представители Свято-Андреевского скита доложили собору старцев Ватопедского монастыря обо всех происшедших событиях. Собор направил в скит письмо, в котором низложение о. Иеронима признавалось свершившимся фактом, избрание о. Давида – недействительным и предлагалось переизбрать игумена из четырех кандидатов голосованием, содержалось требование удалить из скита о. Антония (Булатовича), объявлялось, что принявшие «новую веру, проповедуемую о. Антонием и о. Иларионом… будут признаны еретиками, изгнаны со Святой горы и отлучены от Церкви». Получив эту письмо, и, узнав о ее содержании, представители скита объявили ватопедским старцам, что они не принимают ее и не передадут братии скита. Между тем игумен Иеронпм не признал итоги выборов, и имяславцы решили насильственно выдворить его из монастыря. По команде о. Антония (Булатовича) они перешли к активным действиям[48].

Игумен Иероним в своем описании событий, происходивших в скиту, привел некоторые подробности: «[Булатович], поддерживаемый кричавшими, вскочил на стол, предварительно крикнув: "Ура! Берите!" – причем хотел схватить меня, но его удержали. После этого бывшие с ним бросились избивать находившихся при мне отцов, единодушных со мною. Меня не били и вывели за порту из скита, предварительно обыскав меня. От страха трое из отцов выскочили из окна из второго этажа и разбили себе ноги; других же, избитых и израненных до крови, в одних подрясниках и без шапок выбросили также за порту из скита, из которых, кроме меня, 3 иеромонаха, 1 иеродиакон и 12 монахов. У нескольких братии, запершихся от страха в своих кельях, взломали двери и избили их до беспамятства»[49].

В результате насильственных действий имяславцев 12 января 18 монахов Свято-Андреевского скита во главе с игуменом Иеронимом покинули обитель, потом к ним присоединилось еще около 30 иноков[50]. По приказу губернатора Афона в скит явилась для усмирения бунта рота греческих солдат, которая заняла посты у ворот. Отец Иероним направил докладную записку о беспорядках в скиту в российское посольство в Константинополе[51]. Телеграмма о бунте «секты еретиков» была послана также в Святейший Синод, который, заслушав телеграмму, посоветовал игумену вернуться в скит[52].

Между тем 13 января о. Антоний (Булатович) торжественно ввел архимандрита Давида в соборный храм, где лично вручил ему игуменский жезл, по некоторым свидетельствам, «при этом он опять закричал: “Ура!”»[53]. 14 января состоялся всеобщий братский собор Свято-Андреевского скита, где было предложено вновь избрать игумена из четырех кандидатов тайным голосованием, как того требовал Ватопедский монастырь. Братия отказалась от этой процедуры и подала 307 подписей за о. Давида. 15 января Ватопед утвердил избрание и назначил поставление нового игумена скита на 19 января. Однако 18 января монастырь сообщил, что ввиду требований российского посольства в Константинополе поставление игумена отложено на несколько дней.

Несколько иное видение этих событий представил в своем сообщении докладчик комиссии по запросам Российской Государственной думы Н.И. Шетохин. Он заявил в Думе, что к январю 1913 г. большая часть монахов Свято-Андреевского скита была охвачена новым учением, и они, пользуясь правом, данным скиту частным уставом греческим Ватопедским монастырем, решили отстранить игумена Иеронима, не разделявшего учения схимонаха Илариона, и заменить его сторонником новых идей архимандритом Давидом, на что имели основания. Однако игумен Иероним не подчинился воле братии и обратился за помощью к российскому послу в Константинополе М.Н. Гирсу, который считал «афонскую смуту» подрывом престижа российской власти и русских привилегий на Святой горе[54].

Вскоре М. Н. Гирс командировал на Афон для улаживания конфликта вице-консула российского посольства Владимира Степановича Щербину, который вечером 20 января прибыл на Святую гору. 21 января он присутствовал на соборе братии Свято-Пантелеймоновского монастыря, а на следующий день прибыл в Свято-Андреевский скит, где безуспешно пытался уговорить имяславцев восстановить архимандрита Иеронима в достоинстве игумена[55].

В деле о запросе членов Государственной думы министрам иностранных дел, внутренних дел и юстиции по поводу неправильных действий и распоряжений правительства в связи с подавлением религиозного движения на греческом Афоне миссия В. С. Щербины трактуется по-иному. Он якобы не уговаривал монахов, а требовал от них восстановления архимандрита Иеронима, а также заявил, что правительство не признает нового игумена и поступит с еретиками, как с бунтовщиками. Однако братия стояла на своем, так как знала, что избираемый ими игумен не должен утверждаться ни Синодом, ни правительством и что они юридически не могли считаться бунтовщиками против российского правительства. Тогда В. С. Щербина обратился в Протат и возбудил против монахов греческие духовные власти[56].

Впрочем, уже на заседании афонского Кинота от 18 января 1913 г. говорилось о «ересиархе иеромонахе Антонии», принудившем отцов скита к принятию «нового догмата о Божестве Иисуса». На заседании 19 января было зачитано письмо игумена Иеронима, просившего отложить поставление нового настоятеля архимандрита Давида до получения ответа от российского генерального консула в Салониках Беляева, и Кинот постановил «никоим образом не признавать избрание и поставление настоятелем еретика». Обсуждение продолжается на заседаниях 21, 23, 24, 25 и 28 января, на которых члены Кинота безоговорочно осудили «новоявленное учение об имени второго лица Святой Троицы, противное догматическому учению нашей Восточной Православной Церкви». Детали этого учения членам Кинота были неизвестны, однако они знали о его осуждении патриархом Иоакимом III и архиепископом Волынским Антонием. После обращения Щербины Кинот 29 января отлучил от церковного общения «иеромонаха Антония и архимандрита Давида, как зловерных, а вместе с ними и всех единомышленников их» впредь до до суда Патриархии, хотя он не имел права вмешиваться во внутреннюю жизнь обителей. Кроме того, в принятом постановлении говорилось: «Вселенский патриарх и афонский Кинот... оберегая чистоту православия, находит, что не признающие их власть еретики не должны жить на Святой горе»[57].

Таким образом, как считает московский историк А.Б. Миндлин, «по почину русского государственного уполномоченного, который, казалось, был обязан согласно своему долгу защищать российских подданных от греков, произошло небывалое в истории православия событие – отлучение от Церкви без суда»[58]. При этом постановление Кинота об отлучении не подписал один антипросоп из 20 – представитель Свято-Пантелеймоновского монастыря[59].

Против имяславцев были приняты и другие меры. В феврале посол М. Н. Гирс запретил российскому почтовому отделению на Афоне выдачу почтовых отправлений и денежных переводов монахам Свято-Андреевского скита, а пароходной конторе – передачу им грузов. Кроме того, у командируемых скитом за продовольствием насельников отбирали деньги и мешали приобретению съестных припасов[60]. Фактическая блокада Свято-Андреевского скита продолжалась пяти месяцев. Изгнанный из Андреевского скита игумен Иероним поселился в Карее[61].

Однако эти меры не помогли, движение все больше охватывало и другие русские обители. В Свято-Пантелеймоновском монастыре постепенно сложилась значительная оппозиционная группа, которую возглавил монах Ириней (Цуриков), в нее также входили иеромонахи Сила (Ершов), Гиацинт (Еременко), Варахия (Троянов), Карп (Дзюбенко), Зосима, Савва, Лукиан, Парфений, Каллистрат, Андрей, Димитрий, Енох, Понтий иеродиакон Игнатий (Митюрин), схимонах Софроний, монах Ианнуарий (Гробовой) и некоторые другие, в значительной части малороссы (украинцы) по национальности. Это даже дало повод одному из насельников обители в написанной им в 1914 г. «Истории имябожничества» отметить: «Сия же религиозная распря была ими только использована, как повод к заявлению своего неудовольствия. Самая же главная цель их была завладение в монастыре властию и кассою. Еще в 1896 г. уже образовался союз украинофилов»[62]. Впрочем, другие источники эту версию не подтверждают.

14 января игумен Мисаил в Покровском соборе во всеуслышание зачитал грамоту Константинопольского патриарха (от 12 сентября) с осуждением имяславия, однако это не помогло. Первое открытое выступление имяславцев произошло на соборе братии 21 января в присутствии вице-консула В. С. Щербины[63].

Через два дня, 23 января они созвали собор братии уже без благословения игумена, ударив в большой колокол. Под давлением и угрозами имяславцев настоятель архимандрит Мисаил зачитал и подписал составленное ими «Исповедание Имени Божия» и уничтожил «Акт о недостопоклоняемости имени "Иисус"» от 20 августа 1912 г. Затем имяславцы сами прочли приговор своим наиболее активным противникам из числа братии о том, что «они как распространители ереси удаляются из монастыря» (приговор, как и «Исповедание» написал монах Ианнуарий (Гробовой)). В числе «главных распространителей «богохульной» рецензии Хрисанфа» были указано восемь человек: духовники иеросхимонахи Агафодор (Буданов), Кирик (Максимов), Алексий (Киреевский), Вероник (Каменский), а также иеродиакон Неарх, схимонахи Леон (Воскресенский), Пинуфрий (Ерофеев) и монах Денасий (Юшков). «По принуждению» этот приговор подписали игумен Мисаил, наместник иеромонах Иакинф (Кузнецов), благочинный иеромонах Варлаам, казначей иеросхимонах Аверкий и другая старшая братия[64].

В упомянутой «Истории имябожничества» 1914 г. отмечалось, что игумен Мисаил, «хотя и подписался под приговором, но сделал это против своего убеждения и воли, хотя и сознавал, что неправильно обозваны православные люди главными распространителями ереси». При этом автор рукописи отмечал, что «если бы не подписались они, то последовало бы немедленное их удаление из обители, а может быть и кровопролитие, как в Андреевском ските»[65]. По мнению же архимандрита Мисаила, в случае неподписания можно было ожидать расхищения монастырской кассы и полной анархии[66]. В одном из своих писем игумен отметил, что сначала на соборе сказал, что он «не находит вины изгнанию», но затем уступил под угрозами монаха Иринея[67].

После подписания приговора об изгнании монах Ириней зачитал список 12 насельников, которые должны были составить постоянный «собор» для заведования делами обители. Их избрание заключалось лишь в том, что после зачитывания каждого имени собравшиеся криками выражали свое согласие. Один из членов братии отмечал: «Этим актом учреждалось в монастыре вместо единоначалия конституционное правление; таким образом настоятель являлся лишь председателем собрания старцев – правителей, без воли которых не могло уже решиться ни одно монастырское дело»[68]. Вскоре было составлено в качестве добавления к монастырскому уставу «Руководство и правило соборным старцам Русского на Афона Пантелеймонова монастыря», в котором говорилось: «Братство сего монастыря, признав прежний состав старцев монастырского собора, назначенный о. игуменом, не удовлетворительным… постановили: избирать через каждые 3 года по 12-ти человек из иеромонахов, иеродиаконов и монахов соборных старцев, опытных в духовном и хозяйственном монашеском деле, в помощь оо. игумену и наместнику для управления монастырскими делами и разрешения всех дел»[69].

Как писали сами имяславцы о событиях 23 января, «этот день монастырь праздновал, как Святую Пасху. Братия приветствовала друг друга возгласами: "Христос воскресе!" Целовались друг с другом. Плакали от радости. Весь день не прекращался торжественный колокольный звон... Этот день справедливо был назван "торжеством православия"». Однако, по словам о. Мисаила, «когда одна сторона торжествовала, другая, побежденная, вздыхала и проливала горькие слезы». Как писал архимандрит в своем докладе об «афонской смуте», на этом соборе заправлял монах Ириней, который угрожал настоятелю: «Иди скорее, подписывайся к нашему протоколу, или мы иначе с тобою заговорим». Архимандрит Мисаил не упомянул о том, что он подписал имяславское исповедание, и во всем винил монаха Иринея[70].

25 января состоялся отъезд из монастыря восьми изгнанников, удаленных в другие обители Афона. Вскоре избранный имяславцами «собор старцев» добился от игумена получения ключей от монастырской кассы. В связи с этим архимандрит Мисаил в докладе экзарху Константинопольского Патриарха и Российскому посольству в Константинополе обратился с просьбами: «7. Уничтожить самозваный собор 12 старцев, так как они вопреки Патриаршей грамоте и без воли и согласия отца игумена назначены монахом Иринеем –самозванцем-бунтовщиком. 8. Взять обратно отбранный ими у отца игумена ключ от кассы, печать монастырскую и вручить оные паки отца игумена. 9. Уничтожить приговор об изгнании из монастыря 8-ми человек и обратно ввести их в монастырь, аще пожелают, как оправданных Священным Кинотом. 10. Новое “исповедание” и новый “устав”, подписанный самочинниками уничтожить, и неразумную клятву, произнесенную в храме 23-го января сего года, обратно снять, уничтожить»[71].

После этого в Свято-Пантелеймоновском монастыре несколько месяцев продолжалась борьба между меньшей «игуменской» партией и большей «узурпаторской». При этом имяславцы предприняли не менее пяти попыток полностью захватить власть в обители, по разным причинам закончившихся неудачей[72].

12 февраля иеросхимонах Антоний (Булатович) покинул Афон и через Салоники отправился в Россию с надеждой на объективное расследование афонских событий Святейшим Синодом и поддержку со строны некоторых членов императорской семьи. На Святую гору он уже не вернулся. После его отъезда с Афона лидерство у имяславцев фактически перешло к певчему Свято-Пантелеймоновского монастыря монаху Иринею (Цурикову). Именно он, возглавив оппозицию иноков против настоятеля архимандрита Мисаила, с 21 января по 6 июля 1913 г. фактически руководил действиями имяславцев. Вокруг него сплотилось основное ядро имяславской партии, состоявшее примерно из 20 иноков (игумен Мисаил называл их «революционным комитетом»). С начала апреля 1913 г. к ним присоединился бывший синодальный миссионер и настоятель Воскресенского монастыря Новгородской епархии (Макарьевской пустыни) игумен Арсений, по прибытии на Афон вставший на сторону имяславцев[73].

К весне 1913 г. имяславцы имели количественный перевес над своими противниками в трех русских обителях Афона – Свято-Пантелеймоновском монастыре, Свято-Андреевском и Фиваидском скитах. Между тем в течение всей первой половины года афонские имяславцы находились под сильнейшим давлением со стороны российской церковной власти в лице Святейшего Синода, российского государства в лице его дипломатических представителей и греческой церковной власти в лице афонского Кинота и Константинопольского патриарха.

Российская церковная власть безоговорочно поддерживала противников имяславия. В Святейшем Синоде росла обеспокоенность ситуацией, складывавшейся в русских обителях Афона. В январе 1913 г. в борьбу против имяславцев активно включился еще один влиятельный иерарх, член Синода и Государственного совета епископ Никон (Рождественский), вскоре возведенный в сан архиепископа. 19 января он направил игумену и братии Свято-Пантелеймоновского монастыря в ответ на их послание письмо, в котором призывал святогорцев отказаться от чтения книги «На горах Кавказа», «послужившей причиной разномыслия в великом деле иноческом». Владыка предупреждал русских афонитов, что, если они не подчинятся решению Константинопольского патриарха и Святейшего Синода, «то греки отнимут у русских и монастыри, обвинив их в ереси. А если Греческая Церковь обвинит русских иноков в схизме, то и Русская не в праве будет иметь с ними общение»[74].

Послание епископа Никона носило примирительный характер – Владыка не усматривал ереси в книге «На горах Кавказа» и предлагал признать спор об имяславии недоразумением, причиной которого стало разное понимание учения о. Илариона имяславцами и их противниками. Однако афонские имяславцы считали иначе. В своем ответе епископу Никону они указали на то, что главной причиной спора являются не книга «На горах Кавказа», а статьи иеромонаха Хрисанфа и архиепископа Антония (Храповицкого).

Церковная власть в Константинополе следила за развитием событий. Получив доклад Кинота, новоизбранный патриарх Герман V, преемник скончавшегося 13 ноября 1912 г. Иоакима III, 15 февраля направил на Афон грамоту, в которой осуждались события в Свято-Андреевском скиту и указывалось: «Считая иеромонаха Антония Булатовича и архимандрита Давида виновниками произведенного беззаконного восстания, в захвате скита и вообще происходящего в Святой горе... столкновения и смущения между русскими монахами, определяем, согласно решению синодальному: как только получите наше патриаршее послание, известите от имени Церкви вышеуказанных лиц, чтобы немедленно явились в Царствующий град и дали ответ Священному Синоду за распространяемое ими учение о имени "Иисус", послужившее поводом к этим печальным событиям, иначе Церковью будут приняты строжайшие против них меры»[75].

Российское министерство иностранных дел посчитало афонскую смуту нарушением русских интересов на Святой горе и поручило способствовать умиротворению одному из экспертов по церковным делам константинопольского посольства, действительному статскому советнику и сенатору П. Б. Мансурову[76]. Ему также предстояло выяснить, возможно ли установить над русскими монастырями на Афоне управление из России. 7 марта 1913 г. Мансуров прибыл в Свято-Пантелеймоновский монастырь, где к тому времени власть в значительной степени перешла к имяславцам[77]. Монахи объяснили сенатору возникновение и развитие смуты не столько религиозными причинами, сколько многолетней борьбой на Афоне между малороссами (украинцами) и великороссами (русскими). Имяславцами в Свято-Пантелеймоновом монастыре в основном были малороссы, а в Свято-Андреевском скиту – великороссы. Так считали и некоторые сторонние наблюдатели. Однако основной причиной смуты, конечно, были не межнациональные трения.

7 марта Мансуров посетил и Свято-Андреевский скит, где его как «царского посланника» встретили колокольным звоном. Сенатор старался соблюдать нейтралитет и не выказывал особых симпатий ни имяславцам, ни их противникам. Насельники обители пожаловались на блокаду, и Мансуров обещал ходатайствовать перед российским послом в Константинополе о смягчении режима[78].

В целом визит Мансурова на Афон закончился неудачей. Вернувшись в Россию в начале апреля, сенатор представил министру иностранных дел С. Д. Сазонову и обер-прокурору Святейшего Синода В. К. Саблеру подробный отчет о своей поездке, в котором говорилось о широком распространении имяславия[79]. Сенатор также отметил, что «рознь между монахами наблюдается не только в Андреевском скиту, но и во всех русских монастырях на Святой Горе». По его словам, резкие выступления архиепископа Антония (Храповицкого) против сторонников нового учения лишь усилили их позиции[80]. Мансуров также предложил Министерству внутренних дел послать на Святую гору богословски образованного, опытного монаха, чтобы вразумить афонитов[81].

Отчет П. Б. Мансурова на имя министра иностранных дел был представлен последним на «высочайшее благовоззренпе». Император Николай II, просмотрев отчет, подчеркнул в нем фразу: «Государственная власть, которая неосторожно задела бы эти два дорогие для народа имени, вступила бы на очень опасный путь» (имелись в виду Святая гора Афон и о. Иоанн Кронштадтский). Об этой отметке С. Д. Сазонов 12 апреля 1913 г. сообщил обер-прокурору В. К. Саблеру[82]. По неизвестным причинам отношение министра было зарегистрировано в канцелярии обер-прокурора лишь 10 февраля 1914 г., когда «афонскую смуту» уже удалось подавить силой. 18 февраля Саблер приобщил отношение министра к делу, так и не доведя «высочайшую отметку» до сведения Синода[83].

Весной 1913 г. продолжались интенсивные контакты между российским Святейшим Синодом и Константинопольским патриархатом по имяславской проблеме. 11 марта в Синоде обсудили вопрос об изыскании мер против иеросхимонаха Антония (Булатовича), и митрополиту Киевскому Владимиру (Богоявленскому) было поручено написать послание патриарху Герману. Синод решил также обратиться в Министерство иностранных дел с требованием выселить иеросхимонаха из Санкт-Петербурга.[84] Однако 20 марта с о. Антонием встретился обер-прокурор Саблер, который предложил ему остаться в столице до разрешения ситуации. В связи с этим обстоятельством Синод попросил епископа Никона (Рождественского) ускорить подготовку отзыва на книгу «На горах Кавказа»[85].

30 марта по поручению патриарха Германа V было дано заключение (отзыв) комиссии греческих богословов – преподавателей Халкинской богословской школы во главе с митрополитом Селевкийским Германом, в котором имяславие осуждалось и признавалось неправославным учением. При этом члены комиссии не читали обеих рассматривавшихся книг – «На горах Кавказа» схимонаха Илариона и «Апологии» иеросхимонаха Антония (лишь один из четырех членов знал русский язык) и, получив в большинстве богословское образование в немецких университетах, были противниками мистического направления. По поводу взглядов имяславцев греческие богословы вынесли следующий вердикт: «Мнение, что они суть энергии Бога, есть новоявленное и суесловное, а их довод, что всякое слово Бога, как энергия Его, не только дает жизнь и дух, само жизнь, само оно Бог, – этот довод, применяемый широко, ведет к заключениям... которые, вопреки всем их отрицаниям, пахнут пантеизмом»[86].

5 апреля патриарх Герман V послал на Афон грамоту, в которой назвал имяславие «новоявленным и неосновательным учением», составляющим «хульное злословие и ересь» и ведущим к пантеизму[87]. В тот же день в Константинополе состоялся суд над вынужденным прибыть туда для дачи показаний архимандритом Давидом (Мухрановым). Об этом суде имеется два противоречивых свидетельства. По словам настоятеля Свято-Андреевского скита архимандрита Иеронима, на суде о. Давид «отказался от своих мнений, возлагая всю вину в смуте на Булатовича, и объяснил, что он верует так же, как учит св. православная Церковь, причем дал подписку, что он признает законным игуменом архимандрита Иеронима и отказывается от игуменства, и даже не дерзнет вступить ногой в игуменские покои»[88]. По свидетельству же иеросхимонаха Антония (Булатовича), «от архимандрита Давида не потребовали ни покаяния, ни отречения от его "ереси", но свободно отпустили его обратно на Святую гору под условием лишь отказа от игуменства в Андреевском скиту, чего добивалось наше посольство»[89].

Константинопольский патриарх, как и российское правительство, был заинтересован в скорейшем прекращении смуты. 9 апреля министр иностранных дел Сазонов доложил обер-прокурору Святейшего Синода Саблеру о том, что «Вселенский патриарх уже высказывал мнение послать на Афон экзарха в архиерейском сане для принятия мер по водворению мира»[90]. Такая практика была обычной, но не очень эффективной мерой, принимаемой со стороны Константинопольского патриархата в случае каких-либо беспорядков на Афоне. Применять же более действенные меры Патриархия не решилась.

Российское же посольство старалось держать дело в своих руках и не позволять грекам полностью вести его. Сложность заключалась в том, что с канонической точки зрения Святейший Синод и его представители не имели на Афоне никакой власти, поэтому об участии в экспедиции на Святую гору русского духовного лица посольство могло только просить. В упомянутом докладе от 9 апреля Сазонов писал Саблеру о «командировании духовного лица из России в сане архимандрита в качестве помощника экзарха, которое могло бы поехать на Афон одновременно с последним»[91]. Российский посол в Константинополе М. Н. Гирс также настаивал на присоединении к экзарху чиновника посольства. Он потребовал от патриарха Германа V прекращения бунта монахов, а П. Б. Мансурову поручил действовать решительно, с использованием военной силы.[92]

Между тем конфликт на самом Афоне продолжал нарастать. 16 апреля на Святую гору вернулся архимандрит Давид[93]. Еще 19 марта на самочинном соборе имяславцы потребовали ограничения власти игумена Свято-Пантелеймоновского монастыря. 25 марта в обители распространились тревожные слухи о том, что на следующий день намечено избрание нового игумена и удаление всех «имяборцев», но благодаря приглашению небольшого отряда греческих солдат все прошло спокойно[94].

4 апреля афонский Кинот, заслушав в этот день донесение восьми удаленных из монастыря в конце января насельников, уведомил игумена, что изгнанная из обители братия должна быть принята обратно, грозя в случае неповиновения объявить монастырь «еретичествующим»[95]. На собранном в тот же день общем соборе братии было решено уклониться от прямого ответа и оттянуть дело на возможно более продолжительный срок. Однако когда посланная в Карею делегацию изложила свою позицию в Киноте, тот в письме от 5 апреля категорически указал срочно принял изгнанных и известил о скором приезде в обитель своих представителей. На это 5 апреля последовал вынужденный ответ: «Изгнанных принимаем, и приезд Свящ. Протата после Пасхи к радости ожидаем»[96].

После празднования Пасхи 14 апреля прошло две недели, а члены Протата не спешили приехать в монастырь. Между тем 29 апреля имяславцы перерезали телеграфные провода между обителью, пристанью Дафна и Кареей. Однако попытку низложить игумена и захватить монастырскую кассу предотвратил отряд из восьми греческих солдат, прибывший из Дафны[97].

1 мая в Свято-Пантелеймоновом монастыре состоялся очередной самовольный собор под руководством монаха Иринея. Сведения об этом соборе содержатся в докладе настоятеля монастыря архимандрита Мисаила афонскому Киноту[98]. На том же соборе иеродиакон Игнатий (Митюрин) обвинил в беспорядках в обители его администрацию и зачитал воззвание Союза Михаила Архангела исповедников имени Бождия, учрежденного на Афоне 11 апреля 1913 г. примкнувшим к имяславцам бывшим синодальным миссионером игуменом Арсением, приглашая всех записываться в члены союза. Этому призыву последовали 554 человека (около трети насельников монастыря и Фиваидского скита)[99].

Получив сообщение игумена Мисаила, 2 мая в обитель прибыли 18 членов Протата. По свидетельству отца Мисаила, 3 мая в Покровском соборе состоялось собрание иноков с участием представителей Кинота, которые зачитали грамоту Константинопольского патриарха, осуждавшую имяславцев, и предложили насельникам подписаться под ней, но против этого выступил монах Ириней (Цуриков), убедивший иноков не подписываться[100]. Следует добавить, что монах Ириней выступил уже после ухода из собора антипросопов и заявил, что Патриаршую грамоту от 5 апреля (назвавшую новое учение ересью) принимать не следует, так как в ней не указано – «на каких именно святых отцах она основывает свое решение». Однако его речь особого успеха не имела, и собравшиеся просто разошлись[101].

4 мая состоялось еще одно собрание братии с участием представителей Кинота, которые вновь читали Патриаршую грамоту. Однако, когда чтец дошел до упоминания о том, что имяславие было осуждено богословами в Халки, монах Ириней прервал чтеца словами: «Слышите, братия! В Халке, что такое Халка, мы не знаем; покажите из святых Отцов, а Халки мы не признаем». По окончании чтения имяславцы иеродиакон Игнатий и иеромонах Варахия стали убеждали монахов не признавать грамоту Патриарха. Поднялся шум. Гостивший в то время в монастыре доцент Московской Духовной Академии иеромонах Пантелеимон (Успенский) попросил слова и начал доказывать, что существо Божие нужно отличать от имени Божия, и что имя Божие не может быть названо Богом. Но его выступление вызвало еще большее возмущение[102].

6 мая члены Протата в третий раз обратились к собору братии с предложением одуматься и принять еще раз зачитанную на греческом и русском языках грамоту Патриарха, но без особого успеха[103]. В этот же день игумен Арсений из Свято-Андреевского скита отправил письмо братии монастыря с призывом не подписываться под Патриаршей грамотой как «еретической», не брать благословения у игумена Мисаила и его сторонников и не молиться с ними, а присоединяться к Союзу Михаила Архангела[104]. 7 мая о. Арсений написал игумену монастыря полное неприкрытых угроз письмо, что свидетельствовало о крайнем обострении ситуации: «Архимандрит Мисаил. Ты своими бунтами и разорением Монастырского имущества, и еретичеством, известен стал Русскому Синоду и подлежишь уголовному суду, как анархист, богоборец и противу Царственный враг. Ты со всеми единомысленными твоими подвержен будешь уголовному суду. Тебя клянут Небесная и Земная Церковь, клянет и всяка верноподданная душа»[105].

8 мая делегация антипросопов вернулась в Карею, оставив двух членов Протата для наблюдения за ходом сбора подписей под Патриаршей грамотой, которая шла «довольно скупо». При этом в монастырской типографии были напечатаны листки для увещания братии[106]. В последующие недели положение еще более обострилось, и бунтовщики стали угрожать поддерживавшему архимандрита Мисаила меньшинству. Некоторое внешнее равновесие сохранялось в связи с присутствием в монастыре двух членов Протата и небольшого числа греческих солдат (фактически карейских полицейских)[107].

7 мая 1913 г. настоятель Свято-Андреевского скита на Афоне архимандрит Иероним направил на имя обер-прокурора Синода В. К. Саблера прошение, в котором жаловался на действия имяславцев, упоминая об особой роли бывшего синодального миссионера игумена Арсения. Согласно рассказу о. Иеронима, тот называл противников имяславия еретиками, масонами, богохульниками и богоотступниками, с которыми нельзя вместе ни молиться, ни вкушать пищу. 28–30 апреля 22 противника имяславия были по указанию игумена Арсения изгнаны из Свято-Андреевского скита. 15 мая имяславцы Свято-Пантелеимоновского монастыря во главе с монахом Иринеем ездили в скит Новая Фиваида, где сместили настоятеля иеромонаха Серафима и назначили на его место своего единомышленника иеромонаха Флавия. В тот же день они посетили скит Крумица[108].

26 мая из Свято-Пантелеймоновского монастыря ушли греческие содаты, и положение там стало особенно тревожным. Получив предупреждение о готовившихся против него акциях, игумен Мисаил временно перестал ходить в храм и на братскую трапезу, укрывшись в своей келлии. Настоятель также послал императору Николаю телеграмму: «В[аше] В[еличество], спасите обитель нашу от революции»[109].

Столкновения между имяславцами и их противниками продолжались в течение всей второй половины мая и первой половины июня[110]. Стремясь урегулировать отношения с российским послом в Константинополе, русские афониты в апреле 1913 г. направили М. Н. Гирсу заявление, в котором писали, что в ноябре 1912 г. во время Первой балканской войны Святую гору заняли греческие войска, и остается неизвестным, окажется ли она в греческом владении Греции. Иноки указывали на различные обиды и притеснения, кото­рые испытывали «от господствующих на Афоне греческих монастырей»[111]. Однако это письмо ситуацию не изменило.

В мае 1913 г. состоялось заседание российского Святейшего Синода, на котором было принято постановление, осуждавшее учение имяславцев. В последующее месяцы государственные органы власти и Синод разработали ряд мер по ликвидации имяславия, реализация которых уже вскоре привела к разгрому движения. Этот период его истории требует отдельного освещения.

 


© Шкаровский М. В., 2021

 

[1] Зайцев Б. К. Афон. СПб., 1992. С. 132.

[2] На горах Кавказа. Беседа двух старцев-пустынников о внутреннем единении с Господом наших сердец через молитву Иисус Христову, или Духовная деятельность современных пустынников. Баталпашинск, 1907.

[3] Архив Русского Свято-Пантелеймонова монастыря на Афоне (далее – АРПМА), оп. 10, д. 158, № 5309, л. 1–2; Иларион (Алфеев), архиеп. Иларион (Домрачёв), схимонах // Православная энциклопедия. Т. 22. М., 2009. С. 169–171.

[4] Зайцев Б. К.Указ. соч. С. 132.

[5] См.: Иларион (Алфеев), еп. Священная тайна Церкви. Введение в историю и проблематику имяславских споров. СПб., 2007.

[6] Прибавления к Церковным ведомостям. № 34. 1913. С. 1519; Утро России. 1913. 30 августа.

[7] Правда о событиях, происшедших в первое полугодие 1913 г. в Пантелеймоновом монастыре. М., 1913. С. 7.

[8] Там же. С. 6.

[9] Русский афонский отечник XIX–XX веков. Святая гора Афон, 2012. С. 223–224.

[10] Николай (Трайковский), игум. Русские монахи в Македонии. Скопье, 2012. С. 39.

[11] Там же.

[12] АРПМА, оп. 10, д. 158, № 5310, л. 3 об.

[13] Выходцев Е.История афонской смуты. Вып. 1. Пг., 1917. С. 17, 28.

[14] Иларион (Алфеев), еп. Священная тайна Церкви... Т. 1. С. 349–351.

[15] АРПМА, оп. 10, д. 158, № 5309, л. 7 об., 25–26; № 5310, л. 3 об. – 4.

[16] Там же, д. 156, № 146, л. 277–280 об.

[17] Выходцев Е. Указ. соч. С. 16.

[18] Русский афонский отечник… С. 311.

[19] Там же. С. 461.

[20] Иларион (Алфеев), еп. Священная тайна Церкви... Т. 1. С. 351–355.

[21] Там же.

[22] АРПМА, оп. 10, д. 158, № 5310, л. 11.

[23] Николай (Трайковский), игум. Указ. соч. С. 40.

[24] Половинкин С. М. Антоний (Булатович), иеросхимонах // Православная энциклопедия. Т. 2. М., 2001. С. 618.

[25] Там же.

[26] АРПМА, оп. 10, д. 180, № 163, л. 44 об.

[27] Антоний (Храповицкий), архиеп. Еще о книге схимонаха Илариопа «На горах Кавказа» // Русский инок. 1912. № 10. С. 63–64.

[28] АРПМА, оп. 10, д. 158, № 5312, л. 1–72.

[29] Половинкин С. М. Указ. соч. С. 619; Иларион (Алфеев), архиеп. Имяславие // Православная энциклопедия. Т. 22. М., 2009. С. 458.

[30] АРПМА, оп. 10, д. 158, № 5309, л. 7 об.

[31] Половинкин С. М.Указ. соч. С. 619–620.

[32] Определение Святейшего Синода от 27 августа 1913 года за № 7644 // Церковные ведомости. 1913. № 35; РГИА, ф. 797, оп. 83, 2 отд. 3 ст., д. 83, л. 76–79.

[33] АРПМА, оп. 10, д. 158, № 5310, л. 8 об.–10.

[34] Там же, л. 9 об.–10.

[35] Выходцев Е. Указ. соч. С. 54–55.

[36] АРПМА, оп. 10, д. 158, № 5310, л. 8 об.–10.

[37] Там же, д. 145, № 5421, л. 38.

[38] ГА РФ, ф. 3431, оп. 1, д. 359, л. 112–123 об.

[39] Выходцев Е. Указ. соч. С. 71, 76–77; Утро России. 1913. 27 июля.

[40] АРПМА, оп. 10, д. 158, № 5309, л. 14–15; Выходцев Е. Указ. соч. С. 76–77.

[41] АРПМА, оп. 10, д. 158, № 5310, л. 4.

[42] Там же, д. 156, № 146, л. 72–78; См.: Троицкий С. В. Афонская смута // Начала. 1996. № 1/4. С. 136–175.

[43] Антоний (Булатович), иеросхим. Моя борьба с имяборцами на Святой горе. Пг., 1917. С. 30–32; Иларион (Алфеев), еп. Имяславие. С. 459.

[44] АРПМА, оп. 10, д. 158, № 5310, л. 5–5 об.

[45] Там же; Иларион (Алфеев), еп. Имяславие. С. 459.

[46] Антоний (Булатович), иеросхим. Моя борьба с имяборцами на Святой горе. С. 44.

[47] Иларион (Алфеев), еп. Имяславие. С. 459.

[48] Антоний (Булатович), иеросхим. Моя борьба с имяборцами на Святой горе. С. 56–57.

[49] Имябожники и Церковь // Новое время. 1914. 7 мая.

[50] Определение Святейшего Синода от 27 августа 1913 года за № 7644; РГИА, ф. 797, оп. 83, 2 отд. 3 ст., д. 83, л. 76–79.

[51] Иларион (Алфеев), еп. Имяславие. С. 459.

[52] Церковные вести // Русская молва. 1913. 26 января.

[53] АРПМА, оп. 10, д. 158, № 5310, л. 7.

[54] Государственная дума. Стенографические отчеты. 1913–1914. Созыв 4-й. Сессия 2-я. Ч. 3. СПб., 1914. Стб. 1578.

[55] Иларион (Алфеев), еп. Имяславие. С. 459.

[56] РГИА, ф. 1278, оп. 5, д. 961, л. 29 об. – 30.

[57] Государственная дума. Стенографические отчеты. 1913–1914. Стб. 1578; Определение Святейшего Синода от 27 августа 1913 года за № 7644; РГИА, ф. 797, оп. 83, 2 отд. 3 ст., д. 83, л. 76–79; Гердт Л. А. Русский Афон 1878–1914 гг. Очерки церковно-политической истории. М., 2010. С. 139.

[58] Миндлин А. Б. Подавление религиозного движения русских монахов на греческом Афоне (по материалам российской прессы и Государственной думы) // Церковно-исторический вестник. 2004. № 11. С. 142.

[59] АРПМА, оп. 10, д. 155, № 145, л. 95.

[60] Государственная дума. Стенографические отчеты. 1913–1914. Стб. 1578–1579; Утро России. 1913. 16 мая.

[61] Иларион (Алфеев), еп. Священная тайна Церкви… Т. 1; Иларион (Алфеев), архиеп.Имяславие. С. 459.

[62] АРПМА, оп. 10, д. 158, № 5309, л. 9.

[63] Там же, л. 9 об.; № 5310, 10 об. – 11.

[64] Там же, № 5309, л. 11 об. – 12.

[65] Там же, л. 13.

[66] Правда о событиях... С. 7.

[67] АРПМА, оп. 10, д. 155, № 145, л. 90 об.

[68] Там же, д. 158, № 5310, л. 12.

[69] Там же, д. 155, № 148, л. 151.

[70] Там же, № 5309, л. 11 об. –12; № 5311, л. 2 об.

[71] Там же, д. 155, № 145, л. 90–90 об.

[72] Там же, № 5310, л. 13; № 5311, л. 4.

[73] Правда о событиях... С. 7.

[74] АРПМА, оп. 10, д. 155, № 145, л. 93–94; Послание на Афон еп. Никона // Начала. 1998. № 1/4: Имяславие. Вып. 2. С. 248–250.

[75] АРПМА, оп. 10, д. 158, № 5309, л. 15–15 об.; Антоний (Храповицкий), архиеп. Святое православие и именобожническая ересь. Харьков, 1916. С. 32–33.

[76] Миндлин А. Б. Указ. соч. С. 141.

[77] АРПМА, оп. 10, д. 158, № 5310, л. 14–14 об.

[78] Косвинцев Е. Н. Черный «бунт»: (Странички из истории «афонской смуты») // Исторический вестник. 1915. Т. 139. № 2. С. 480–486.

[79] Иларион (Алфеев), еп. Священная тайна Церкви… Т. 1. С. 392.

[80] С. М. Русская политика на Афоне: Беседа с П. Б. Мансуровым // Новое время. 1913. 12 мая.

[81] Там же.

[82] РГИА, ф. 797, оп. 83, д. 59, л. 137.

[83] Зырянов П. Н.Русские монастыри и монашество в XIX и начале XX в. М., 1999. С. 264.

[84] Выселение монаха // Русское слово. 1913. 12 марта; В Святейшем Синоде // Биржевые ведомости. 1913. 12 марта.

[85] Церковные вести // Биржевые ведомости. 1913. 21 марта.

[86] Гердт Л. А.Указ. соч. С. 140.

[87] АРПМА, оп. 10, д. 158, № 5309, л. 16–17 об.; Сборник документов, относящихся к Афонской имябожнической смуте. Пг., 1916. С. 16; Миндлин А. Б. Указ. соч. С. 140.

[88] РГИА, ф. 797, оп. 83, д. 59, л. 11.

[89] Антоний (Булатович), иеросхим. И паки клевещет на ны ритор Тертилл // Колокол. 1916. № 3089.

[90] РГИА, ф. 797, оп. 83, 2 отд., 3 ст., д. 83, л. 3–3 об.

[91] Там же.

[92] Иларион (Алфеев), еп. Священная тайна Церкви… Т. 1. С. 386–404.

[93] Там же; Иларион (Алфеев), архиеп. Имяславие. С. 460.

[94] АРПМА, оп. 10, д. 158, № 5310, л. 15.

[95] Там же, д. 155, № 145, л. 93.

[96] Там же, л. 158, № 5310, л. 15 об. –16.

[97] Там же, л. 16 об.; Правда о событиях... С. 8–9.

[98] Забытые страницы русского имяславия: Сборник документов и публикаций по афонским событиям 1910–1913 гг. и движения имяславия в 1910–1918 гг. / Сост. А. М. Хитров, О. Л. Соломина. М., 2001. С. 179.

[99] АРПМА, оп. 10, д. 158, № 5310, л. 17.

[100] Забытые страницы русского имяславия. С. 179.

[101] АРПМА, оп. 10, д. 158, № 5310, л. 18 об.

[102] Там же; Забытые страницы русского имяславия. С. 168–169.

[103] АРПМА, оп. 10, д. 155, № 145, л. 47–51 об.

[104] Там же, л. 311-06.

[105] Там же, л. 311-05.

[106] Там же, д. 158, № 5310, л. 19 об.

[107] Правда о событиях... С. 8–9.

[108] Иларион (Алфеев), еп. Священная тайна Церкви… Т. 1. С. 400–402.

[109] АРПМА, оп. 10, д. 158, № 5310, л. 21; № 5309, л. 13 об. – 14.

[110] Иларион (Алфеев), еп. Священная тайна Церкви… Т. 1. С. 400–402.

[111] Речь. 1913. 27 июля; Утро России. 1913. 10 апреля.

Форумы