Конявская Е. Л. Князья и иерархи в Древней Руси (середина XII–XIV вв.)

 

Письменные источники – нарративы и летописи – донесли до нас материал о взаимоотношениях князей с церковными иерархами – митрополитами и епископами. Среди летописных сюжетов этого круга есть примеры взаимодействия князей и церковных иерархов XII–XIV вв., демонстрирующие как полную гармонию князей с митрополитами, епископами и иными владыками, так и примеры несогласий и противостояний.

Образцом гармоничного сотрудничества двух властей предстают взаимоотношения епископов и князей в древнем Смоленске. При Ростиславе в Смоленске была учреждена епископия, владыкой стал грек скопец Мануил. Согласно Ипатьевской летописи, Мануил с двумя сотоварищами из Византии приехал в Киев к отцу Ростислава Мстиславу[1], и лишь в 1136 г. (когда происходило перераспределение княжеских столов и изменение структур епархий), пришел в Смоленск – видимо, по приглашению Ростислава[2]. Ростислав и епископ утвердили Уставную грамоту, учреждающую Смоленскую епископскую кафедру и регламентирующую получение средств на содержание епископии: десятина от княжих даней, ряд пошлин и др.[3]

Владыка Мануил встретил Ростислава, когда он в 1167 г. приехал в родной Смоленск по дороге в Новгород, куда следовал, чтобы урегулировать взаимоотношения своего сына Святослава с новгородцами. В поездке князь заболел и от болезни уже не оправился.

В последние часы с ним рядом оказался другой священнослужитель –Симеон, духовный отец Ростислава. Оказывается, ранее князь говорил со своим духовником о возможном постриге в иноки, и тот «възборони» его «от пострижения». О пострижении князь неоднократно говорил и с Поликарпом, игуменом Киево-Печерского монастыря. Но и тот не поддерживал его устремления, говоря: «Вамъ Богъ тако велѣлъ быти, правду дѣяти на семсвѣте, въ правду суд судити и въ хрстномъ цѣлованьи вы стояти»[4]. Когда же игумен согласился благословить его на пострижение, оказалось, что у Ростислава есть еще «орудьица» в миру. Так или иначе Симеон находился с Ростиславом в последние минуты, и можно с серьезными основаниями считать, что он и был автором всей летописной статьи 6676 г. Ипатьевской летописи. Писавший весь текст статьи летописец был при князе и в Киеве, когда он собирал «братию», и сопутствовал ему в течение всей поездки, о чем говорят временные и топографические указания[5].

П. П. Толочко высказал предположение о том, что поп Симеон являлся летописцем Ростислава Мстиславича[6]. Он отождествил попа Симеона с игуменом Андреевского монастыря, названного в летописи таким же именем и упоминаемого под 1170 г. в рассказе о смерти и похоронах Владимира Андреевича Дорогобужского. С этим предположением имеет смысл согласиться. В рассказе 1170 г. одно из главных действующих лиц – Давыд Ростиславич, что делает вероятным предположение о продолжении летописной деятельности Симеона: духовное лицо, связанное с отцом-родоначальником могущественного клана Ростиславичей, скорее всего, не мог быть равнодушен к жизни и деятельности его потомков. Однако в Ипатьевской летописи этого периода есть еще одно упоминание некоего Симеона – уже в качестве смоленского епископа – под 1197 г. в рассказе о преставлении Давыда Ростиславича. Священнослужитель, столь близкий к родоначальнику Ростиславичей, вполне мог оказаться на епископской кафедре Смоленска. Рассказ о его заслугах в строительстве храма архангела Михаила, украшении последнего иконами в золоте, жемчуге и драгоценных каменьях имеет некоторые аналогии в подобном же сюжете относительно кончины Романа Ростиславича, который создал и украсил церковь св. Иоанна Богослова. Но ни в одном из рассказов о смерти и похоронах Ростиславичей нет столь подробного рассказа о набожности члена княжеского дома («самъ бо сяковъ обычае имѣеть по вся дни ходя ко церкви святаго архистратига Божия Михаила»[7]). В летописном повествовании говорится о стремлении и осуществлении этого стремления Давыда постричься в мнишеский чин (его примеру последовала и его супруга), его посещении уже в крайней немощи и болезни монастыря Бориса и Глеба, передается его последняя молитва. Ясно, что составитель этого текста – тот же Симеон – был свидетелем последних дней и находился с ним рядом до самой кончины.

Но относительно того же XII в. мы располагаем и рассказами о фактах несогласий и даже противостояний представителей светской и церковной властей. Так, после отъезда в Царьград митрополита Михаила киевский князь Изяслав Мстиславич в 1147 г. предпринял попытку поставить русского митрополита – Климента Смолятича – собором русских епископов. Он созвал на Поместный собор наиболее влиятельных владык. Лаврентьевская летопись, не перечисляя их, говорит о шести участниках. В Ипатьевской же летописи перечисляется 7 епископов: Антоний Черниговский, Феодор Белогородский, Евфимий Переяславский, Демьян Юрьевский, Феодор Владимиро-Волынский, Нифонт Новгородский, Мануил Смоленский. Митрополит Макарий (Булгаков), задаваясь вопросом, сколько же на самом деле было владык на соборе, привел данные позднего Жития Нифонта (Димитрия Ростовского), где добавлены еще два епископа: Иоаким Туровский и Козьма Полоцкий, и отнесся к ним с доверием[8], при этом не упомянув и никак не прокомментировав то, что в том же памятнике называется и число поддержавших Нифонта пяти владык: Козьма Полоцкий, Иоаким Туровский, Мануил Смоленский, Феодор Белогородский, Евфимий Переяславский, (участие и роль большинства из них не отражена в ранних источниках). Шесть епископов, упомянутых в Лаврентьевской летописи, он трактовал как 6 поддержавших избрание Клима, что вполне вероятно. Характерно, что, сокращая пространный рассказ Ипатьевской, более поздние летописи, тем не менее, добавляют фразу о том, что Изяслав поставил Клима «своими епискупы», хотя «мнози о семь негодоваху»[9]. Может быть, 6 епископов Лаврентьевской летописи и были этими «своими» для Изяслава[10]. Возвращаясь к трактовке митрополита Макария, нужно отметить, что в качестве несогласных с поставлением Клима он называет Нифонта, Мануила и Иоакима. Е. Е. Голубинский и М. Д. Приселков не упоминали Иоакима и считали, что Нифонт и Мануил не явились на собор, а послали грамоту (грамоты)[11]. Не исключая такой возможности, ее нельзя принять безоговорочно. Необходимо учитывать, что весь рассказ Ипатьевской летописи построен как диалог, спор представителей двух противоположных позиций, где каждая сторона приводит свои доводы, парируя аргументы оппонента[12]. Онуфрий Черниговский первым держал речь, объявив: «Азъ свѣдѣ, яко достоить съшедшеся епископомъ митрополита поставити». В противовес этому Нифонт и Мануил выдвинули возражения, причем в летописи они в явной форме говорили – «рекоста»: «Не есть того в законѣ, яко ставити епископомъ митрополита безъ патриарха. Но ставить патриархъ митрополита, а не поклонивѣ ти ся, ни слоуживѣ с тобою, зане не взялъ еси благословния. Оу святоѣ Софьи ни от патриарха, аще ли ся исправиши, блгословишися от патриарха и тогда ти ся поклонивѣ»[13]. Глаголы употреблены в двойственном числе, от имени двоих, скорее всего, говорит Нифонт – главный в этой оппозиционной группе. В качестве аргумента возражавших Онуфрию на соборе фигурировала и некая грамота митрополита Михаила[14]. В ответ Онуфрий привел свои доводы: «Азъ свѣде достоить ны поставити, а глава оу насъ есть святаго Климента, якоже ставять грѣци роукою святаго Ивана, и тако, сгадавше епископи, главою[15] святаго Климента поставиша митрополитомъ»[16], – заключает летописец.

Поддерживающих Изяслава оказалось больше, и Клим был избран. Трактовка событий, связанных с поставлением на митрополию Клима, сложна и многоаспектна. В данном же случае важно отметить позицию и характер действий киевского князя Изяслава Мстиславича. Канонических оснований для такого рода поставления, несмотря на заявления Онуфрия, не обнаруживается[17]. Видимо, идеологическое основание проводимой акции было изобретено в соответствии с волей правителя.

Клим не смог стать общепризнанным митрополитом, а был вынужден покинуть Киев в 1149 г., когда столицу захватил Юрий Долгорукий. Бежавший во Владимир Волынский Изяслав «митрополита Клима поя с собою»[18]. А в 1155 г., уже после смерти Изяслава Клим бежал из Киева вместе с Мстиславом Изяславичем.

Конфликт тянулся многие годы. И здесь характерна позиция брата Изяслава – Ростислава Мстиславича Смоленского, о котором уже говорилось ранее. Все годы, пока Клим занимал митрополичью кафедру, Ростислав во всех политических и военных акциях выступал в единстве со своим братом Изяславом, но в отношении русского митрополита неизменно поддерживал своего епископа Мануила, состоявшего к Климу. Когда же после смерти Изяслава Ростислава Мстиславича призывали на киевский стол, он отправил в Киев посольство во главе с боярами Иваном Ручечником и Якуном – передать согласие, но с важным условием: «Не хочю Клима оу митропольи видити»[19], ибо последний не получил благословения от патриарха. Его позиция поменялась лишь в 1164 г., когда Ростислав, уже будучи киевским князем, захотел поставить на русскую митрополию того же Клима, но не самоуправно, а отправив посла в Константинополь к «цареви», дабы тот, как можно понять, поспособствовал получению патриаршей санкции.

В церковной среде не позднее начала 60-х гг. XII в. разгорелся конфликт относительно постов в среду и пятницу в Господские и Богородичные праздники[20]. В Византии довольно влиятельная церковная партия[21] настаивала на соблюдении постов в эти дни за исключением праздников Крещения и Рождества. Эту партию и ее положения представляли на Руси греки-митрополиты Константина I и Константина II.

Остро этот вопрос стоял в Северо-Восточной Руси, где Андрей Боголюбский в 1164 г. устанавил 1 августа в честь победы над волжскими булгарами церковный праздник – Всемилостивому Спасу и Пречистой Его Матери. Конечно, пост в новый праздник не мог устраивать Андрея Боголюбского. Известно, что он просил у епископа Леона разрешения есть мясо в среду и пятницу от Пасхи до Всех Святых, владыка же разрешил лишь на Праздничную (Светлую) седмицу. Новый запрет настолько не понравился князю, что он изгнал Леона, который отправился в Чернигов. Надежды Леона, изгнанного Андреем Юрьевичем, были связаны, возможно, с тем, что незадолго до этого Святослав Ольгович Черниговский выступил на стороне коалиции, объединявшей противников Изяслава Давыдовича и Андрея Боголюбского. Святослав Ольгович отправил Леона Киев к Ростиславу Мстиславичу. Возможно, такая формулировка летописи (Антоний отправляется к князю, а не к митрополиту) связана с тем, что митрополит в Киеве отсутствовал, так как Феодор умер несколько ранее, чем полагал А. Поппэ[22].

По возвращении в Суздаль Леон продолжал настаивать на каких-то крайних вариантах постов: он отрицал отмену поста в среду и пятницу даже на Рождество и Крещение. В публичном споре в присутствии Андрея Боголюбского его победил владыка Феодор, ставленник последнего, а в прениях перед императором Мануилом, куда поехал добиваться своего Леон, его «упрел» болгарский епископ Андриан[23].

В Чернигове епископ Антоний так же не разрешал князю есть мясо в Господские праздники, если они приходились на среду и пятницу, за что Святослав Всеволодич «изверже» его из епископии. Столь острая реакция черниговского князя была связана с тем, что древний кафедральный собор в Чернигове – Спасо-Преображенский. Теперь же оказывалось, что новый Успенский пост на храмовый праздник позволяет только рыбу. Подобные проблемы возникали и в других центрах, где главными храмами были Успенские, а их оказалось очень много. Князья, любившие устраивать в такие праздники пышные пиры, не хотели смиряться с новшеством.

Княжеская десятина и иные щедрые дары, финансирование церковного строительства делали епископов в определенной степени экономически зависимыми от князей. Тем не менее есть примеры вмешательства иерархов в политическую интригу. Один такой факт связан с действиями того же владыки черниговского владыки Антония. В 1164 г. Антоний фигурирует в истории с замещением черниговского стола после смерти Святослава Ольговича. Видимо, завещание князь не составил и преемника не определил. Вдовая княгиня с епископом и «с мужи князя своего с передними» решили не сообщать Святославу Всеволодичу о смерти дяди, пока в город не въедет Олег Святославич. Хотя епископа хотели избавить от целования «занеже ствятитель есть», Антоний сам вызвался идти к целованию. И сразу после этого послал весть к Святославу Всеволодичу: «се же створи злое преступление»[24]. Антоний безусловно понимал, как будет выглядеть его поступок, но у него было четкое представление о том, что лишь вокняжение на главном столе наиболее сильного из представителей черниговского княжеского дома даст возможность избежать военных столкновений и гибели многих людей.

Андрей Боголюбский – один из немногих правителей второй половины XII в., который имел политическую программу по созданию своей «державы» в Северо-Восточной Руси и последовательно воплощал ее в жизнь. Важной составляющей программы являлся его амбициозный проект создания митрополии[25]. В качестве союзника он привлек владыку Феодора (Федорца), который, однако, начал действовать резко и жестоко. В обличительном летописном рассказе о Федорце, которому приписываются самые чудовищные преступления, умалчивается о прежней поддержке его князем. Говорится лишь, что князь хотел тому добра, но Федорец его не послушал. В конечном счете не Федорец, сподвижник князя Андрея, а изгнанный им ранее Леон получил сан титулярного архиепископа. Возможно, со стороны патриархии, отказавшей Андрею Боголюбскому в создании Владимирской митрополии, это было предложением компромисса.

Уже в XIII в. мы не встречаем примеров столь решительного вмешательства со стороны князей в сугубо церковные дела. Так, показательна позиция смоленского князя Мстислава Романовича на совместном собрании суда над прп. Авраамием Смоленским[26]. Обвинения, о которых рассказывает в Житии Авраамия его ученик и сподвижник Ефрем, выглядят нелепыми и противоречивыми. Сам набор и странная последовательность обвинений создает впечатление серьезно организованной компании, когда одни называют его еретиком, другие винят в опасном мудрствовании, третьи обличают как лжепророка, а четвертые простодушно возмущаются, что к нему ушли их духовные чада. Обвинения же в блуде, рассчитанные на простой народ, заставляют вспомнить историю Ильи–Иоанна Новгородского. Тем не менее усилия врагов владыки привели к тому, что против преподобного ополчился весь город. Заточение среди жаждущих расправы было самым гуманным требованием.

Для суда над Авраамием на епископском дворе собрались «игоуменомъ же и попомъ, и черньцемъ, княземъ и боляромъ, диакони и вси церьковници»[27]. Ефрем говорит, что мирским участникам снема («князю бо и властелемъ») по молитве Авраамия «оумягъчи Богъ сердце». Очевидно, что серьезное влияние на их позицию оказали слова Луки Прусина, который, судя по тому, что он служил в княжеском храме архангела Михаила, был княжескими духовником. Он выступил на суде с пламенной речью в защиту преподобного. Имело, видимо, значение и благородное происхождение самого Авраамия[28], и то, что у него было 12 старших сестер (это дает возможность предполагать его родство с боярами и «вельможами» из окружения князя). Князь и вельможи делают вполне определенное заявление: обвинители Авраамия «все лжоуть». Видимо, ложью оказались какие-то очень тяжкие обвинения, за которые ему грозила смерть, что было подсудно князю. По словам Ефрема, «князю же и велможамъ не обрѣтающимъ такыя вины»[29], они просят у преподобного прощения и благословения и покидают епископский двор. В результате решением суда преподобного лишь отправляют в Успенский монастырь на Селище, где он в свое время принял постриг.

Очевидно, что, заявив свою позицию, представители светской власти не предприняли какого-то неправового давления на церковный суд и при этом показали пример нравственного милосердного поведения.

В начале XIV в. Михаил Ярославич Тверской, будучи великим владимирским князем, попытался устранить с митрополичьей кафедры нелояльного к нему владыку Петра, который сменил поддерживавшего Михаила митрополита Максима. Михаил попросил патриарха провести расследование по выдвинутым против нового митрополита обвинениям. Согласие на такое расследование было получено. Однако на Переяславском соборе, который состоялся в конце 1310 или в начале 1311 г., Михаил Ярославич (впрочем, как и его антагонист Юрий Данилович) не присутствовал, а предоставил действовать тверскому епископу Андрею. Обвинения в симонии не привели к осуждению Петра, хотя нет сомнения, что тверской владыка обладал в это время большим влиянием. На собор были посланы сыновья Михаила – 12-летний Дмитрий и 9-летний Александр. Никаких оценок или намеков на позицию братьев на Соборе в «Житии митрополита Петра» – основном источнике информации о Соборе – нет. Видимо, результатом определенного компромисса, достигнутого на соборе, стало лишь установление на некоторое время особого положения тверского епископа. Так, тверские летописи сообщают о поставлении (именно в Твери) митрополитом и тверским владыкой двух епископов[30]. Однако проблемы во взаимоотношениях тверского владыки с митрополитом Петром не были устранены, а напротив, привели к тому, что через 5 лет Андрей покинул кафедру. Наконец, Михаил Александрович Тверской в конфликтной ситуации с тверским владыкой Евфимием, как и его дед, обратился за ее разрешением к высшему иерарху (в данном случае – к митрополиту)[31].

Взаимоотношения тверского великого кнзязя и епископа складывались не лучшим образом, и, видимо, после ссоры Евфимий в начале 1388 г. удалился в монастырь, в котором был игуменом до владычества. В Никольском монастыре, по всей вероятности, владыка пребывал до 1390 г. Как только свт. Киприан приехал в Москву и окончательно утвердился на Русской митрополии, Михаил Александрович направил к нему послов с просьбой прибыть в Тверь для разрешения «распри церковной». Таким образом, хотя конфликт был длительным, на радикальное его разрешение Михаил Александрович пошел лишь тогда, когда на Руси появился всеми признанный митрополит.

Киприан прибыл в Тверь в сопровождении двух греческих митрополитов Матфея и Никандра и русских епископов Михаила Смоленского и Стефана Пермского. Для суда над Евфимием князь собрал не только церковный, но и мирской собор. Тем самым, он, с одной стороны, продемонстрировал, что считается с мнением сограждан, а с другой, – свою уверенность в общественной поддержке. Старцы, архимандриты, игумены и священнический чин собирались именно у князя. Но затем князь созвал своих бояр и, соединив оба собрания «въ едино мѣсто», «посла» к митрополиту, который «съвокупи зборы». Суд описан кратко – буквально в нескольких фразах. Видимо, деликатность ситуации (конфликт между теми, кто должен пребывать в мире и гармонии) не позволила рассказчику быть подробным. Сказано, что собравшиеся «начала жаловатися о мятежѣ церковном на Еуфимия, епископа Божиа града Твѣри». И в обвинениях представители духовного чина и миряне были едины: «Архимандриты, игумены, попове, дьякони и бояре истягаша его въ многых судѣх». О том, что были выслушаны не только жалобы на тверского владыку, но и он сам пытался отвечать, можно судить лишь по словам: «И не обрѣтеся оу Еуфимиа правда въ устѣхъ его»[32]. Подчеркивается, что митрополит «суди по правилом святых отець», и Евфимий был низвергнут. Михаил Александрович попросил у митрополита нового епископа, тот дал ему своего архидиакона Арсения. Однозначность признанной вины Евфимия подтверждается тем, что, согласно следующей летописной статье, Киприан забрал его с собой в Москву. Через год Евфимий умер в Чудовом монастыре. Тверской сборник дополняет, что низверженный епископ умер «въ истомѣ отъ митрополита»[33].

С новым владыкой у Михаила Александровича установились самые добрые отношения, Арсений стал духовником князя. Когда епископ сообщил князю о желании создать монастырь (будущий Желтиков Успенский), Михаил Александрович обещал помогать монастырю «и вотчину доволну дати в монастырь, якоже и бысть»[34].

В летописной повести о преставлении князя рассказывается о долгой уединенной беседе свт. Арсения с князем, который в связи с тяжкой болезнью собирался принять постриг. Через несколько дней Арсений совершил над умирающим князем постриг в великую схиму и причастил Святых Таин. Он определил и место погребения князя в кафедральном соборе Твери. Наконец, именно он велел звонить в колокола, и, стоя «на высоком месте», объявил собравшемуся народу о том, что князь Иван, старший сын Михаила, благославлен усопшим на Великое тверское княжение.

Итак, анализ письменных источников показывает, что от середины XII до XIV в.правовое сознание князей претерпело значительную эволюцию, и они уже не стремились решать проблемы во взаимоотношениях с иерархами авторитарно и практически единолично. В XIV в. князья инициировали созывание соборов, а также апеллировали к высшей церковной власти – митрополиту или патриарху.

 

 

 

 


Ó Конявская Е. Л., 2020

 

[1] Полное собрание русских летописей (далее – ПСРЛ). Т. 2. СПб., 1908. Стб. 300. Здесь и далее цитаты передаются в упрощенной орфографии и современной пунктуации.

[2] См.: Назаренко А. В. Об обстоятельствах учреждение Смоленской епархии // Великий Новгород и Средневековая Русь. М., 2009. С. 468–481.

[3] См.: Алексеев Л. В. Смоленская земля в IX–XIII вв. Очерк истории Смоленщины и Восточной Белоруссии. М., 1980. С. 21. Об этих деяниях Ростислава вспоминает панегирист-составитель Похвального слова Ростиславу Мстиславичу (Щапов Я. Н. Похвала князю Ростиславу Мстиславичу как памятник литературы Смоленска XII в. // Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы АН СССР (Пушкинский Дом). Т. 28. Л., 1974. С. 47–59).

[4] ПСРЛ. Т. 2. Стб. 530.

[5] Конявская Е. Л. Смоленские Ростиславичи и их летописцы: к проблеме смоленского летописания // Комплексный подход в изучении Древней Руси: Сборник материалов X международной конференции. М., 2019. С. 98–100.

[6] Толочко П. П. Русские летописи и летописцы XI–XIII вв. СПб., 2003. С. 114–115.

[7] ПСРЛ. Т. 2. Стб. 703.

[8] Макарий (Булгаков), митр . История русской церкви. Кн. 2. М.,1995.С. 290.

[9] ПСРЛ. Т. 23. СПб., 1910. C. 33.

[10] См.: об этом подробнее: Конявская Е. Л. Черниговские владыки и князья в церковных конфликтах середины – второй половины XII в. // Чернігівські старожитності. Вип. 1(4). Чернігів, 2012. С. 90–91.

[11] См.: Голубинский Е. Е. История русской церкви. Т. 1. Вторая половина. М., 1904. С. 304–306; Приселков М. Д. Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси X–XII вв. СПб., 2003. С. 207. Такая трактовка принята и многими современными исследователями, см., например: Назаренко А. В. «Слово на обновление Десятинной церкви», или к истории почитания святителя Климента Римского в Древней Руси. М.; Брюссель, 2013.С. 99; Успенский Б. А. Климент Смолятич и его послания // Slovene. 2017. № 1. С. 181.

[12] М. В. Печников указал и на текст известия Новгородской первой летописи как на «свидетельство о присутствии Новгородского владыки на соборе, ннеучастии в поставлении новоизбранного митрополита, в отличие от епископов “Русскыя области”» (Печников М. В. Новгородский святитель Нифонт, княжеская власть и Киевская митрополия (3050-е гг. XII в.) // Вестник церковной истории. 2017. № 3/4(47/48). С. 256, примеч. 98).

[13] ПСРЛ. Т. 2. Стб. 340–341.

[14] Вопрос о грамоте митрополита Михаила и возможных обстоятельствах получения ее Нифонтом и Мануилом подробно разобран А. В. Назаренко (Назаренко А. В. «Слово на обновление Десятинной церкви». С. 82–97).

[15] В Ипатьевском списке ошибочно: славою.

[16] ПСРЛ. Т. 2. Стб. 341.

[17] Яркое подтверждение однозначного отношения к ситуации в Константинополе обнаруживается в словах Мстислава Изяславича, отказывающегося принять митрополитом Константина I, потому что тот «клял» его отца (Изяслава).

[18] ПСРЛ. Т. 2. Стб. 383.

[19] Там же. Стб. 503.

[20] См.: Конявская Е. Л. Споры о постах второй половины XII в. // Вестник литературного института им. А. М. Горького. 2012. № 1. С. 69–73.

[21] Подробно см.: Виноградов А. Ю., Желтов М. С. «Первая ересь на Руси»: русские споры 1160-х годов об отмене поста в праздничные дни // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2018. № 3(73). С. 118–139.

[22] См.: «Комментарии» к труду митрополита Макария: Макарий (Булгаков), митр. История русской церкви. Кн. 2. C. 614, примеч. 134.

[23] Представляется, что «владыка Феодор» – это все же Феодор–Феодорец, а не митрополит Феодор. В летописи читаем: «И бысть тяжа про то велико. Пред благовѣрным князем Андрѣем, [и] предо всѣми людми, и оупрѣд его владыка Феодоръ. Он же …иде на исправленье Цесарюгороду, а тамо оупрѣлъ и Анъдриaнъ, еппископъ Болгарьскыи, передъ цесаремь Мануилом» (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 362).

[24] ПСРЛ. Т. 2. Стб. 522–523.

[25] Назаренко А. В. Несостоявшаяся митрополия (об одном из церковно-политических проектов Андрея Боголюбского) // «Хвалам достойный…»: Андрей Боголюбский в русской истории и культуре. Владимир, 2013. С. 12–35.

[26] Конявская Е. Л. Житие Авраамия Смоленского: с мыслью о Страшном Суде // Авраамиева седмица: Материалы международной научной конференции. Т. 1. Смоленск, 2017. С. 11–23.

[27] Розанов С. П . Жития преп. Авраамия Смоленского и службы ему. СПб., 1912. С. 10.

[28] Об отце Авраамия сказано, что он «отъ князя честь приемя», при этом всем известен и любим, многим помогал, – стало быть, он имел такую возможность, располагая средствами и влиянием (Там же . С. 2).

[29] Там же. С. 11.

[30] ПСРЛ. Т. 15. Вып. 1. Пг., 1922. Стб. 36.

[31] См.: Конявская Е. Л. Суд над тверским епископом Евфимием и поставление на епископскую кафедру Арсения // Средневековая Русь. Вып. 7. М., 2007. С. 317–338.

[32] ПСРЛ. Т. 15. Вып. 1. Стб.160.

[33] ПСРЛ. Т. 15. СПб., 1863. Стб. 446.

[34] Житие свт. Арсения, епископа Тверского // Конявская Е. Л. Очерки по истории тверской литературы XIV–XV в. М., 2007. С. 355.

Форумы