Новгородская республика. Статья, опубликованная в 51-м томе "Православной энциклопедии"

НОВГОРОДСКАЯ РЕСПУБЛИКА, древнерус. гос-во в Сев.-Западной Руси. Новгород (ныне г. Вел. Новгород) — один из важнейших центров рус. политической, религ., культурной жизни X–XV вв., возник на северо-западе европ. территории совр. России, на р. Волхов, недалеко от ее истока (вытекает из оз. Ильмень), в ключевой точке системы рек Ильменского бассейна, соединявших Новгород с Зап. Двиной (а через нее — с Днепром и Юж. Русью), Чудским оз. и верховьями Волги.

Географическое положение Новгорода и природно-климатические условия способствовали очень раннему его включению в систему торговли и международных связей на севере Европы. Он имел доступ как к богатым пушниной территориям Русского Севера, так и к Балтийскому м., с которым его связывал путь по Волхову, Ладожскому оз. и Неве.

На территории буд. Новгорода в древности располагалась общность новгородских (ильменских) словен — одного из восточнослав. этнополитических объединений. Археологические достоверные слав. памятники появились в Сев.-Зап. Руси в кон. 3-й четв. I тыс. н. э. До этого времени фиксируются памятники др. культурных традиций, этническая характеристика к-рых затруднена; вероятно, они отражают преобладание финно-угорского элемента (Конецкий В. Я. Некоторые вопросы ист. географии Новгородской земли в эпоху Средневековья // НИС. 1989.Вып. 3(13). С. 3–19; он же. Этнокультурные процессы 2-й пол. I тыс. н. э. на Северо-Западе: Итоги и перспективы изучения // У истоков рус. государственности: Ист.-археол. сб. СПб., 2007. С. 256–267). Тесные контакты между славянским и финноязычным населением получили отражение, в частности, в летописных преданиях о совместных действиях словен и финноугорских этнических групп, чуди и мери. Археологами не обнаружено никаких свидетельств существования Новгорода ранее X в., формирование древнейших известных усадебных комплексов относится к 30-м гг. XX в. (Тарабардина. 2007. С. 10, 12).

Согласно разделяемой мн. учеными концепции В. Л. Янина, первоначально (к сер. X в.) сложились 3 поселка, из к-рых впосл. развились 3 древнейших новгородских конца (самоуправлявшиеся административно-территориальные единицы): Славенский, Людин (Гончарский) и Неревский (Янин, Алешковский. 1971).

В результате их объединения и появился Новгород. В соответствии с др. теориями Новгород возник как центр княжеской власти, пришедшей с юга, из Киева (Куза. 1975. С. 170–173), или же основан на месте проведения народных собраний «племени» словен и в этом отношении противостоял соседнему Рюрикову городищу, которое изначально было центром княжеской власти, а впосл., вплоть до падения новгородской независимости, там находилась резиденция князя (Флоря. 2012. С. 3–9). По мнению большинства ученых, именно на территории Рюрикова городища находился древнейший Новгород, который упоминается в письменных источниках. Данные топографии совр. города, впрочем, предполагают, что он мог развиться из поселений, существовавших на его территории еще в IX в. (Кушнир И. И. К топографии древнего Новгорода // Сов. Арх. 1975. № 3. С. 179).

Во 2-й пол. X — нач. XI в. Новгород стал важным городским центром, откуда члены правящей династии Рюриковичей распространяли свою власть на соседние территории. Одновременно с XI в. из Новгорода шел постепенный процесс их христианизации и включения в юрисдикцию Новгородской епископии (к XIII в. архиепископии; см. Новгородская и Старорусская епархия), до 30-х гг. XII в. всецело опиравшейся на поддержку княжеской власти.

Новгород установил свою власть над периферией, простиравшейся от верховьев Волги на юге до Белого м. на севере, от берегов Балтийского м. на западе до предгорий Сев. Урала на востоке. Только площадь территории буд. новгородских пятин (адм. единицы, на к-рые была разделена Новгородская земля, по-видимому, уже после присоединения к Москве), т. е. наиболее освоенной части новгородских владений, составляла к кон. XV в. почти 300 тыс. кв. км (Аграрная история Сев.-Запада России: 2-я пол. XV — нач. XVI в. Л., 1971. С. 321). На основании земельных описаний московских чиновников после присоединения Новгорода, предполагается, что общая численность населения Новгородской земли могла достигать в то время 520 тыс. чел. (Там же. С. 321–326). Существуют и др. оценки, напр., 400 тыс. чел. применительно ко 2-й пол. XV в. (Samsonowicz. 1968. S. 76, tab.).

Подчиненная Новгороду территория была основным источником его благосостояния. Опорными пунктами для освоения земель были основанные новгородцами погосты — судебно-податные центры. Отдаленные территории, как правило населенные неслав. народами, могли сначала не включаться непосредственно в адм. плане в состав Новгородской земли, с них лишь собиралась дань (Пермь, Печора, Югра, Терский берег, часть территории современных Эстонии и Финляндии) (Насонов А. Н. «Русская земля» и образование территории Древнерус. гос_ва: Ист.-геогр. исслед. М., 1951. С. 69–115).

Под властью Новгорода или в даннической зависимости от него оказалось значительное финноязычное население, среди которого были карелы, водь (вожане), ижора, саамы, вепсы, на какое-то время — эсты.

Имена с фин. этимологией нередко встречаются в новгородских берестяных грамотах: по данным на 2007 г., их известно от 40 до 60, что составляет 4–5% всего именослова этих документов (Saarikivi J. Finnic Personal Names on Novgorod Birch Bark Documents // Slavica Helsingiensia. 2007. Vol. 32. P. 196–246). С сер. VIII в. значительное скандинавское присутствие отмечается в низовьях Волхова, где возникло поселение Ладога (в сканд. сагах: Aldeigja, Al deigjuborg). Скандинавы жили там и позднее, в XI–XII вв., что подтверждается археологическими и антропологическими данными.

Исключительно богато сканд. находками основанное уже в IX в. в 2 км южнее Новгорода Рюриково городище. Их обилие и разнообразие свидетельствуют о том, что скандинавы селились там целыми семьями (Носов. 2012. С. 102–118). Вероятно, именно это поселение скандинавы называли Holmgardr, позднее они перенесли это название на Новгород. Первые новгородские князья охотно нанимали варяжские дружины, существенно усиливая этим свои войска. Начиная с XII в. в источниках фиксируются тюрк. имена, носителями к-рых были, вероятно, люди из княжеского окружения — выходцы из Юж. Руси (Гиппиус А. А., Михеев С. М. Заметки о надписях-граффити новгородского Софийского собора. Ч. 3 // ДРВМ. 2011. № 2(44). С. 46; Гиппиус А. А. «Ильдятино селище»: Коммент. к новгородской берестяной грамоте № 71 // Проблемы дипломатики, кодикологии и актовой археографии: Мат-лы XXIV междунар. науч. конф. М., 2012. С. 231–234; Новгородские грамоты на бересте. 2015. Т. 12. С. 99–100). Проживали в Новгородской земле и выходцы из Литовского великого княжества. Никаких данных о дискриминации неславянского населения нет, напротив, в XIV–XV вв. по являются сведения о проникновении представителей карел в новгородскую элиту и о довольно крупном землевладении карел. знати («корельских детей») (Lukin. 2017. Р. 297; Чибисов Б. И. «Дети корельские» в контексте этнической истории Сев.Зап. Приладожья XV в. // ДРВМ. 2017. № 2(68). С. 18–25).

В результате археологических работ в Новгороде были раскопаны большие участки застройки, что позволяет с известными оговорками предполагать численность его населения для разных периодов истории. Так, в сер. XII в. население Новгорода составляло, по-видимому, ок. 15 тыс. чел., а в 1-й пол. XIV в.— не более 25 тыс. чел. (Лукин. 2012. С. 46). Др. города Новгородской земли и по размеру и по значению уступали Новгороду. Среди них наиболее крупными центрами были Ладога (ныне с. Ст. Ладога), Руса (ныне Ст. Русса) и Торжок (Новый Торг).

По сравнению с южнорус. Землями Новгородская земля была очень мало заселена и урбанизирована. Примыкавшее к истоку Волхова ильменское Поозерье характеризовалось благоприятными для ведения сельского хозяйства условиями, хотя в целом плодородие новгородских почв было невысоким. Данные по Поозерью свидетельствуют о том, что чаще всего выращивали: разные виды злаковых культур (ячмень, овес, рожь, пшеницу и др.), а также горох, бобы, чечевицу (Alsleben А. The Plant Economy of Northern Medieval Russia // The Archaeology of Medieval Novgorod. 2012. P. 326–327). Животноводство обеспечивало людей мясной и молочной пищей, тягловой силой и транспортными средствами, а также сырьем для кожевенного и косторезного ремесел. Разводили крупный рогатый скот, свиней, овец, коз и лошадей, а также птицу: кур, уток, гусей (Чернецов А. В., Куза А. В., Кирьянова Н. А. Земледелие и промыслы // Древняя Русь: Город. Замок. Село. М., 1985. C. 225–226).

Археологические находки в Новгороде свидетельствуют о развитии в нем кожевенного, текстильного, гончарного производства, металлургии, металло и деревообработки, обработки кости и рога (Колчин Б. А. Ремесло // Там же. C. 243–297). В частности, для деревообработки в Новгороде применялась древесина 27 пород, причем нек-рые из них импортировались (Там же. C. 254). Как показывают находки на Рюриковом городище, кожевенное производство было настолько развитым и разнообразным уже в XI — нач. XII в., что исследователи не сомневаются в существовании там профессиональных кожевников и сапожников (Kurbatov A. V. Leather Working in North-West Russia // The Archaeology of Medieval Novgorod. 2012. P. 405–406). Ремесло было специализированным: в новгородском летописании упоминаются, напр., такие мастера, как котельник или опонник (НПЛ. C. 57). Значительная часть сырья и ремесленной продукции импортировалась. Гончарные мастерские появились в Новгороде только в XIII в., что связывают с изменениями в технологии производства. В более раннее время гончарство имело домашний или полудомашний характер, хотя и тогда часть продукции, очевидно, продавалась на рынке (Brorsson T. Pottery Production in the Novgorod Region: Local Traditions and Foreign Influences // The Archaeology of Medieval Novgorod. 2012. Р. 431–432). Металлообработка (в частности, изготовление ювелирных изделий) активно развивалась в XII–XIII вв., когда в Новгороде расширялся доступ к импортному сырью (Eniosova N., Rehren Th. Metal Melting Crucibles from Medieval Novgorod // Ibid. P. 215, 222).

Благодаря развитой гидрографической сети (особенно это касается Приильменской низменности) важнейшее значение для новгородского хозяйства имело рыболовство. Промысловый лов осуществлялся, по-видимому, в основном с помощью сетей. Рыба упоминается и в новгородских берестяных грамотах, прежде всего как продукт, к-рый служил для выплаты дани. Получило развитие и садоводство (в культурных слоях средневек. Новгорода довольно часты находки косточек вишни и семечек яблок — Monk M., Johnston P. Perspectives on Non-Wood Plants in the Sampled Assemblage from the Troitsky Excavations of Medieval Novgorod // Ibid. P. 311).

С домонг. времени особое место в экономике Н. р. занимала внешняя торговля. Важнейшими экспортными товарами были пушнина (добываемые охотниками в Новгородской земле меха куниц, белок, бобров, а также выдр, лис, медведей, рысей и др.) и воск. Впрочем в торговле воском Новгород играл в основном роль не производителя, а транзитного центра (главными поставщиками экспортного воска были в XIII — нач. XIV в. Смоленская и Полоцкая земли, позднее — Поволжье) (Хорошкевич. 1963. С. 124–127). Импортировались прежде всего ткани и металлы, а также некоторые продукты питания и предметы роскоши.

В раннее время для Новгорода имели большое значение торговые связи со Скандинавией. Ключевая роль в торговых связях на Балтийском м. в X–XII вв. принадлежала о-ву Готланд (Рыбина. 2009. С. 35–40). До кон. XII в. хозяевами там были сканд. купцы. Именно ими на рубеже XI и XII вв. было основано древнейшее представительство иноземного купечества в Новгороде — Готский торговый двор, на территории к-рого имелась католич. ц. во имя св. Олава (Она же. 1986. С. 19).

В свою очередь на Готланде был новгородский двор с православной церковью. В этот период новгородские купцы также активно участвовали в торговле на Балтике. Есть археологические свидетельства о торговых связях между Новгородом и слав. Поморьем, а также данные о проживании в одном из крупнейших западнопоморских центров — в Волине русских, вероятно новгородских купцов. В XII в. упоминается о строительстве в Новгороде ц. в честь Св. Троицы «шетициничами» — скорее всего новгородскими купцами, торговавшими с др. крупнейшим поморским центром — Щецином (НПЛ. C. 31).

Впосл. на Балтике появились нем. купцы, они основали колонию на Готланде и арендовали Готский двор в Новгороде, вытеснив оттуда прежних хозяев. К 1191–1192 гг. относится 1-й сохранившийся торговый договор Новгорода с немецкими и готскими купцами. В кон. XII в. основан изначально принадлежавший немцам Немецкий торговый двор, или Двор св. Петра (по названию церкви на нем). Эти дворы стали местами размещения ганзейской конторы в Новгороде — одной из крупнейших наряду с конторами в таких европейских центрах, как Брюгге, Берген и Лондон. Взаимоотношения с Ганзой (немецким союзом торговых городов), контролировавшей торговлю на Балтийском м., были важнейшим фактором новгородской экономики в XIII–XV вв. и источником доходов новгородской элиты.

Первые этапы политической эволюции Сев.-Зап. Руси традиционно связываются с т. н. призванием варягов, о к-ром рассказывается в летописных преданиях. Рассказ представлен 2 основными версиями: Новгородской первой летописью младшего извода (НПЛ младшего извода) и «Повести временных лет» (ПВЛ). Очевиден лит. характер предания, представляющего собой вариант распространенных в средние века легенд о происхождении народа (origine gentis) (Стефанович П. С.«Сказание о призвании варягов» или Origo gentis russorum? // ДГВЕ, 2010. М., 2012. С. 514–583). Но есть основания полагать, что отдельные детали в данном повествовании могут соответствовать исторической реальности. Имена варяжских князей Рюрика, Синеуса и Трувора скорее всего восходят к древнесканд. прототипам IX в. (Schramm G. Altrusslands Anfang: Historische Schlosse aus Namen, Wцrtern und Texten zum 9. und 10. Jh. Freiburg i. Br., 2002. S. 265–273). Сведения о призвании этническими группами Сев.-Зап. Руси варяжских князей могли содержаться в древнейшей части начального летописания. Возможно, однако, что в роли субъекта призвания там выступали только словене (впрочем, это предположение не выходит за рамки гипотезы) (Шахматов А. А. Сказание о призвании варягов // Он же. История рус. летописания. СПб., 2003. Т. 1. Кн. 2. С. 205–207; Михеев С. М. Кто писал «Повесть временных лет»? М., 2011. С. 103–104, 213–214; Гиппиус. До и после Начального свода. 2012. С. 54–55). В новгородской традиции (летописях новгородско-софийской группы и перечне посадников) также сохранилось предание о словенском правителе Гостомысле. Хотя сюжет с Гостомыслом в совр. историографии часто считается заимствованным из поздних устных преданий (Кучкин В. А. «Съ тоя же Каялы Святоплъкъ…» // RM. 1995. Bd. 8. N 1. S. 101; Лурье Я. С. Россия древняя и Россия новая. СПб., 1997. С. 76–77; Янин. 2003. С. 65–66) и его следует признать в значительной степени легендарным и анахроничным, были выдвинуты текстологические, лингвистические и исторические аргументы в пользу того, что его основа возникла не позднее XI–XII вв. и в нем могли сохраниться некоторые исторически достоверные детали (Васильев В. Л. Архаическая топонимия Новгородской земли: (Древнеслав. деантропонимные образования). Вел. Новг., 2005. С. 167–168; Горский А. А. К вопросу о происхождении слав. населения Новгородской земли // От Др. Руси к новой России: Юбил. сб., посвящ. Я. Н. Щапову. М., 2005. С. 88–89; Гиппиус.До и после Начального свода. 2012. С. 48).

Летописная традиция, материалы археологических раскопок и данные о др. слав. территориальных общностях позволяют предполагать, что словене владели определенной территорией, у них была социальная дифференциация (в частности, выделился слой знати, летописных «лучших мужей»), существовали элементы политической власти (вероятно, князья и народные собрания, ведущую роль на к-рых играла знать) и военной организации (Лукин. 2018. С. 63–88). Постепенно упоминания о словенах исчезали из источников, а население Новгорода и Новгородской земли стали обозначать политонимом «новгородцы».

Под 947 г. в начальной летописи говорится об установлении блгв. кнг. Ольгой (Еленой) в ходе ее поездки в Новгород погостов по р. Мсте для сбора дани (НПЛ. C. 113; ПСРЛ. Т. 1. Стб. 60). Новгород показан здесь как центр княжеского властвования над прилегающими территориями. Примерно этим же временем датируются и первые мостовые в Новгороде, свидетельствующие о формировании в нем городской структуры. Последние исследования показали, что, возможно, тогда же были возведены и древнейшие стены Новгородского кремля (Детинца) (Олейников О. М. Вел. Новгород. Детинец // Города, поселения, некрополи: Раскопки 2016. М., 2017. С. 126–131; Олейников О. М., Долгих А. В. Новые данные по датированию оборонительных укреплений у Пречистенской башни Новгородского детинца// Новгород и Новгородская земля. СПб., 2018. Вып. 31. С. 176–181; вопрос о времени возведения первых укреплений в новгородском Детинце спорен, см.: Родионова М. А., Антипов И. В. Новгородский детинец и Владычный двор в XI–XV вв.: (По данным археол. исслед.) // Новгородский детинец и Владычный двор в XI–XV вв. СПб., 2017. С. 226–236).

В 1-й пол. X в. Киевские князья начали сажать на княжение в Новгородской земле своих сыновей. Первое свидетельство об этом имеется в сочинении визант. имп. Константина VII Багрянородного «Об управлении империей», согласно к-рому в «Немогарде» (Новгороде) сидел кн. Святослав Игоревич (Константин Багрянородный. Об управлении империей: (Текст, пер., коммент.). М., 1989. С. 44–45).

Под 970 г. в летописи говорится об определенной политической активности новгородцев (НПЛ. C. 121; ПСРЛ. T. 2. Стб. 57). Возможно, уже в это время новгородцы начали собираться на вече: ко времени новгородского княжения св. равноап. кн. Владимира (Василия) Святославича сканд. сага об Олаве I Трюггвасоне относит созыв «тинга» — народного собрания (Saga Tryggvasonar aff Oddr Snorrason munk. Kobenhavn, 1932. Kap. 8). Тем не менее и в это время высшая власть в Новгороде принадлежала Киевскому князю, который управлял Новгородом через назначаемых им должностных лиц — посадников, в их роли могли выступать не только князья и бояре, но и его родственники.

Так, после вокняжения в Киеве Владимир Святославич назначил посадником в Новгороде своего дядю по материнской линии Добрыню (НПЛ. C. 128; ПСРЛ. Т. 1. Стб. 79). Позднее князь отправлял в Новгород своих старших сыновей: сначала Вышеслава, потом, после смерти последнего,— Ярослава (Георгия) Владимировича Мудрого. Следов., хотя во 2-й пол. X в. новгородцы могли в каких-то случаях проявлять политическую инициативу, Новгород оставался под властью князей. В летописи сохранились упоминания о даннической зависимости Новгородской земли от Киева еще со времен первых Киевских князей (согласно последнему исследованию, соответствующее известие попало в начальное летописание не позднее XI в.) (НПЛ. C. 107; ПСРЛ. T. 1. Стб. 23–24; см.: Стефанович П. С. Загадочное известие летописи: Древнейшая дань из Новгорода в Киев // НИС. 2011. Вып. 12(22). С. 3–33).

Впоследствии дань, которую собирали новгородские князья с подвластной им территории, составляла 3 тыс. гривен, ее отправляли в Киев на содержание войска («гридей»). В кон. X в. состоялось крещение новгородцев, произошло искоренение языческих культов и была учреждена Новгородская епископия, что подтверждают новгородские летописи, вероятно восходящие ко 2-й пол. XI в. (НПЛ. C. 159–160; ПСРЛ. T. 4. Ч. 1. С. 90–91; Т. 42. C. 55). В новгородское княжение Ярослава Владимировича Мудрого делается попытка начать чеканку в Новгороде собственной серебряной монеты (Янин. 2008. С. 35–36).

После кончины св. равноап. кн. Владимира Святославича († 15 июля 1015) между его сыновьями началась кровавая междоусобица, в к-рой активное участие принял и Ярослав Владимирович, стремившийся овладеть киевским столом. После получения сообщения о смерти отца он созвал вече «на поле», на к-ром новгородцы, незадолго до того расправившиеся со мн. нанятыми новгородским князем варягами на «Поромони дворе», согласились отправиться вместе с ним в поход. Было собрано войско из 4 тыс. новгородцев и 1 тыс. нанятых варягов (НПЛ. С. 174–175; ср.: ПСРЛ. Т. 1. Стб. 140–141). Это первое прямое упоминание новгородского веча в древнерусском источнике. Вече было созвано в явно экстраординарной ситуации; нет подтверждений того, что это был постоянно действующий орган власти или хотя бы регулярно созываемое собрание. В то же время очевидно, что без согласия новгородцев князь не мог принять важнейшего решения о мобилизации войска с их участием.

В 1016 г. Ярослав Владимирович одержал победу над Святополком при Любече и овладел Киевом, однако через 2 года он потерпел поражение в битве на р. Буг и бежал в Новгород. Оттуда он намеревался отправиться «за море» (очевидно, в Скандинавию), однако по инициативе посадника Константина Добрынича (двоюродного дяди князя) и новгородцев был объявлен чрезвычайный сбор средств, в результате к-рого вновь наняли варягов и собрали большое войско (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 143). Тем не менее автономных от князя институтов или должностных лиц в Новгороде в это время не обнаруживается. Складывается лишь коллектив горожан во главе со знатью, среди к-рой видное место занимает посадник, тесно связанный с князьями Рюриковичами.

В кризисных ситуациях, в т. ч. в моменты резкого ослабления княжеской власти, горожане демонстрируют политическую самостоятельность, ярким проявлением которой являются вечевые собрания. Они служат площадкой для выдвижения требований к князю или совместного решения с ним острых вопросов, волнующих новгородцев.

Во второе княжение Ярослава Владимировича в Киеве (1019–1054) Новгородом управлял его старший сын блгв. кн. ВладимирЯрославич, умерший прежде отца († 1052). В это время были построены кафедральный Софийский собор и укрепления Детинца, впервые прямо упомянутые в летописи (НПЛ. C. 181). В летописях новгородско-софийской группы сохранилось известие о создании в 1030 г. в Новгороде школы, в которую были приняты 300 учеников (ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. С. 113; Т. 42. C. 63).

После кончины Владимира Ярославича Новгородом управляли внук Ярослава Мстислав Изяславич и посадник Остромир (Иосиф) (заказчик знаменитой рукописи Евангелия, получившей его имя, см. ст. Остромирово Евангелие), причем новгородским князем считался, видимо, Киевский кн. Изяслав (Димитрий) Ярославич (Кучкин В. А. «Слово о полку Игореве» и междукняжеские отношения 60-х гг. XI в. // ВИ. 1985. № 11. С. 22–23).

Под 1071/72 г. в начальном летописании рассказывается о серьезном конфликте, разразившемся в Новгороде, когда там княжил др. внук Ярослава Мудрого Глеб Святославич. Явившийся в Новгород волхв выдавал себя за божество и «хулил» христ. веру. На его сторону встали «людье вси», а правосл. Владыку Феодора поддержали кн. Глеб и его дружина. Кн. Глеб взял топор и зарубил им волхва, люди после этого разошлись (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 180–181; НПЛ. Т. 3. C. 196; Лукин. 2018. С. 131–164). Это повествование, с одной стороны, свидетельствует о сохранявшихся еще пережитках язычества в новгородском обществе, с другой — о том, что серьезной конкуренции христианизации язычество составить не могло. Вопреки встречающимся в лит-ре оценкам никаких реальных фактов, к-рые говорили бы о сохранении в Новгороде к._л. сильных языческих традиций в более позднее время, нет.

Князья Глеб Святославич (1068–1078) и Давид Святославич (1094–1095) были изгнаны новгородцами. Особенно любим новгородцами был княживший в Новгороде с детства старший сын блгв. кн. Владимира (Василия) Всеволодовича Мономаха блгв. кн. Мстислав (Феодор) Владимирович (1088–1094, 1095–1117), в 1102 г. они добились в Киеве оставления его на новгородском столе. Вероятно, именно в княжение Мстислава Владимировича в Новгороде возникало независимое от князя посадничество. Посадники нового типа не назначались князем, а избирались самими новгородцами (Янин. 2003. С. 84–88). Среди них ведущую роль играла аристократическая элита. Тогда же княжеская резиденция окончательно перенесена из Новгорода на Рюриково городище. Однако и в это время Киев в целом сохранил контроль над Новгородом: могущественный Киевский кн. Владимир Мономах привел к присяге новгородских бояр и назначил в Новгород своего, княжеского посадника (1118, 1120).

Положение изменилось после смерти Владимира Мономаха в 1125 г. Сначала посадничество окончательно оказалось в руках новгородцев, а в 1132 г. новгородский кн. Всеволод (Гавриил) Мстиславич (1117–1136) был лишен новгородского стола после неудачных боевых действий на юге Руси (НПЛ. C. 22–23). В мае 1136 г. состоялось новое изгнание этого князя (Там же. С. 24). Вечевое собрание новгородцев, а также представителей 2 новгородских «пригородов» (городских центров, подчиненных Новгороду) — Пскова и Ладоги выдвинули против князя политические обвинения и заключили его под стражу в епископский двор.

Событиям 1136 г. в историографии часто приписывалось исключительное значение, иногда их называли даже революцией (Греков. 1929; Лихачев. 1986), в результате к-рой, как считалось, возникла независимая Н. р. Эта теория перестала быть общепринятой после публикации работ Янина, в которых он доказывал, что в 1136 г. лишь окончательно утвердился принцип «вольности в князьях» (Янин. 2003. С. 105). Действительно, формирование таких республиканских политических институтов, как вече и независимое от князя посадничество, началось ранее 1136 г. По мнению Янина, еще при Всеволоде возник совместный суд князя и новгородского посадника, что существенно ограничивало полномочия первого (Он же. 2008. С. 48). Однако формирование республиканского (коммунального) политического строя в Новгороде отнюдь не завершилось в домонг. время. Тем не менее именно после 1136 г. князь утратил в Новгороде ряд своих прерогатив, явно выросло влияние и значение веча (Флоря. 2006. Новгородская земля. С. 131–132). Новгородцы теперь сами принимали решение о приглашении князя из той или иной ветви Рюриковичей (как правило, приглашались князья из наиболее могущественных земель: Киевской, Черниговской, Суздальской и Смоленской). Были ситуации, когда новгородцы действовали достаточно самостоятельно, но иногда им приходилось мириться с волей могущественного князя и, по-видимому, просто оформлять его волю своим одобрением на вече. Без князя Новгород также не хотел и не мог обходиться: он нуждался в его военной поддержке.

Принципиально важно формирование в Новгороде уже в XII в. (особенно начиная со 2-й половины) представлений об особом статусе своего политического образования — о своей «вольности» — и признание в определенной степени этого статуса князьями Рюриковичами.

Князь воспринимался не как монарх, а как должностное лицо; новгородцы имели право его менять по собственной воле. В 1156 г. произошла еще одна очень существенная перемена в политическом строе Новгорода. Если раньше Новгородские владыки избирались на кафедру княжеской властью, а потом поставлялись митрополитом Киевским, то после смерти архиеп. свт. Нифонта новый владыка свт. Аркадий был избран новгородцами, очевидно на вече (НПЛ. C. 29, 30). К 1193 г. относится 1-е прямое летописное известие о процедуре избрания архиепископа с помощью жребия на престоле Софийского собора (НПЛ. С. 231–232; о достоверности этого известия см.: Гиппиус. 1997. С. 26). Впоследствии такой порядок избрания владыки становится постоянным (с незначительными видоизменениями). Последовательное избрание архиепископов по жребию из 3 кандидатов упоминается в летописи только с сер. XIV в. (Paul M. C. Episcopal Election in Novgorod, Russia 1156–1478 // Church History: Studies in Christianity and Culture. 2003. Vol. 72. N 2. Р. 259). Избрание владыки в самом Новгороде превращало его в одного из выборных должностных лиц, что представляло собой еще один важный шаг на пути формирования республиканской политической организации. Существенными элементами политической жизни Новгорода стали противостояние и ожесточенная борьба между группировками, ориентировавшимися на тех или иных князей. Как правило, эти группировки носили кланово-территориальный характер: их возглавляли представители знати, часто связанные родственными узами; они опирались на жителей определенных сторон — Софийской и Торговой (2 частей Новгорода, разделенных р. Волхов), концов (районов Новгорода) или улиц. Если стороны были в основном территориальными понятиями, то концы и улицы представляли собой самоуправляющиеся территориальные единицы, а их полноправные жители являлись политическими коллективами. В раннее время существовали 3 конца (Неревский и Людин на Софийской стороне, Славенский — на Торговой). Завершение формирования кончанской системы относится, по-видимому, к кон. XIII в., когда складываются Плотницкий конец на Торговой стороне и Загородский на Софийской (Дубровин. 2016. С. 231–235), однако сама кланово-территориальная основа внутриполитической борьбы и др. взаимодействий в Новгороде прослеживается уже с XII в.

В XV в. известны кончанские печати: в Людином и Славенском концах оформились собственно кончанские буллы, в других применялись буллы, связанные с соответствующими концами мон-рей (Актовые печати. Т. 2. С. 134–138). Важным фактором противостояния между различными кланово-территориальными группировками знати была борьба за доступ к ресурсам. Поскольку раздачей земель в кормления (для суда и управления) представителям новгородской знати ведали князь и посадник, постольку весьма ожесточенной была борьба за приглашение «своего» князя и избрание «своего» посадника между различными группировками.

В 1219 г. впервые прямо упоминаются кончанские веча (НПЛ. С. 58, 259). Выстраивается, т. о., иерархия политических собраний в Новгороде: от локальных — к общегородскому. В XV в. упоминаются также уличанские собрания и должностные лица — кончанские посадники и уличанские старосты, которые, очевидно, избирались на кончанских и уличанских собраниях. Серьезным испытанием для Н. р. стала война с могущественным Суздальским блгв. кн. Андреем Юрьевичем Боголюбским. В февр. 1170 г. войска, отправленные кн. Андреем, осадили Новгород, Новгородская земля была разорена, мн. жители сел были захвачены в плен. Однако 22 февр. в решающей битве осаждающие были разбиты и вынуждены отступить (НПЛ. C. 33; ПСРЛ. Т. 1. Стб. 361–362; T. 2. Стб. 353–354).

Впрочем, когда вскоре в Новгородской земле резко повысились цены на основные продукты (как предполагается, из-за блокады, организованной Андреем Боголюбским), новгородцы вынуждены были просить мира. События 1169–1170 гг. послужили основой предания о спасении Новгорода благодаря чуду от иконы Божией Матери «Знамение», в которую суздальцы попали стрелой, и тогда свыше на них была послана тьма, из-за которой они, не видя неприятеля, стали сражаться друг с другом и в результате потерпели поражение. Эта икона стала самой почитаемой в Н. р. и символом единства новгородцев, зримо подкреплявшим их коллективную идентичность. Впоследствии стали писать иконы, посвященные уже самому чуду от иконы «Знамение» (Коняв ская. 2009).

Важным этапом на пути формирования республиканских политических институтов в Н. р. и соответствующего самосознания новгородцев стали 80–90-е гг. XII в. В течение большей части этого времени новгородским князем был Ярослав Владимирович (1181–1184, 1187–1196, 1197–1199) — правнук Владимира Мономаха, но при этом свойственник и ставленник кн. владимирского (Владимира-на-Клязьме) Всеволода (Димитрия) Юрьевича Большое Гнездо (существует мнение об относительной самостоятельности политики Ярослава: Гиппиус. 2005. С. 11–25). Между 1185 и 1191 гг. должность тысяцкого — прежде служилого человека новгородского князя — становится республиканской магистратурой, а сами тысяцкие отныне, как и посадники и архиепископы, избираются на вече (Янин. 2003. С. 158; Leuschner. 1980. S. 89; Кучкин. 2017. С. 9–11; ср.: Бассалыго. 2008). В историографии господствует обоснованное Яниным представление о том, что первоначально тысяцкие почти всегда избирались из представителей небоярского населения (Янин. 1977. С. 228), но высказывалось и мнение о том, что и первые республиканские тысяцкие могли быть боярами (Leuschner. 1980. S. 91–93; Мартышин.1992. С. 205–206; Кучкин. 2017). Под контролем Новгорода оказалась вся децимальная (десятичная) орг-ция с ее разнообразными функциями и подведомственным ей сотенным населением, на к-рую ранее оказывал влияние князь.

Возможно, именно в 90-х гг. XII в. (или несколько позже) возникла должность архимандрита Новгородского, главы организации черного духовенства, являвшегося одновременно настоятелем Юрьева новгородского мужского монастыря. Как и владыка, он избирался на вече (1-е упоминание о таком избрании — под 1226) (степень зависимости новгородских архимандритов от владык — вопрос дискуссионный, см.: Мартышин. 1992. С. 215–217).

Т. о., оформляется верхний уровень новгородской администрации, представленный архиепископом, посадником, тысяцким и архимандритом (см. об этом: Кучкин. 2017; Янин. 2008. С. 164–176). Важнейшую роль среди них играл посадник. Он был высшим должностным лицом Новгорода, возглавлял городскую власть и войско, заключал договор с князем, вел дипломатические переговоры, вместе с князем вершил суд. Тысяцкий представлял в городском управлении торгово-ремесленное население, ведал судом по торговым делам, отвечал за отношения с нем. купечеством.

Архиепископ помимо руководства церковными делами участвовал в принятии всех важнейших внутри и внешнеполитических решений. Как лицо, относительно независимое от территориальных кланов, он мог выступать в роли миротворца. В более позднее время, особенно в XIV–XV вв., влияние архиепископов усилилось еще больше. Владыка был хранителем владычной казны — фактически общегос. фонда. Также не только церковные, но и административно-политические функции исполняли владычные наместники, назначавшиеся в стратегически важные районы Новгородской земли.

Четкого разделения функций между должностными лицами не было, скорее существовало довольно приблизительное распределение сфер преимущественной компетенции.

Все важнейшие решения принимались архиепископом, посадником и тысяцким совместно, а если какие-либо вопросы представляли интерес для всех новгородцев, то обсуждались и утверждались на вече. Тогда же, по-видимому, важные полномочия получило «иванское» купечество (объединение купцов вокруг ц. св. Иоанна Предтечи на Опоках на Торговой стороне) во главе с «иванским старостой» (со 2-й пол. XIII в. было уже 2 чел. в этой должности). «Иванские» купцы осуществляли контроль над эталонными весами — «мерилами» и участвовали в торговом суде. В пользу храма св. Иоанна на Опоках поступала и часть пошлин из некоторых новгородских «пригородов». В более позднее время купеческие старосты также играли существенную роль в политической и экономической жизни Новгорода. В частности, они участвовали в переговорах с зарубежными партнерами, затрагивавших интересы новгородских купцов. В XII — нач. XIII в. существовало еще одно купеческое объединение — «заморских» купцов, торговавших с западнослав. Поморьем и Скандинавией. Его патронатным храмом была ц. св. Параскевы на Торгу. Позднее, однако, сведения о «заморских» купцах не встречаются. Возможно, как предполагает Б. Н. Флоря, «заморское» купечество слилось с «иванским», но очень вероятно, что тут сыграли свою роль и монополизация Ганзой торговли на Балтике, и соответственно утрата новгородскими купцами своих позиций в экономических контактах с этими регионами (Флоря. 1999; Он же. 2015).

В идеологической сфере тенденция к укреплению республиканского строя проявилась в выражении «весь Новгород» применительно к полноправному населению Новгорода и в использовании в этом же значении словосочетания «все новгородцы» (одно из самых первых упоминаний «всего Новгорода» — в Церковном уставе кн. Всеволода, соответствующий фрагмент датируется, по-видимому, 80_ми гг. XII в. (ДРКУ. С. 155; Флоря. 1999)). Такие обозначения подчеркивали единство новгородцев при принятии решений, что было весьма существенно в раздираемом противоречиями между различными группировками Новгороде, где власть князя имела меньшее значение, чем это было в большинстве др. рус. земель (Севастьянова. 2011. С. 87–89; Лукин. 2017). На рубеже XII и XIII вв. в новгородских источниках становится обычной патрональная формула «Бог и Святая София», в к-рой Святая София понимается как объединяющая новгородцев святыня-покровительница (Хорошев. 1998; Гиппиус. 2009).

Смена князей на новгородском столе сопровождалась присягой на вече «на всеи воли новгородьстеи и на всех грамотах Ярославлих», князья обязывались выполнять требования новгородцев, что подкреплялось крестоцелованием или целованием иконы Божией Матери (НПЛ. C. 67, 68, 70). Т. о., князья должны были торжественно и публично признать особый, «вольный», статус Новгорода, заключить с ним договор («ряд»), обоснованием его были некие документы — «Ярославли грамоты». Тексты их не сохранились, относительно как их содержания, так и того, кем был Ярослав, издавший грамоты, в историографии нет единого мнения (наиболее распространенная т. зр. связывает их с Ярославом Мудрым — Петров. 2003. С. 71–87). Независимо от содержания «Ярославлих грамот» и даже от самого факта их существования апелляции к ним представляют собой важное свидетельство институционализации социально-политического строя Н. р.

В 20-х гг. XIII в. во внутренней политике Н. р. в основном преобладала просуздальская партия, новгородский князь Ярослав (Феодор) Всеволодович в отличие от своих предшественников не отказывается от своего «отчинного» княжества — Переяславского и посещает Новгород лишь в случае необходимости (в связи с военными действиями) (Янин. 2008. С. 111). В этом можно проследить новую тенденцию, к-рая получит полное развитие уже после монг. нашествия на Русь.

Новгород не был разорен в ходе Батыева нашествия на Русь в 1237–1240 гг., но, как и др. рус. земли, вынужден был признать владычество Монгольской империи, а впосл.— Орды. В 1236 г. Ярослав Всеволодович при помощи новгородцев вокняжился в Киеве, а в Новгороде оставил своего 15-летнего сына Александра (см. Александр Ярославич Невский), к-рому вскоре пришлось столкнуться с очень серьезными вызовами. В 1240–1242 гг. Новгород подвергся агрессии со стороны Швеции и ливонского отд-ния Тевтонского ордена. Особенно опасным было вторжение ливонских рыцарей, захвативших Псков, построивших крепость в Копорье и подходивших на расстояние более 30 км к самому Новгороду. Под рук. кн. Александра Ярославича новгородцам удалось отбить оба нападения (Невская битва 1240 г., Ледовое побоище 1242 г.).

Однако к сер. XIII в. Новгород утратил свое влияние в Прибалтике и на территории совр. Финляндии, к-рые оказывались под контролем ордена и переставали платить дани Новгороду. В 1259 г. в Новгород для проведения переписи («числа») прибыли монг. переписчики (численники). На основе этой переписи, как и в др. частях империи, должна была собираться дань. Для этого им при помощи Александра Ярославича, являвшегося тогда Владимирским великим князем, пришлось преодолеть сопротивление рядовых новгородцев, для к-рых бремя выплаты дани было особенно тяжким.

В княжение Александра Невского фактически установился новый порядок во взаимоотношениях Новгорода и княжеской власти: отныне новгородцы признают верховную власть Владимирских, а потом Московских вел. князей. Князья в XIV–XV вв. перестали лично участвовать в управлении, а присылали в Новгород наместников, к-рые их представляли. Реальный объем власти княжеских наместников в Новгороде не вполне ясен, но по данным XIV в. известно, что они вместе с подчиненными им людьми могли выполнять полицейские функции. Начиная с 60-х гг. XIII в. письменно фиксируются ограничения княжеской власти в Н. р. (договорные грамоты Новгорода с кн. Ярославом Ярославичем — ГВНиП. № 1–3. С. 9–13).

Во 2_й пол. XIII — XV в. происходило усложнение социального строя, что нашло отражение в терминологии. В домонг. время население Новгорода называлось в источниках «новгородцами», выделялась только элита, причем слово «боярин» использовалось эпизодически, а преобладали такие словосочетания, как «вячшие», «передние», «лучшие», «старейшие» «мужи». Происхождение элиты представляет собой спорный вопрос: по концепции Янина, новгородское боярство происходило из местной «родовой» знати; согласно иной т. зр., изначально новгородскими боярами были «осевшие» в Новгороде княжеские служилые люди, дружинники (см.: Стефанович П. С. Бояре, отроки, дружины: Военно-политическая элита Руси в X–XI вв. М., 2012. С. 494–503). Встречается также деление горожан на «огнищан», «гридьбу» и «купцов». Существует мнение, согласно к-рому это были особые категории населения, связанные с князем, но более вероятным представляется, что эти понятия характеризовали всех свободных полноправных новгородцев: «огнищане» — аристократическую элиту, «гриди» — воинов, «купцы» — торгово-ремесленное население (отдельного обобщающего термина для обозначения ремесленников в Новгороде не существовало: ремеслом и мелкой торговлей обычно занимались одни и те же люди).

В 10-х гг. XIII в. впервые упоминаются «меньшие», или «молодшие», люди, позднее также — «простая чадь». «Вячшие», «меньшие» и др. подобные категории не представляли собой четко структурированные сословные группы, эти характеристики могли применяться к людям разного происхождения, но отличавшихся по своему положению в обществе.

После сер. XIII в. появляются новые социальные обозначения: «черные люди» (свободное непривилегированное население; 50-е гг. XIII в.) и «житьи люди» (букв.— «зажиточные», не принадлежавшие к боярской аристократии землевладельцы, возможно изначально занимавшиеся торговлей; 2-я пол. XIV в.).

Понятие «купцы» утрачивает прежнее значение и начинает применяться к собственно торговцам. В XIV–XV вв. применительно к аристократической элите последовательно используется понятие «бояре». Несомненно, что важную роль в общественно-политической жизни Новгорода играло духовенство, к-рое иногда указывается как отдельная социальная группа («попы и игумены») в новгородских источниках неактового характера (изредка упоминаются также «софьяне» или «клирошане» — клирос новгородского Софийского собора).

Все эти категории населения принадлежали к политической общности новгородцев — членов кончанско-уличанских общин — и вплоть до падения Н. р. имели право участвовать в высшем органе власти — вече (см. подробнее: Лукин. 2018). Лица, не принадлежавшие к числу полноправных горожан, от политической жизни в Н. р. были фактически отстранены и в вече не участвовали. Это относится к сельскому населению (к-рое или оказывалось в зависимости от частных землевладельцев, или по-прежнему было объектом совместной эксплуатации со стороны новгородских горожан во главе с боярской аристократией), а также к холопам. Лишь эпизодически в вече могли участвовать представители новгородских «пригородов». Т. о., реальное участие в политической жизни принимала лишь меньшая часть населения Новгородской земли.

Новгородский политический коллектив, от имени к-рого вече и избиравшиеся им должностные лица осуществляли управление и вершили суд, не позднее 30_х гг. XIV в. получил более торжественное наименование — Великий Новгород или «весь Великий Новгород». Это же наименование — Великий Новгород — закрепилось как офиц. название Н. р. (ранее таковым было Новгород). Позднее появились наименования «Господин Великий Новгород», а еще позднее — «Господин государь (господарь) Великий Новгород», к-рые отражали могущество и самостоятельность Н. р.

Оформилась республиканская символика: в кон. XIV — нач. XV в. символом новгородских вольностей становится вечевой колокол; во 2-й пол. XIII в. появилась печать «всего Новгорода», позднее — «новгородская печать и посадничья» (XIV в.), «печать Великого Новгорода», «печать новгородская» (XV в.). Надпись «Великого Новагорода» помещается на оборотной стороне монет, чеканка которых начинается в Новгороде с 1420 г. Происходит кодификация общегородского права: в XV в. принята Новгородская судная грамота (в существующей редакции 1471 г.), регламентирующая устройство суда и судопроизводства. С одной стороны, в ней провозглашалось требование судить «всех ровно, как боярина, так и житьего, так и молодчего человека», с другой — представителями концов в суде высшей инстанции («у докладу») имели право быть только бояре и «житьи люди». Сам же суд высшей инстанции должен вершиться «во владычне комнате», т. е. под контролем архиепископа (ПРП. Вып. 2. С. 212, 215).

Боярство превратилось в элиту, к-рой принадлежало монопольное право на занятие высших постов: посадника и тысяцкого. Политическое могущество бояр базировалось на экономическом фундаменте. Ко 2-й пол. XV в. уже более 90% «коренных» новгородских земель, ставших после присоединения к Москве территорией пятин, оказалось во владении бояр, а также «житьих» и корпораций Церкви. Пользуясь своими ресурсами, бояре манипулировали рядовыми горожанами, влияя на решения веча. В XIV– XV вв. в Н. р. появляется и все большее значение приобретает «господа» (т. н. совет господ). Изначально это было неформальное совещание высших должностных лиц и представителей новгородских концов, но постепенно произошло превращение его в политический институт, в рамках к-рого готовились проекты решений перед вынесением их на вече или принимались такие решения, в случае если они не вызывали протеста со стороны новгородцев. Возникновение «господы» можно расценивать, с одной стороны, как шаг на пути дальнейшего развития и укрепления республиканских институтов («господа» может быть сопоставлена с советами западноевроп. коммун и городских республик), с другой — как проявление усиления олигархических тенденций. Тем не менее процесс этот был еще далек от завершения. Основная масса полноправных горожан не была отстранена от участия в политической жизни, прежде всего в вече, вплоть до падения независимости Новгорода. Формально они входили вместе с представителями элиты в политическое сообщество, именовавшееся Великим Новгородом. Новгородцы дорожили своим статусом «мужей вольных», и эта вольность признавалась соседями и партнерами Новгорода (Лукин. 2018. С. 378–398, 522–538).

Высшие республиканские магистратуры также переживали в этот период значительные изменения. Согласно гипотезе Янина, с нач. XIV в. срок пребывания на посту посадника ограничивался одним годом. С нач. 60-х гг. XIV в. избирали уже не одного, а 6 посадников, к-рые представляли городские концы (2 — Плотницкий, по одному — все остальные). Из них каждый год избирали главного, степенного посадника (от слова «степень» — помост, трибуна на вечевой площади, где во время собрания находился посадник). Во 2-й пол. 10-х гг. XV в. количество посадников достигло 18, а срок полномочий степенного посадника сократился до полугода. В 1423 г. число посадников было увеличено до 24 чел., в 1463 г.— до 36 чел., к посадничеству получили доступ практически все боярские семьи, и т. о. окончательно сформировалась боярская олигархия. Похожая ситуация сложилась и для института тысяцких. С посл. трети XIV — нач. XV в. действовали одновременно 6 тысяцких, также представлявших концы, во главе со степенным тысяцким; после реформы 10-х гг. XV в.— 8. Отдельные аспекты этой концепции вызывали критику, и многое в истории новгородских магистратов остается дискуссионным (Янин. 2003; Он же. 1991. С. 10–78; ср.: Зимин А. А. [Рец. на:] Янин В. Л. Новгородские посадники. М., 1962 // Сов.Арх. 1963. № 3. С. 275–278; Мартышин. 1992. С. 174–210; Линд. 1997).

В XIV–XV вв. Н. р. оказалась между 2 великими державами Вост. Европы того времени: Великим княжеством Литовским (ВКЛ) и Московским великим княжеством. Противостояние между ними в конечном счете и предопределило судьбу Н. р. Существенную роль для Новгорода играли также отношения с Тевтонским орденом. Из рус. земель наибольшее значение для Новгорода имели контакты с Тверью и Псковом. Последний, хотя и продолжал считаться формально «молодшим братом» Новгорода, в этот период стал самостоятельной республикой и проводил фактически независимую внутреннюю и внешнюю политику. Тем не менее Псков оставался в церковной юрисдикции Новгородской кафедры: в Пскове не было своего архиерея (попытки добиться от митрополита поставления в свой город епископа в 1331 и 1464 закончились для псковичей неудачно).

Новгородским элитам достаточно длительное время удавалось балансировать между Москвой и Литвой. Одним из проявлений этой политики было предоставление служилым князьям из ВКЛ или земель, находившихся под властью или контролем Москвы, кормлений в «пригородах» для усиления военного потенциала Новгорода. При этом служилые князья должны были выполнять условия, которые перед ними ставил Новгород, в противном случае они лишались своих кормлений (Krupa K. Ksiżta litewscyw Nowgorodzie Wielkim do 1430 r. // Kwartalnik Historyczny. Warsz., 1993. N 1. S. 29–46; Янин. 1998. С. 90–101). Тем не менее оба государства вынашивали планы закрепления республики в своей сфере влияния. Так, в 1398 г. между ВКЛ и Тевтонским орденом был заключен Салинский договор, в соответствии с которым орден обязывался помочь вел. кн. Литовскому Витовту овладеть Новгородом, а за это Витовт обещал в свою очередь ордену захватить Псков (Kolankowski L. Dzieje Wielkiego ksi_stwa Litewskiego za Jagiellonów. Warsz., 1930. T. 1: 1377–1499. S. 63–64; Kubon S. Die Auenpolitik des Deutschen Ordens unter Hochmeister Konrad von Jungingen (1393–1407). 2016. S. 110–113). Этим планам не суждено было сбыться (из-за поражения Витовта в 1399 в битве на Ворскле и испортившихся в результате восстания в Жемайтии отношений между Литвой и орденом).

Однако ВКЛ и после этого проявляло активность на новгородском направлении, отношение к этому новгородцев было неоднозначным, среди новгородской элиты сформировалась пролитовская партия.

Непростыми были отношения Новгорода и с Москвой. По мере усиления и территориального роста Московского великого княжества оно стало все последовательнее осуществлять давление на Н. р. Московские великие князья стремились потеснить новгородцев в значимых со стратегической и экономической точек зрения районах Русского Севера и придать своему формальному сюзеренитету над Н. р. реальное значение. Между Москвой и Новгородом неоднократно вспыхивали конфликты, сопровождавшиеся вооруженным противостоянием.

Немалую роль начиная с сер. XV в. играли и церковные противоречия, связанные с двойственной позицией Новгородских архиепископов в вопросе о судьбе рус. митрополии. С одной стороны, Новгородские владыки традиционно поставлялись в Москве и находились в каноническом подчинении Киевских (с 60-х гг. XV в.— Московских) митрополитов. С другой стороны, еще в 10-х гг. XV в. новгородские послы принимали участие в Констанцском соборе в составе делегации митрополита Киевского Григория Цамблака, избранного по инициативе Витовта для правосл. епархий ВКЛ (Флоря Б. Н. Исследования по истории Церкви. М., 2007. С. 342–343). Архиепископ Новгородский и Псковский не участвовал в хиротонии избранного епископами Сев._Вост. Руси по инициативе великого князя Московского и без согласия К-поля митр. Киевского свт. Ионы и его преемников — митрополитов Феодосия (Бывальцева) и Филиппа I. Впосл. в Москве новгородцев обвиняли в стремлении перейти под юрисдикцию Киевского митр. Григория, признанного К-полем. Кровопролитная московско-новгородская война 1393 г. сопровождалась захватом москвичами Торжка, Волока Ламского и Вологды, а новгородцами — Устюга и Устюжны.

После этого был заключен мир «постарине», но в дальнейшем, еще до утраты Новгородом независимости в порубежных новгородских волостях — Волоке, Бежецком Верхе и Вологде, утвердилась московская администрация (Янин. 2008. С. 269–271).

В 1397–1398 гг. между Новгородом и Москвой разгорелась ожесточенная борьба за Двинскую землю — ключевой регион на пути к жизненно важным для Новгорода ресурсам Русского Севера. Двинская земля отложилась от Новгорода, а двинские бояре конфисковали у новгородских бояр их владения и разделили между собой. Н. р. удалось все же восстановить контроль над Двинской землей, а инициаторы перехода на сторону Москвы были казнены. После окончания династической войны в Московском великом княжестве в 1456 г. войска вел. кн. Василия II Васильевича Тёмного вторглись в Новгородскую землю и нанесли поражение новгородцам под Русой.

Война завершилась выгодным для Москвы Яжелбицким мирным договором 1456 г., а Н. р. вынуждена была заплатить контрибуцию. Решающие события развернулись в 70-х гг. XV в. В условиях непрекращающегося давления со стороны Москвы в Н. р. усилилась пролитовская партия. Вероятно, с этим связано заключение весной 1471 г. договора между Н. р. и вел. кн. Литовским Казимиром IV Ягеллончиком (ГВНиП. № 77. С. 129–132; есть предположение о том, что это был только новгородский проект договора — Лурье. 1994. С. 140–142). В соответствии с соглашением Новгород признавал сюзеренитет Литовского великого князя, а тот обязывался оборонять Новгород в случае нападения на него Москвы. При этом полномочия Казимира как верховного правителя жестко ограничивались, в частности, одним из условий было «веры греческие православные нашеи не отъимати». Великокняжеский наместник, к-рого должен был прислать Казимир, также обязан был придерживаться Православия (ГВНиП. № 77. С. 130, 132). Несмотря на это, обвинения Н. р. в попытках уклонения в «латинство» (не имевшие реальных оснований) сыграли существенную роль в идеологическом обеспечении новгородской политики вел. кн. Московского Иоанна III Васильевича и отразились в московском офиц. летописании (Тарасов. 2011).

В мае—июне 1471 г. войска Иоанна III и его союзников (Пскова и Твери) выступили против Н. р., которая не получила помощи от Литвы. 14 июля новгородская рать была полностью разгромлена на р. Шелони. Главную причину этого новгородский летописец усматривает в раздорах в новгородском войске(рядовые воины жаловались на отсутствие коней и качественного вооружения, а архиепископский полк вообще отказался участвовать в сражении — ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. С. 446). Ряд фактов указывает на существование в Новгороде промосковской партии, идеология к-рой основывалась, очевидно, на представлении о наследственных правах московских князей на верховную власть. Разделение новгородцев на сторонников Москвы и Литвы не носило ярко выраженного социального характера. Высказывавшаяся в советской историографии т. зр., согласно к-рой сближение с Москвой поддерживал простой народ, а бояре ориентировались на Литву, не подтверждается источниками.

Более того, есть данные, свидетельствующие о том, что за сохранение новгородских вольностей активнее всего выступали именно рядовые новгородцы, «чернь» (Там же. Т. 37. C. 94).

После поражения в войне новгородцы вынуждены были подписать Коростынский договор, в котором: Новгород признавал себя «отчиной» Московских великих князей, но в то же время сохранял статус «мужей вольных»; отказывался от попыток «отдатися» вел. князю Литовскому и от приглашения князей из Литвы; признавал исключительное право ставить Новгородских архиепископов за митрополитом всея Руси (но выбирать их должны были по-прежнему в Новгороде), а также соглашался на др. значительные уступки (ГВНиП. № 26–27. С. 45–49). Самостоятельность Н. р., т. о., ограничивалась, но полное ее присоединение к Московскому великому княжеству произошло позднее — в 1477–1478 гг. Поводом для этого стал вопрос о признании Иоанна III и его сына и наследника кн. Иоанна Иоанновича Молодого «господарями» (государями) Новгорода. Это имело не только символическое, но и политическое значение, поскольку объявление Московского вел. князя своим «господарем» означало для Новгорода одновременно полное ему подчинение, утрату новгородским политическим сообществом статуса правителя («господарьства») и демонтаж элементов самостоятельности Н. р., которые еще сохранялись в соответствии с двойственной формулой Коростынского договора «отчина великих князей — мужи вольные».

Осенью 1477 г. Иоанн III предпринял еще один масштабный поход на Новгород, к-рый сдался уже без сопротивления. В нач. 1478 г. новгородцы вынуждены были согласиться с тем, чтобы «вечю колоколу... в Новегороде не быти, посаднику не быти», а «государьство» было у них такое же, как «в Низовской земле», что означало признание абсолютной власти Московских вел. князей (ПСРЛ. Т. 25. C. 318). Н. р. и ее ключевые политические институты перестали существовать.

Покорение Новгорода было завершено после ареста и высылки в Москву последнего выборного архиеп. Новгородского Феофила в 1480 г., что сопровождалось конфискацией владычной казны. Вслед за этим состоялось поэтапное массовое выселение из Н. р. представителей элиты (бояр, «житьих людей», купцов), которые вместо своих земельных владений получили поместья в Сев.Вост. Руси, и произошла замена их московскими дворянами и гостями, получившими земельные владения в Новгородской земле (80-е гг. XV в.). Эти переселения, расформировавшие новгородскую элиту, носительницу идей самостоятельности, и заменившие ее на лояльных Москве служилых людей, ознаменовали необратимое уничтожение социальной базы Н. р.

Автор - П. В. Лукин

Археологическое исследование Новгорода (об археологическом изучении территории Новгородской земли см. также статьи Новгородская область, Псковская область, Новгородская и Старорусская епархия, Псковская и Порховская епархия). Первые сведения о культурном слое Новгорода содержатся в книге митр. Евгения (Болховитинова) «Исторические разговоры о древностях Новгорода Великого» (1808). Во 2-й пол. XIX — нач. XX в. проводились небольшие раскопки (не более 60 кв. м) на территории Новгородского кремля. В нек-рых раскопах были обнаружены хорошо сохранившиеся деревянные настилы (см., напр.: Богословский Н. Г. Раскопки в детинце Новгорода // Изв. Об-ва любителей естествознания, антропологии и этнографии. М., 1878. Т. 31. С. 205; Рерих Н. К. Соч. Пг., 1914. С. 207–217; Жервэ Н. Н. Деятельность новгородских краеведов-археологов по изучению и охране памятников древности во 2-й пол. XIX в. // Рос. арх.1992. № 3. С. 225–235). Большую роль в деле сохранения новгородского исторического и культурного наследия сыграло основанное в 1894 г. В. С. Передольским Новгородское об-во любителей древности. В районе Рюрикова городища и на территории Новгорода было найдено много вислых печатей (княжеских, владычных и др.), большинство из к-рых еще в дореволюционное время попало в коллекцию акад. Н. П. Лихачёва (см.: Лихачёв Н. П. Избр. тр. М., 2014. Т. 1: Мат-лы для истории визант. и рус. сфрагистики).

Систематическое археологическое исследование Новгорода началось в 1932 г. под рук. А. В. Арциховского. С тех пор раскопки в городе велись непрерывно за исключением неск. лет (1933, 1935, 1942–1945, 1949 и 1950). В ходе археологического исследования Новгорода было установлено, что мощность средневек. культурного слоя здесь колеблется от 40–60 см до 8 м. В силу особых условий его формирования в нем прекрасно сохраняются все предметы как органического (из дерева, кости, кожи, бересты), так и неорганического (из металла, глины, камня, стекла, янтаря) происхождения.

За прошедшие десятилетия было раскопано более 90 участков, общая исследованная площадь к-рых составляет свыше 40 тыс. кв. м (на 2017). Наиболее интенсивно изучались территории древнейших концов Новгорода (Славенского, Неревского, Людина), где расположены самые большие раскопы — Неревский (8840 кв. м) и Троицкий (8200 кв. м). В результате раскопок были открыты целые кварталы средневек. города с усадьбами (более 70 для каждого строительного периода), улицами (16), различными сооружениями (более 2500), берестяными грамотами (1102 на 2017 г.), а также с богатейшей вещевой коллекцией, к-рая насчитывает более 150 тыс. индивидуальных находок и сотни тысяч массовых (обломки керамики, обрезки кожи, кости животных, птиц, рыб).

История раскопок. Условно археологические исследования Новгорода можно разделить на неск. этапов: 1) 1932–1948 гг.; 2) 1951–1967 гг.; 3) 1968–1992 гг.; 4) c 1992 г.

1. Начало систематическому археологическому исследованию Новгорода положили раскопки на Славне и Ярославовом дворище. Первый раскоп был расположен в юж. части древнейшего Славенского конца средневек. Новгорода, между храмами св. Илии Пророка и св. апостолов Петра и Павла. Работы на этом участке общей площадью 508 кв. м велись в течение 4 лет (1932, 1934, 1936–1937). Важнейшим результатом работ на Славне стало открытие каменной стены Окольного города, сооруженной при посаднике Федоре Даниловиче в 1355 г. Кроме того, впервые были изучены многочисленные деревянные сооружения в виде срубов, настилов и проч. Особенно важно было обнаружение ремесленных мастерских кожевенника и игрушечника, поскольку в то время древнерус. ремесло по существу было неизвестно. Вещевая коллекция состояла из неск. тысяч разнообразных находок, в числе которых были свинцовые вислые печати, пломбы, предметы вооружения, инструменты и бытовой инвентарь, украшения.

В 1938–1939 гг. Арциховский провел раскопки на Ярославовом дворище. Здесь за 2 года раскопок было исследовано 8 небольших участков общей площадью 552 кв. м. Работы на Ярославовом дворище были продолжены в 1947–1948 гг., когда в зап. части был заложен большой раскоп общей площадью 748 кв. м. Основным результатом работ на этом участке было открытие разветвленной дренажной системы в виде прекрасно сохранившегося колодца и длинных деревянных труб. Кроме того, были открыты торговые ряды и лавки, великолепной сохранности огромный сруб. Большое значение для истории церковного строительства имело открытие в 1940 г. фундамента ц. во имя святых Бориса и Глеба в Детинце.

Раскопками на Славне и Ярославовом дворище в 30–40-х гг. XX в. были заложены методические основы исследования культурного слоя: разбивка всей площади раскопа на квадраты со сторонами 2 м и снятие культурного слоя по пластам толщиной 20 см. В дальнейшем эта методика стала обязательной при раскопках древнерус. городов. Особенно важными были выработка критериев хронологического членения слоя, а также введение в научный оборот термина «ярус», означающего прослойку с комплексом одновременных деревянных построек. Как на Славне, так и на дворище культурные напластования четко членились на 3 слоя: 1-й верхний слой — XVIII–XIX вв., 2-й — XIV–XVII вв., 3-й — XI–XIII вв. В течение 1-го этапа была зафиксирована исключительная сохранность культурного слоя Новгорода со всеми находящимися в нем древностями и накоплен опыт по его исследованию. Стало очевидным, что археологические материалы являются важным источником сведений по древнерус. истории.

2. В 1951 г. на Софийской стороне был заложен раскоп на территории бывш. Неревского конца. На протяжении 12 лет (1951–1962) в квартале, ограниченном 4 совр. улицами, была исследована площадь в 8840 кв. м с мощностью культурного слоя от 5 до 7 м. С целью повышения производительности раскопок стала активно применяться техника (ленточные транспортеры, скиповые подъемники) для удаления просмотренной земли из раскопа, а для контроля глубины и мощности вскрываемых пластов и точной фиксации местоположения сооружений и находок — нивелиры.

На Неревском раскопе были вскрыты 3 средневек. улицы — Великая (на 137 м), Холопья (на 52 м) и Кузьмодемьянская (на 60 м), вдоль к-рых располагались усадьбы. Каждая улица состояла из 28 лежащих один на другом, хорошо сохранившихся ярусов деревянных настилов, из к-рых самый нижний датируется 953 г., верхний — 1429 г. Деревянные мостовые каждой улицы неизменно возобновлялись на одном и том же месте в течение неск. столетий, что заложило основу ярусологии, т. е. стратиграфического членения культурного слоя на ярусы по числу мостовых. Каждому из ярусов мостовых соответствовали комплексы сооружений, прослоек и находящихся в них артефактов. Исключительная сохранность дерева позволила впервые в отечественной археологии применить дендрохронологический метод, к-рый дал возможность датировать ярусы с точностью до четверти века. Надежные датировки ярусов способствовали созданию вещевой хронологической шкалы и наиболее точной датировке берестяных грамот.

Находка 26 июля 1951 г. на Неревском раскопе 1-й берестяной грамоты стала крупнейшим открытием не только новгородской, но и всей отечественной археологии XX в. Всего на Неревском раскопе было найдено 398 берестяных писем XI–XV вв. Открытие берестяных грамот стало поворотным пунктом в истории археологического исследования Новгорода, превратив этот город в неиссякаемый источник информации по средневек. Руси.

Наряду с грамотами важнейшим открытием стали городские усадьбы, полноценное изучение к-рых впервые началось на Неревском раскопе. Было обнаружено и исследовано более 10 усадеб. В ходе раскопок установлено, что границы между ними практически не менялись в течение столетий. Большинство открытых усадеб принадлежало боярам. Благодаря берестяным грамотам удалось установить, что владельцами ряда усадеб в XIV–XV вв. были члены боярской семьи Мишиничей-Онцифоровичей, хорошо известной по новгородским летописям. Принятая Арциховским методика раскопок большой площади позволила детально проследить систему соседских связей владельцев усадеб и динамику развития этих связей во времени.

Впервые были получены убедительные данные относительно устройства родственных боярских усадеб, занимавших, как правило, значительные территории.

При изучении находок стали активно применяться спектральный, структурный, металлографический и др. виды анализов, позволившие получить важные данные о технологии изготовления различных предметов, об источниках ремесленного сырья и в целом о развитии новгородского ремесла.

3. Характерной чертой 2 первых этапов было ведение археологических работ на свободных незастроенных участках. Однако к кон. 60-х гг. XX в. таких участков в городе практически не осталось. С этого времени начинается новый этап в новгородской археологии, связанный с проведением охранных раскопок. Стало очевидным, что культурный слой, содержащий неисчерпаемый информационный потенциал, так же подлежит охране, как и памятники архитектуры. В 1969 г. по инициативе руководства археологической экспедиции (прежде всего ее главы — акад. В. Л. Янина) Новгородским горисполкомом принято постановление, запрещающее любые земляные работы в черте средневек. города без предварительного археологического исследования. В 1992 г. культурный слой Новгорода как особо ценный объект культурного значения был внесен в Список Всемирного культурного наследия ЮНЕСКО.

В кон. 60-х — нач. 70-х гг. XX в. начали исследовать участки в местах буд. строительства. Финансирование раскопок осуществлялось за счет бюджетных средств. В 1973 г. впервые были начаты раскопки на территории Людина конца (к югу от кремля). Раскоп получил название «Троицкий» по находящейся неподалеку ц. Св. Троицы на Редятине ул. В дальнейшем площадь раскопок здесь постоянно расширялась, и со временем данный район стал базовым объектом археологического исследования Новгорода, работы на котором не прекращаются до сих пор. Площадь Троицкого раскопа, исследованная полностью, составляет 7480 кв. м (на 2018), мощность культурного слоя достигает 5 м, древнейшие слои датируются сер. X в. (на отдельных участках — 1_й пол. X в.).

На Троицком раскопе были вскрыты мостовые 3 древних улиц: Пробойной, Черницыной, Ярышевой. Здесь выявлено 16 усадеб, из к-рых несколько вошло в площадь раскопа почти полностью. Особенно важным было обнаружение комплекса усадеб XII в., принадлежавших боярской семье Мирошкиничей, из среды к-рой вышли самые известные посадники XII в. Знаменательным стало открытие в 1977 г. усадьбы и мастерской иконописца и мастера фресковой живописи Олисея Гречина (Колчин Б. А., Хорошев А. С., Янин В. Л. Усадьба новгородского художника XII в. М., 1981). Сопоставление берестяных грамот с летописными материалами позволило установить не только имя художника, но и его принадлежность к новгородскому духовенству, а также высказать предположение о том, что Олисей Гречин был главным мастером фресковой росписи ц. Преображения Господня на Нередице (1199).

Наряду с базовым Троицким раскопом в течение 3-го этапа постоянно велись археологические исследования на местах буд. строительства. 4. В 1992 г. для координации археологических работ на базе Новгородского музея был создан Центр по организации и обеспечению археологического исследования Новгорода (ЦООАИ). Центр фиксировал заявки и заключал с заказчиками договоры на проведение раскопок, приглашал специалистов, контролировал качество археологических работ. Всего к 2018 г. на территории средневек. части Новгорода было исследовано более 50 участков, попадавших под строительство. В отличие от предыдущего периода, когда охранные раскопки велись за счет бюджетных средств, с 1992 г. все раскопки на местах буд. Строительства осуществлялись за счет застройщика. Каждый из охранных раскопов дает новые материалы по развитию градостроительной структуры Новгорода, его топографии, быту и материальной культуре. На нек-рых раскопах обнаруживаются берестяные грамоты, встречаются уникальные находки.

В кон. 90_х гг. XX в. на Троицком раскопе были сделаны 2 важнейших для истории Новгорода открытия. В 1998 г. здесь обнаружен огромный комплекс берестяных документов (ок. 100 экз.), связанных с судопроизводством XII в. Эти грамоты, найденные на т. н. усадьбе «Е» со своеобразной планировкой и застройкой, впервые зафиксировали место заседания «сместного» (совместного) суда князя и посадника и время его образования (по Янину — 1126 г.).

В 1999 г. в слоях XI в. на этой же усадьбе было обнаружено 38 деревянных бирок-замков для запечатывания мешков с пушниной, свидетельствующие о сборе податей (налогов) на территории Новгородской земли в XI в. под контролем новгородских бояр. Оба этих открытия свидетельствуют о постепенном ограничении власти князя в Новгороде. Следов., археологические материалы подтверждают сведения о формировании республиканских институтов власти, отличающих Новгород от большинства др. древнерус. центров.

Вещевая коллекция, собранная за десятилетия раскопок в Новгороде, характеризует в той или иной степени все сферы жизни и материальную культуру средневек. города: религию, политические институты, сбор дани, ремесло, торговлю, денежно-весовую систему, транспорт, промыслы, вооружение, прикладное искусство, музыкальную культуру, досуг и др. Большинство названных разделов не нашли отражения в письменных источниках и могут быть изучены только с использованием археологического материала.

В составе вещевой коллекции Троицкого раскопа немало уникальных находок: 2 монетных клада (западноевроп. серебряные монеты 1-й трети XI в. и араб. Монеты-дирхемы 1-й трети X в.), печать Ярослава (Георгия) Владимировича Мудрого, изделия прикладного искусства X–XIV вв., коллекция музыкальных инструментов, в т. ч. древнейшие гусли XI в., и мн. др. Беспрецедентным стало открытие в 2000 г. древнейшей сохранившейся слав. Книги-кодекса — Новгородской Псалтири рубежа Х и ХI вв.

В 2008–2010 гг. археологи исследовали территорию Детинца и находящегося в нем Владычного двора (см.: Новгородский Детинец и Владычный двор. 2017). В 2005 г. начато изучение подводных остатков Великого моста через р. Волхов (известен с 30-х гг. XII в.) (Степанов А. В., Трояновский С. В. Мостостроение средневек. Новгорода по ист. и археол. источникам // Археология древнерус. города XI–XV вв.: Проблемы источниковедения, становления государственности и культурогенеза. Рязань, 2011. С. 65–67; они же. Новейшие подводно-археол. исследования новгородского Великого моста // Тр. III (XIX) Всерос. археол. съезда. СПб.; М.; Вел. Новг., 2011. Т. 2. С. 187–189).

Одновременно с исследованиями культурного слоя Новгорода регулярно велись архитектурно-археологические исследования новгородских храмов. Первые такие раскопки были проведены в 1933–1934 гг. М. К. Каргером в Георгиевском соборе Юрьева монастыря. В 1945–1947 гг. А. Л. Монгайт, вскрыв полы Софийского собора, обнаружил не только первоначальный пол XI в., но и фрески XII в., а также предположительно погребение свт. Василия Калики. В 1946–1955 гг. Каргер продолжил раскопки в Софийском соборе. В 60–80-х гг. проводились архитектурные исследования многих новгородских храмов. В 1966 г. Каргер впервые произвел раскопки руинированной ц. Благовещения на городище XIV в., а в 1969 г. исследовал нартекс Николо-Дворищенского собора и вел раскопки у ц. Андрея Стратилата в Кремле. Ведущий архитектор-реставратор Новгорода Г. М. Штендер в 1974 г. выявил фундаменты кон. XII в. и кон. XIII в. ц. Феодора Стратилата на Щиркове ул.

П. А. Раппопорт в 1978 г. при проведении работ на территории музея деревянного зодчества вскрыл фундаменты монастырской ц. св. Пантелеимона, прежде известной только по письменным источникам. В 1979 г. он провел раскопки у стен ц. св. Иоанна Предтечи на Опоках и восстановил первоначальный план этого храма XII в. Исследования этой церкви были продолжены в 1980 г. А. А. Песковой, которая также провела раскопки у ц. Успения на Торгу и восстановила схему храма XII в.

В дальнейшем в связи с реставрационными и научно-исследовательскими задачами раскопки новгородских приходских и монастырских храмов были продолжены И. В. Антиповым, Вал. А. Булкиным (храм Хутынского мон-ря), Д. В. Пежемским (Николо-Дворищенский собор), Вл. В. Седовым. В 2007 г. под рук. Вл. В. Седова начаты раскопки храмов Пантелеимонова и Юрьева мон-рей (Седов Вл. В., Вдовиченко М. В., Мерзлютина М. А. Раскопки Благовещенского мон-ря на Мячине и собора Пантелеймонова мон-ря в 2007 г. // Новгород и Новгородская земля: История и археология. Вел. Новг., 2008. Вып. 22. С. 38–52; они же. Работы Новгородского архитектурно-археологического отряда НАЭ в 2008 г. // Там же. 2009. Вып. 23. С. 162–174; они же. Архитектурно-археологические исследования новгородских Благовещенского и Пантелеймонова мон-рей в 2009 г. // Там же. 2010. Вып. 24. С. 50–62; Седов Вл. В. Археол. находки 2014 г. в Георгиевском соборе Юрьева мон_ря // Вестн. РГНФ. 2015. № 1(78). С. 175–185; Гиппиус А. А., Седов Вл. В. Новые находки в Георгиевском соборе Юрьева мон-ря: новые фрески и новые надписи // Тр. отделения ист._филол. наук, 2015. М., 2016. С. 190–215 и др.). В 2016–2017 гг. под рук. Вл. В. Седова продолжилось археологическое исследование ц. Благовещения на Городище XIV в., позволившее обнаружить остатки предшествовавшей ей церкви нач. XII в., фрагменты фресок, надписи-граффити, в т. ч. глаголические.

За прошедшие с начала раскопок десятилетия археология Новгорода, на начальном этапе решавшая специфические задачи исследования материальной культуры, поставила и в значительной степени решила сложные исторические вопросы. Это проблемы славянского заселения Северо-Запада России, происхождения Новгорода и новгородского боярства, взаимоотношений Новгорода с князьями, сущности вечевого строя, социальной топографии, развития ремесла и торговли и др.

Христианские древности. Археологические находки в Новгороде предоставляют дополнительные возможности и для изучения церковной истории (см. также ст. Граффити).

Христ. древности представлены в археологическом материале Великого Новгорода различными категориями. Одна из них — нательные кресты из цветного металла, янтаря, камня и дерева. Изредка встречаются единичные экземпляры из глины, кости, перламутра и смальты. Самые ранние кресты найдены в слое нач. XI в. Наиболее многочисленной группой являются кресты из янтаря.

Кроме нательных крестов известны находки энколпионов (крестов-складней), состоящих из 2 полых створок и предназначенных для хранения священных реликвий. Большинство новгородских крестов-складней относится к одному из самых распространенных в восточнохрист. мире типу энколпионов. Чаще всего на створках энколпионов помещались литые рельефные изображения: на лицевой стороне — распятого Христа, на оборотной — Богоматери и 4 евангелистов.

Др. категорию христ. древностей составляют нательные и наперсные иконки из цветных металлов, камня и кости, находки к-рых немногочисленны. Некоторые иконки могли привешивать и к окладам чтимых икон, что соответствует визант. традиции. В одной из берестяных грамот (№ 500) нач. XIV в. упоминается икона с гайтаном (шнурком для ношения на груди). Композиции на иконках определялись их функциональным назначением. Иконки носили на груди в качестве личного предмета благочестия (нек-рые исследователи предпочитают говорить об оберегах), поэтому на них чаще всего изображались патрональные святые или святые, покровительствующие в ратных делах, в пути, в той или иной профессиональной деятельности и др. Великолепным образцом прикладного искусства является каменная иконка (4,3Ч5,8 см), найденная в слое нач. XIV в. На одной ее стороне находится изображение прп. Симеона Столпника и св. Ставрокия, на другой — вмч. Георгия. На обеих сторонах по бокам размещены надписи.

Еще одной категорией находок, связанных с религ. культами, являются амулеты-змеевики, к-рые представляют собой круглые 2-сторонние привески: на одной стороне находится каноническое христ. изображение (Христа, Богоматери или святых), на другой — «змеевидная композиция» (голова, фигура или полуфигура, окруженная змеями).

Число берестяных грамот, обнаруженных в Великом Новгороде, к кон. 2017 г. достигло 1102 экз. Из них те или иные сведения о церковной жизни содержат более 60 экз. По содержанию они разделяются на неск. групп. Прежде всего это тексты с записями церковной службы, молитв, поучений, поминаний. К этой группе относится более 20 грамот, к-рые датируются в основном XI–XIII вв. Из них самыми ранними являются 3 грамоты, к-рые обнаружены в Новгороде на одной из древних усадеб в слое, датированном 1050–1075 гг. Все они написаны безупречным книжным почерком. В грамоте № 913 содержится перечень основных праздников и дней памяти святых осенне-зимнего цикла, от Рождества Пресв. Богородицы (8 сент.) до Крещения Господня (6 янв.). Очевидно, это была памятная записка. В 2 др.грамотах записаны слова отпуста,в грамоте № 906 (наряду с др. святыми) названы святые князья Борис и Глеб, канонизированные не позднее 1071 г. (грамота является 1-м подлинным документом, в котором зафиксирована их канонизация).

В грамоте № 914 наряду с перечнем святых указан один из двунадесятых праздников (Вознесение), что важно для истории правосл. службы, поскольку в настоящее время в православной церковной службе этот праздник не включается в литургическую формулу отпуста. Две грамоты, датированные 2-й пол. XII в., содержат краткую запись церковных служб. В грамоте № 727, состоящей из 9 строк, записан в тезисной форме порядок служб пасхальной недели с чина утрени. В тексте содержатся литургические возгласы и начала церковных чтений с указанием лиц, произносящих их: «люди», «поп». Исключительной особенностью этой записи является наличие разделительного знака в виде креста. Как установил А. Е. Мусин, чин пасхальной службы в этой грамоте представляет собой неизвестный ранее вариант. Подобный характер имеет и грамота № 977 (1160–1190), содержащая сокращенную запись тропаря на «Бог Господь».

В ней обозначен порядок 8 гласов иуказаны начальные слова каждого из них. Несомненно, обе грамоты представляют собой памятные записки, служившие подсказкой во время службы. Такой же подсказкой являлся и текст грамоты № 419 (1280–1300), представляющей собой маленькую книжечку (5Ч5 см) из 12 страниц. На 7 из них записаны фрагменты 2 молитв, читаемых в субботу Страстной седмицы. В тексте сделано много описок, что дает основание предположить, что владелец книжки был не духовным лицом, а певчим церковного хора.

Евангельский сюжет изложен в грамоте № 916 (1260–1280) (Мф 1. 18–20). Сюжет об Иосифе и Марии подробно вошел также в тропарь на «Славу», исполнявшийся в навечерие Рождества Христова. Начало богородичного тропаря записано на обрывке бересты № 970, найденной в слое XIII в. на Борисоглебском раскопе.

Церковные песнопения (ирмос) составили содержание грамоты № 128 (1380–1400), сохранившейся не полностью. Они были записаны на листе бересты длиной 40 см, разграфленном на 4 столбца. Очевидно, эта грамота также была составлена для напоминания текста во время богослужения.

Две грамоты (№ 317 и 507), сохранившиеся в отрывках, содержат фрагменты поучений и проповеди. Еще в неск. грамотах, сохранившихся также в отрывках, были записаны молитвы, текст к-рых полностью восстановить не удалось. В ряде грамот XII–XIII вв. содержатся молитвенные обращения: «Господи, помози рабу своему...» или «Господи, услыши молитву». Несомненно, к числу церковных текстов относятся записки с именами,к-рые нужно было помянуть во время службы. К их числу относятся неск. грамот, обнаруженных в усадьбе новгородского священнослужителя и худож. Олисея Гречина.

Основные сведения об обучении детей получены из т. н. грамот мальчика Онфима, найденных в 1956 г. в слое XIII в. Это написанные одним почерком обрывки бересты с записью алфавита, грамматическими упражнениями и разнообразными детскими рисунками, на одном из к-рых автор изобразил себя в виде всадника, поражающего копьем врага, и подписал: «Онфиме».

Тексты церковного характера (покаянная запись, отрывки из Псалтири, сокращенная запись начала тропаря 6-го часа) содержатся в 4 грамотах учебного характера (№ 203, 206, 207, 331).

О распространении бытовой магии, сочетающейся с обращением ко Христу, к Пресв. Богородице и святым, свидетельствуют записанные в неск. грамотах заговоры против лихорадки (трясовицы) (№ 734 (1140–1160) и № 1022 (1160–1190) с обращениями к известному по апокрифам ангелу-демоноборцу Сихаилу, а также № 715 (1220–1240) с упоминанием молитв Пресв. Богородицы).

Неск. грамот адресованы Новгородскому владыке или в них упомянуто его имя; обычно это грамоты, связанные с владычным судом или содержащие просьбу о заступничестве (№ 672 (1160–1180), № 725 (1180–1200), № 968 (1_я пол. XIV в.), № 756 (2_я пол. XIV в.), № 244 (1400–1410)).

Целиком сохранилась грамота № 963, адресованная Новгородскому архиеп. Симеону (1416–1421), найденная при раскопках Владычного двора в Детинце в слое 1-й четв. XV в.

Это челобитная жителей Ошевского погоста (ныне с. Ашево в Псковской обл.) о поставлении попа и освящении престола. Написанная на обеих сторонах большого берестяного листа целая грамота № 689 (1360–1380) представляет собой отчет душеприказчика о проведенных им расчетах по завещанию и о подготовке сороковин по умершему. Имя завещателя не названо, однако указанные в тексте суммы весьма значительны, что предполагает высокий ранг покойного. На основе сопоставления текста грамоты и ее даты Янин предположил, что речь в грамоте идет о завещании архиеп. Новгородского свт. Василия Калики, умершего от чумы в 1352 г.

Неск. целых грамот XII в. (№ 605, 657, 682, 717) содержат немало подробностей о монастырском быте.

Исключительным в их ряду является письмо № 605 (1100–1120). Это дружеское послание мон. Ефрема к брату во Христе Исухии. В грамоте содержится одно из первых упоминаний церковного звона на Руси.Три целиком сохранившиеся грамоты (№ 657, 682, 717), датированные 2-й пол. XII в., представляют собой переписку монахинь. Судя по содержанию писем, это были монахини Варварина мон-ря, к-рый находился поблизости от усадеб Людиного конца, где были найдены грамоты.

На одной из усадеб Троицкого раскопа в слое 2-й пол. XII в. найден самый большой во всем фонде берестяных грамот комплекс документов (37 экз.), написанных одним почерком. Их автором оказался некий Яким, чье имя обозначено в 2 его письмах (№ 979, 989). Им же написана и рассмотренная выше запись тропаря (№ 977). Неск. грамот Якима представляют собой однотипные короткие записки, в которых указана стоимость различных предметов церковного и монастырского обихода: клобука, водмола (грубого домотканого сукна) для монашеской одежды, «древяного масла» (елея).Он же ведал запасами пергамена. Эти и нек-рые др. грамоты Якима со всей определенностью показывают, что он имел отношение к монастырским делам. Возможно, Яким распоряжался монастырской казной и выдавал определенные суммы на необходимые для мон-ря предметы. Не исключено, что он выступал также в роли квалифицированного писца.

Отдельную группу составляют разного рода письма, авторами или адресатами к-рых были представители духовенства и церковнослужители — иереи («попы»), игумен, дьяки (14 грамот, к-рые датируются в основном XIV–XV вв.). Содержание этих грамот разнообразное, в них есть просьбы о помощи, деловые указания, денежные расчеты (№ 87 (1180–1200), № 293 (1240–1260),№ 619 (1360–1380) и др.).

С просьбой о помощи обращается священник к Моисею (грамота № 489 (1320–1340)). Судя по датировке грамоты, предположительно адресатом был архиеп. Новгородский свт. Моисей. О характере взаимоотношений лиц церковного звания с новгородскими боярами свидетельствует грамота № 610 (1360–1380), автор к-рой, дьяк Рох, просит своего господина выделить ему участок на расчищенном месте («росчисть») для избы.

В грамотах № 413 (1400–1410) и 414 (1340–1360) зафиксирован обычай хранить ценные вещи в церквах. Из новгородского летописания известно, что каменные церкви в Новгороде служили надежными хранилищами товаров и др. ценного имущества горожан от пожаров.

Наконец, тексты нек-рых грамот содержат церковную фразеологию. К ним относятся прежде всего духовные завещания, начальная фраза которых в большинстве случаев звучит стандартно: «Въ имя Отца и Сына и Святаго Духа се аз раб Божии (такой-то) пишю рукописание при своем животе…» (грамоты № 28 (1400–1410), 42 (1380–1400), 369 (1360–1380), 692 (1400–1410), 1077–1078 (рубеж XIV и XV вв.)).

Берестяные грамоты церковной тематики, несмотря на сравнительно небольшое количество, содержат немало конкретных свидетельств различных аспектов христ. жизни.

Комплексный анализ берестяных грамот и христ. древностей позволяет выявить усадьбы, в к-рых проживали монахи и священнослужители.

Для истории богослужения большой интерес представляют тексты, содержащие неизвестные ранее варианты церковной службы. В тексте берестяных грамот с церковными сюжетами отмечается определенная тенденция: для XI–XIII вв. преобладают памятные записки, которых нет в грамотах XIV–XV вв., для этого периода характерны тексты делового содержания.

Автор - Е. А. Рыбина

Ист.: ПСРЛ. Т. 1, 2; Т. 4. Ч. 1; Т. 6. Вып. 1; Т. 25, 37, 42, 43;

Hansisches Urkundenbuch. Halle, 1876–1879. Bd. 1–2; Leipzig, 1899–1905. Bd. 5–6; Hansische Recesse von 1256–1430.Leipzig, 1897. Bd. 8; Hansische Recesse von 1431–1476. Leipzig, 1876–1892. Bd. 1–3, 7; Liv_, Esth_ und Curlдndisches Urkundenbuch nebst Regesten. Reval, 1853–1859. Abt. 1. Bd. 1–4; Riga, 1867–1873. Bd. 5–6; Riga; М., 1881, 1889. Bd. 7; Bd. 9; Riga; M., 1896. Bd. 10; Kцln; Weimar; Wien, 2018. Bd. 13: 1472–1479;

ГВНиП; ПРП. Вып. 2; НПЛ (То же: ПСРЛ. М., 2000. Т. 3);

ДРКУ; ДДГ; Актовые печати Т. 1–3; Новгородские грамоты на бересте. М.,1953–20[15]. Т. 1–[12].

Лит.: Евгений (Болховитинов), митр. Ист. разговоры о древностях Вел. Новгорода. М.,1808;

Соловьёв С. М. Об отношениях Новгорода к вел. князьям. М., 1846;

Красов И. И. О местоположении др. Новгорода. Новг., 1851;

Беляев И. Д. Рассказы из рус. истории. М.,1866. Кн. 2: История Новгорода Великого от древнейших времен до падения;

Сергеевич В. И. Вече и князь: Рус. гос. Устройство и управление во времена князей Рюриковичей. М., 1867;

Никитский А. И. Очерки из жизни Вел. Новгорода // ЖМНП. 1869. Т. 145. № 10. Отд. 2. С. 294–309; 1870. Т. 150. № 8. Отд. 2. С. 201–224; он же. История экон. Быта Вел. Новгорода. М., 1893;

Передольский В. С. Новгородские древности: Записка для местных изысканий. Новг., 1898;

Костомаров Н. И. Собр. соч.: Ист. монографии и исслед. Кн. 3. Т. 7/8: Севернорус. народоправство во времена удельно-вечевого уклада: (История Новгорода, Пскова и Вятки). СПб., 1904;

Греков Б. Д. Революция в Новгороде Великом в XII в. // УЗ Ин-та истории. М., 1929. Т. 4.

С. 13–21; НИС. 1936–1961. 10 вып.; 1981–[2016]. Вып. 1(11)–[16(26)];

Порфиридов Н. Г. Древний Новгород: Очерки из истории рус. культуры XI–XV вв. М.; Л., 1947;

Арциховский А. В. Раскопки на Славне в Новгороде//МИА. 1949. № 11. С. 119–151; он же. Раскопки вост. части Дворища в Новгороде // Там же. С. 152–176; Тр. Новгородской археол. экспедиции. М., 1956. Т. 1; 1959. Т. 2; 1963. Т. 3; Т. 4 (МИА. 55, 65, 117, 123);

Кушнир И. И. О культурном слое Новгорода // Сов. Арх. 1960. № 3. С. 217–224;

Хорошкевич А. Л. Торговля Вел. Новгорода с Прибалтикой и Зап. Европой в XIV–XV вв. М., 1963;

Засурцев П. И. Новгород, открытый археологами. М., 1967;

Колчин Б. А. Новгородские древности: Деревянные изделия. М., 1968. (САИ; Вып. Е1–55);

Samsonowicz H. Późne średniowiecze miast nadbałtyckich: Studia nad dziejami Hanzy nad Bałtykiem w XIV–XV w. Warsz., 1968;

Янин В. Л., Алешковский М. Х. Происхождение Новгорода: (К постановке проблемы) // История СССР. 1971. № 2. С. 32–61;

Куза А. В. Новгородская земля // Древнерус. Княжества X–XIII вв. М., 1975. С. 144–201;

Янин В. Л. Очерки комплексного источниковедения: Средневек. Новгород. М., 1977; он же. Новгородская феод. вотчина: Ист. генеалогич. исслед. М., 1981; он же. Некрополь Новгородского Софийского собора: Церк. традиция и ист. критика. М., 1988; он же. Новгородские акты XII–XV вв.: Хронол. коммент. М., 1991; он же. Новгород и Литва: Пограничные ситуации XIII–XV вв. М., 1998; он же. Я послал тебе бересту... М., 19983; он же. У истоков новгородской государственности. Вел. Новг.,2001; он же. Новгородские посадники. М., 2003; он же. Средневек. Новгород: Очерки археологии и истории. М., 2004; он же. Очерки истории средневек. Новгорода. М., 2008;

Археол. изучение Новгорода. М., 1978;

Алексеев Ю. Г. «Черные люди» Новгорода и Пскова: (К вопросу о соц. эволюции древнерус.городской общины) // ИЗ. 1979. Т. 103. С. 242–274;

Каргер М. К. Новгород. М., 1980;

Leuschner J. Novgorod: Untersuchungen zu einigen Fragen seiner Verfassungs und Bevölkerungs_struktur. B., 1980;

Birnbaum Н. Lord Novgorod the Great: Essays in the History and Culture of a Medieval City-State. Columbus (Ohio), 1981;

Седова М. В. Ювелирные изделия др. Новгорода, X–XV вв. М., 1981;

Новгородский сб.: 50 лет раскопок в Новгороде. М., 1982;

Андреев В. Ф. Северный страж Руси. Л., 1983; он же. О соц. составе новгородского веча // Проблемы отеч. и всемирной истории. Л., 1988. Вып. 11. С. 70–80; он же. Об организации власти в Новгородской республике в XIV–XV вв. // Прошлое Новгорода и Новгородской земли. Вел. Новг., 2003. С. 3–19;

Лихачёв Д. С. «Софийский временник» и новгородский полит. переворот 1136 г. // Он же. Исследования по древнерус. лит-ре. Л., 1986. С. 154–184;

Рыбина Е. А. Иноземные дворы в Новгороде XII–XVII вв. М., 1986; она же. Торговля средневек. Новгорода: Ист._археол. очерки. Вел.Новг., 2001; она же. Новгород и Ганза. М.,2009; Новгород и Новгородская земля: История и археология. Новг., 1998–[2015]. Вып. 1–[29]; Гайдуков П. Г. Славенский конец средневек. Новгорода. Нутный раскоп. М., 1992;

Мартышин О. В. Вольный Новгород: Обществ-полит. строй и право феод. республики. М., 1992;

Фроянов И. Я. Мятежный Новгород: Очерки истории государственности,соц. и полит. борьбы кон. IX — нач. XIII ст. СПб., 1992; он же. Др. Русь: Опыт исслед. истории соц. и полит. борьбы. М.; СПб., 1995;

Буров В. А. Очерки истории и археологии средневек. Новгорода. М., 1994;

Лурье Я. С. Две истории Руси XV в.: Ранние и поздние, независимые и офиц. летописи об образовании Моск.гГос-ва. СПб., 1994; он же. Россия древняя и Россия новая. СПб., 1997;

Сорокин А. Н. Благоустройство др. Новгорода. М., 1995;

Гиппиус А. А. К истории сложения текста Новгородской 1-й летописи // НИС. 1997. Вып. 6(16). С. 3–72; он же. Кн. Ярослав Владимирович и новгородское общество кон.XII в. // Церковь Спаса на Нередице: От Византии к Руси. М., 2005. С. 11–25; он же. Архиеп. Антоний, новгородское летописание и культ св. Софии // Хорошие дни: Памяти А. С. Хорошева. М., 2009. С. 181–198; он же. К реконструкции древнейших этапов истории рус. летописания // Др. Русь и средневек. Европа: Возникновение гос-в: Мат-лы конф. М., 2012. С. 41–50; он же. До и после Начального свода: Ранняя летописная история Руси как объект текстолог. реконструкции // Русь в IX–X вв.: Археол. панорама. М.; Вологда, 2012. С. 37–63;

Линд Дж. Х. К вопросу о посаднической реформе Новгорода около 1300 г. и датировке новгородских актов // ДГВЕ, 1995. М., 1997. С. 263–270;

Хорошев А. С. Новгородская Св. София и Псковская Св. Троица по летописным данным: (Из истории местных патрональных культов) // Mediaevalia Ucrainica: Ментальнiсть та iсторiя iдей. К., 1998. Т. 5. С. 5–25; Вел. Новгород в истории средневек. Европы: К 70-летию В. Л. Янина. М., 1999; Флоря Б. Н. К изучению церк. устава Всеволода // Россия в средние века и новое время: Сб. ст. к 70-летию Л. В. Милова. М., 1999. С. 83–94; он же. Новгородская земля в XII–XIII вв. // История России с древнейших времен до кон. XVII в. / Ред.: Л. В. Милов. М., 2006. С. 129–137; он же. «Сотни» и «купцы» в Новгороде XII–XIII вв. // Средневек. Русь. М., 2006. Вып. 6.С. 66–79; он же. Новгород и князья в XII в. // Вел. Новгород и средневек. Русь: К 80-летию В. Л. Янина. М., 2009. С. 295–299; он же. Призвание Рюрика и основание Новгорода // ВМУ: Ист. 2012. № 5. С. 3–9; он же. «Иванское» купечество в средневековом Новгороде // Города и веси средневек. Руси: Археология, история, культура. М.; Вологда, 2015.С. 302–307;

Бобров А. Г. Новгородские летописи XV в. СПб., 2001;

Трояновский С. В. Новгородский детинец в X–XV вв. по археол. данным: АКД. М., 2001; он же. Вел. Новгород: Седмицы истории, 859–1990-е гг. М., 2015;

Novgorod: Das mittelalterliche Zentrum und sein Umland im Norden Russlands // Studien zur Siedlungs geschichte und Archäologie der Ostseegebiete. Neumünster, 2001. Bd. 1;

Археологи Вел. Новгорода. Вел. Новг., 2002;

Берестяные грамоты: 50 лет открытия и изучения. М., 2003;

Петров А. В. От язычества к Св. Руси. Новгородские усобицы: К изуч. древнерус. вечевого уклада. СПб., 2003. С. 71–87;

Зализняк А. А. Древненовгородский диалект. М., 2004;

Носов Е. Н., Горюнова В. М., Плохов А. В. Городище под Новгородом и поселения Сев. Приильменья: (Новые мат-лы и исслед.). СПб., 2005;

Тарабардина О. А. Дендрохронология средневек. Новгорода: (По мат-лам археол. исслед. 1991–2005 гг.): АКД. М., 2007;

Бассалыго Л. А. Новгородские тысяцкие // НИС. 2008. Вып. 11(21). С. 33–67; 2011. Вып. 12(22). С. 37–62; 2013. Вып. 13(23). С. 115–150;

Вел. Новгород и средневек. Русь: Сб. ст. к 80-летию В. Л. Янина. М., 2009;

Вел. Новгород: История и культура IX–XVII вв.: Энцикл. словарь. СПб., 2009;

Конявская Е. Л. Об этапах формирования легенды о Знаменской иконе // Особенности рос. ист. процесса: Сб. ст. памятиЛ. В. Милова. М., 2009. С. 68–86;

Севастьянова О. В. Др. Новгород: Новгородские княжеские отношения в XII — 1-й пол. XV в. М.; СПб., 2011;

Тарасов А. Е. Церковь и подчинение Вел.Новгорода // НИС. 2011. Вып. 12(22). С. 71–109;

Янин В. Л., Рыбина Е. А. Новгородская археология за 75 лет: Осн. вехи истории // Новгородские археол. чт.–3. Вел. Новг., 2011. С. 16–39;

Лукин П. В. Население средневек. Новгорода по данным письменных и археол. источников // Русь в IX–X вв.: Об_во, гос_во, культура. М., 2012. С. 45–46; он же. Обозначение «весь Новгород» и формирование новгородского «воображаемого сообщества» // Вост.Европа в древности и Средневековье: 29-е чт. памяти В. Т. Пашуто: Мат-лы конф. М., 2017. С. 137–144; idem. (Lukin P. V.) Novgorod: Trade, Politics and Mentalities in the Time of Independence // The Routledge Handbook of Maritime Trade Around Europe 1300–1600 / Ed.: W. Blockmans, M. Krom, J. Wobs_Mrozewicz. L.; N. Y., 2017. P. 292–312; он же. Новгородское вече. М., 2018;

Носов Е. Н. Новгородская земля: Северное Приильменье и Поволховье //Русь в IX–X вв.: Археол. панорама. М.; Вологда, 2012. С. 93–119;

The Archaeology of Medieval Novgorod in Context: Studies in Centre/Periphery Relations. Oxf., 2012;

Дубровин Г. Е. Плотницкий конец средневек. Новгорода. М., 2016;

Археология Новгорода: Указ. лит-ры, 2001–2010. М., 2017;

Кучкин В. А. Тысяцкие в Новгороде в домонг. период // Тверь, Тверская земля и сопредельные территории в эпоху средневековья. Тверь, 2017. Вып. 10.

Авторы - П. В. Лукин, Е. А. Рыбина

Архитектура Новгорода — одна из самых значимых страниц в истории древнерус. зодчества. Большое количество построек, известных благодаря летописям, а также сохранившихся и изученных археологами дает возможность реконструировать основные особенности развития новгородской архитектурной школы на протяжении неск. веков. Стабильность, устойчивость художественной системы в целом характеризуют как архитектуру домонг. времени, так и этап ее развития, начавшийся в 1292 г. и продолжавшийся до кон. 70-х гг. XV в.

Изучение архитектуры Н. началось во 2-й пол. XIX – нач. XX в. и было в т. ч. связано с целым рядом реставрационных работ (В. В. Суслов, П. П. Покрышкин). Своего рода итогом 1-го этапа изучения стал раздел «Архитектура Новгорода и Пскова» в «Истории рус. искусства», выпущенной под ред. И. Э. Грабаря. В 20–30-х гг. XX в. новгородская архитектура получила освещение в трудах К. К. Романова, А. И. Некрасова, А. А. Строкова и В. А. Богусевича. В годы Великой отечественной войны мн. храмы существенно пострадали, нек-рые были разрушены практически полностью. В ходе реставрационных работ, проведенных в послевоенные десятилетия под руководством Т. В. Гладенко, Л. Е. Красноречьева, Г. М. Штендера, Л. М. Шуляк и др. не только удалось воссоздать мн. памятники, но и получить значительное количество натурных данных, свидетельствующих о развитии зодчества средневекового Н. Результаты исследований, проводившихся в ходе реставрации построек, нашли отражение в публикациях послевоенного времени (труды М. К. Каргера, П. Н. Максимова, коллективная статья Гладенко, Красноречьева, Штендера, Шуляк, а также серия отдельных публикаций Штендера). Историей новгородской архитектуры домонг. времени много занимался А. И. Комеч. В 70–90-е гг. XX в. фонд знаний о зодчестве Н. значительно расширился благодаря археологическим работам, проведенным Вал. А. Булкиным, П. А. Раппопортом и А. А. Песковой. В последние десятилетия продолжаются археологические и реставрационные работы, вышел в свет ряд книг и статей Вл. В. Седова, И. В. Антипова, Д. А. Петрова и др., определенным итогом изучения истории архитектуры Н. стала публикация каталога реставрированных новгородских памятников, подготовленного авторским коллективом под рук. М. И. Мильчика (Архитектурное наследие. 2008).

Кон. X – 1-я пол. XI в. Первый деревянный храм Н., Софийский собор, был построен, возможно, еще в кон. X в. Сведения о строительстве собора в 989 г. содержатся в малодостоверных летописях XVII в., все ранние источники сообщают только о пожаре деревянного храма в сер. XI в. В относящейся к 3-й четв. XV в. Летописи Авраамки фигурирует дата 998 г., однако и она вряд ли основана на каких-либо ранних источниках, так как соседствует с явно фантастическим упоминанием об основании в этот год еп. Иоакимом Десятинного мон-ря в Н. Древнейший Синодальный список НПЛ ничего не говорит об архитектурных формах и местоположении этого храма, в то время как в Комиссионном списке НПЛ в сообщении о пожаре деревянной Софии указано, что храм имел 13 верхов (очевидно, глав; по Летописи Авраамки храм имел 12 верхов) и стоял в конце Пискуплей улицы, на том месте, где позднее построили каменную ц. святых Бориса и Глеба. Известие летописи противоречиво, в ходе археологических работ на этой территории остатков деревянного храма не обнаружено. Сведения о многоглавии 1-го деревянного храма Н. также не находят подтверждения в реальной архитектурной практике кон. X – 1-й пол. XI в. (первый каменный многоглавый храм Др. Руси, Десятинная церковь, в кон. X в. только строился). Согласно версии С. И. Сивак, древнейшее летописное известие о пожаре в соборе Св. Софии в 1045 г., содержащееся в Синодальном списке НПЛ, относится к каменному Софийскому собору в Киеве (Сивак. 1992. С. 11). Не исключено, что первый новгородский храм действительно появился в кон. X в., однако о его формах и даже о посвящении нет никаких достоверных данных. Недостоверны и сведения о каменной ц. святых Иоакима и Анны 989 г., будто бы построенной еп. Иоакимом Корсунянином и располагавшейся к юго-востоку от существующего каменного собора Св. Софии.

Софийский собор, главный храм города, был заложен в 1045 г. новгородским кн. Владимиром Ярославичем, в 1050 г. строительство было завершено; освящение храма произошло по сообщению ряда летописей в том же 1050 г., по данным других — в 1052 г. Храм представляет собой «сокращенную» версию собора Св. Софии в Киеве — это 5-нефный храм с 3 апсидами (центральная граненая, боковые — полуциркульные) и одним поясом широких 2-ярусных галерей, заканчивающихся на востоке закрытыми пределами с апсидами. Первоначально галереи имели разную структуру, в нижнем ярусе они были частично открыты и имели проемы с арочным завершением. Галереи были задуманы одноэтажными, однако в ходе строительства замысел зодчего был изменен, у них появился 2-й ярус (исследования Г. М. Штендера). Церковь имеет обширные хоры, занимающие не только боковые нефы и зап. поперечный неф, но и 2-й ярус галерей. Основной объем здания завершают 5 глав, 6-я глава венчает лестничную башню, встроенную в юго-зап. угол галерей. Большая часть прясел фасадов храма завершена закомарами, помимо традиционных полуциркульных закомар в здании есть и уникальные для древнерус. архитектуры треугольные закомары-щипцы. Стены выложены из чередующихся рядов плинфы и камня (известняка и ракушечника) на известково-цемяночном растворе, на нек-рых участках фасадов обнаружена сделанная с помощью раскраски имитация кладки из каменных квадров, а также декоративная кладка. Сделанные позднее штукатурка и окраска стен собора в белый цвет существенно изменили облик храма, привнесли в него монументальность и определенную лаконичность художественного решения, изначально ему не свойственные. Среди других декоративных элементов — полуколонки на гранях центральной апсиды и аркатурные пояски с зубчиками, находящиеся в основании куполов, а также карниз из зубчиков, проходящий в завершении здания. Храм был построен визант. мастерами, возводившими до этого собор Св. Софии в Киеве, однако киевский образец получил здесь иную интерпретацию — были уменьшены общие размеры здания, у новгородского храма есть только 3 апсиды и одна лестничная башня, нет 2-го пояса галерей. Как следствие, уменьшилось и количество глав, завершающих храм и галереи. Из-за использования местного строительного камня существенно изменился и характер трактовки поверхности стен. В литературе неоднократно встречались суждения о романском влиянии на архитектуру новгородского собора Св. Софии, что не подтверждается, однако, анализом архитектурных особенностей памятника (Иоаннисян. 2002. С. 88–113). После завершения строительства собора мастера ушли из Н., никаких данных о каменном строительстве в городе во 2-й пол. XI в. нет.

1100 – 30-е гг. XII в. Строительство каменных храмов в Н. возобновилось в 1103 г. В качестве основных заказчиков выступали новгородские князья, хотя на страницах летописей упомянуты и основатели монастырей, и названные по имени новгородцы, вероятно, бояре. В княжеской резиденции на Новгородском (Рюриковом) городище кн. Мстислав Владимирович заложил ц. Благовещения Пресв. Богородицы. Об освящении церкви летописи не сообщают, но, вероятно, ее строительство было завершено к 1105–1106 гг. В 1113 г. на страницах летописи появляются сведения о начале возведения кн. Мстиславом каменного Никольского собора на Ярославовом дворище. Далее строительство в Новгородской земле велось без перерывов: в 1115 г. некий Воигост закложил ц. вмч. Феодора Тирона. В 1116 г. кн. Мстислав начал строительство новой, более крупной новгородской крепости («заложи Новгород более перваго»), летописи не сообщают, была ли она каменной или деревянной. В том же году посадник Павел заложил каменный город Ладогу. По заказу Антония, основателя новгородского Антониева мон-ря, в 1117–1119 гг. возвели каменный храм во имя Рождества Пресв. Богородицы. В 1119 г. кн. Всеволод Мстиславич и игум. Кириак заложили Георгиевский собор Юрьева мон-ря, а в 1127 г. кн. Всеволод начал строительство ц. Рождества св. Иоанна Предтечи на Опоках (на Петрятине дворе), к-рое было завершено в 1130 г. Наконец, в 1135 г. кн. Всеволод с архиеп. Нифонтом заложили ц. Успения Пресв. Богородицы на Торгу, строительство к-рой было завершено только в 1144 г., уже после изгнания из Н. и смерти князя. Под 1127 г. в летописи сказано: «обложи трьпезницю камяну Антон игумен Новегороде» (НПЛ. С. 21), вероятно, здесь речь идет о каменной трапезной Антониева мон-ря. В 1135 г. некий Ирожнет заложил ц. свт. Николая на Яковлеве улице, в 1136 г. она была освящена (вероятнее всего, храм был деревянным, так как под 1356 г. летопись сообщает о строительстве новой деревянной ц. свт. Николая). Приведенными известиями исчерпываются летописные сведения о строительстве каменных церквей в 1000 – 40-х гг. XII в. Среди перечисленных зданий сохранились Никольский собор, собор Рождества Пресв. Богородицы Антониева мон-ря и Георгиевский собор Юрьева мон-ря. Благовещенская ц. на Городище изучена археологами (М. К. Каргер, Вл. В. Седов), также как и стена посадника Павла в Ладоге (А. Н. Кирпичников). Церкви св. Иоанна Предтечи на Опоках и Успения на Торгу утрачены, домонг. кладки зафиксированы в ходе раскопок, проведенных только по внешнему контуру стен ныне существующих храмов XV в. с теми же посвящениями. Об остальных постройках определенных сведений пока нет.

Три сохранившихся храма и ц. Благовещения на Городище принадлежат к одному типу зданий — это 4-столпные храмы с нартексом и хорами, с позакомарным покрытием. Однако в деталях постройки заметно отличаются друг от друга. Наиболее близки ц. Благовещения на Городище и Георгиевский собор Юрьева мон-ря — к северо-зап. углу храма примыкает квадратная в плане лестничная башня, завершающаяся главой, в юго-зап. углу находилась глава, освещавшая хоры, имевшие П-образную форму (эти формы сохранились в Георгиевском соборе, по аналогии с ним реконструируются в ц. Благовещения). Подобной формы хоры были устроены и в Никольском соборе, однако этот храм освещен не 3, а 5 главами. Появление этой уникальной черты связано с естественной ориентацией на 1-й новгородский храм — собор Св. Софии, находящийся на противоположном берегу Волхова (Никольский собор стал 2-й церковью, построенной собственно на территории Н.). В Никольском соборе, очевидно, изначально не было лестничной башни, а способ попадания на хоры пока не вполне понятен (во 2-й пол. XII в. в южный угловой компартимент нартекса храма была встроена лестница). Фасады этих 3 построек, сложенных в смешанной технике кладки (из камня и плинфы со скрытым (утопленным) рядом), украшали уступчатые ниши с полуциркульным завершением, арочные пояски в основании куполов и зубчатые карнизы по контуру закомар.

Несколько иной облик имеет собор Рождества Пресв. Богородицы Антониева мон-ря — первоначально это был 4-столпный храм без нартекса и хор, затем в ходе 2-го строительного этапа (видимо, в 20-х гг. XII в.) зап. стену церкви частично разобрали, к 4-столпному ядру примкнул нартекс с круглой лестничной башней и хорами, занимавшими пространство только над нартексом. Подобный тип башни и хор не характерен для архитектуры этой эпохи, на фасадах Рождественского собора нет ниш, к-рые существуют в др. 3 храмах. Отличается и форма зап. столбов — в соборе Антониева мон-ря они имеют граненую форму, в то время как в остальных постройках их форма традиционная крещатая. Среди декоративных элементов Рождественского храма — только аркатурные пояски в основании куполов и зубчатые карнизы по контуру закомар.

Первые храмы, появившиеся в Н. после полувекового перерыва в строительстве, были возведены южнорусскими, очевидно, киевскими мастерами, на это указывают как особенности их архитектуры (объемно-пространственное решение, характер проработки фасадов), так и технико-технологические особенности кладки и использованных строительных материалов. От киевских образцов новгородские постройки отличает, прежде всего, широкое использование местного камня-известняка. Последовательность дат возведения каменных храмов как будто бы свидетельствует о работе одних и тех же мастеров, однако архитектурные особенности собора Антониева мон-ря позволяют рассматривать его как постройку, относящуюся к несколько иной строительной традиции. Поздние летописи называют нам имя зодчего Георгиевского собора Юрьева мон-ря — мастер Петр (это известие основано на существовавшей в храме ктиторской надписи), неоднократно предпринимались попытки связать с творчеством этого архитектора и др. постройки первых десятилетий XII в.

В 20-х – 30-х гг. XII в., вероятно, произошло нек-рое упрощение архитектурного типа — по крайней мере, лестничных башен у церквей Иоанна Предтечи на Опоках и Успения на Торгу не было, хотя хоры, безусловно, существовали.

В 30–60-е гг. XII в. строительство в основном велось за пределами Н., в Пскове и Ладоге. Очевидно, именно в Псков перешли мастера, строившие в 20–30-е гг. XII в. для кн. Всеволода Мстиславича в Н. В XII в. в Пскове было построено 4 каменных храма, в Ладоге — не менее 6 каменных храмов. В ходе псковско-ладожского этапа окончательно сформировался тип церкви, ставший характерным для новгородского строительства сер. – 2-й пол. XII в. в целом: одноглавый 4-столпный храм с хорами и замкнутыми угловыми палатками, на к-рые вела лестница в зап. стене.

Посл. треть XII – 1-я пол. XIII в. В 1166 г. после долгого перерыва в Н. заложили новый храм — надвратную ц. Спаса на воротах в Юрьеве мон-ре (заказчик не указан), на след. год Сотко Сытинич заложил в Детинце ц. святых Бориса и Глеба. Оба храма были освящены только в 1173 г., хотя строительство их было, возможно, завершено ранее, в кон. 60-х – нач. 70-х гг. XII в.,— сложное для Новгорода время во внешнеполитическом отношении, что и помешало, вероятно, быстро закончить работы по созданию внутреннего убранства церквей и освятить их. Спасская ц. не сохранилась и пока не обнаружена археологами, Борисоглебский храм в Детинце неоднократно раскапывали (А. А. Строков, В. А. Богусевич, М. К. Каргер, Вл. В. Седов). Для архитектуры 3-й четв. XII в. это памятник во многом архаичный — большой 4-столпный храм с нартексом, к юго-зап. углу к-рого примыкала башня с винтовой лестницей на хоры (т. е., вероятно, это был, по крайней мере, 3-главый храм). Очевидно, что формы этой постройки обусловлены ориентацией на какой-то памятник 1-й четв. XII в.

В 1172 г. была заложена ц. св. Иакова на Яковлевой ул., о ее освящении сведений в летописях нет. В 1179 г. архиеп. свт. Иоанн (Илия) со своим братом Гавриилом за один сезон построили Благовещенскую ц. в Благовещенском мон-ре на оз. Мячино. Далее с 80 гг. и до конца XII в. строительство в Н. велось практически без перерывов, при этом мн. храмы строили за 1–2 сезона. К этой эпохе относится возведение надвратной ц. Богоявления в Благовещенском мон-ре на оз. Мячино (1180–1182), перестройка ц. св. Иоанна Предтечи на Опоках (1184), строительство церквей апостолов Петра и Павла на Сильнище (1185–1192), Вознесения на Прусской ул. (1185–1191), Успения в Аркажском мон-ре (1188–1189), Преображения Господня Хутынского мон-ря (1192), Положения Ризы и Пояса Богородицы на воротах Детинца (1195), Воскресения на Мячине (1195–1196), Кирилла (1196), Преображения в Ст. Русе (1198), Преображения Господня на Нередице (1198), св. Илии Пророка на Славне (1198–1202), Сорока мучеников (1199–1211), вмц. Параскевы на Торгу (1207), вмч. Пантелеимона (1207). Заказчиками храмов были как церковные иерархи, так и частные лица, князь. Многие из этих храмов сохранились или изучены археологически. В 10–30-е гг. XIII в. сообщения о новом строительстве носят нерегулярный характер: в 1211 г. новый архиеп. Антоний «створи полату Митрофаню церковь в имя святого Антония» (НПЛ. С. 52), однако характер этих работ не вполне понятен; в 1218 г. владыка заложил ц. вмц. Варвары в Варварине мон-ре, в 1219 г. Твердислав и Феодор заложили ц. арх. Михаила на Прусской ул. (освящена в 1224), в 1224 г. Семен Борисович построил ц. ап. Павла с приделами прав. Симеона Богоприимца и равноапостольных Константина и Елены, в 1226 г. заложили ц. св. Иакова на Яковлевой ул. (очевидно, на месте храма 1172 г.), в 1233 г.— ц. св. Феодора на воротах Детинца от Неревского конца. К данному периоду, вероятно, относится единственный сохранившийся памятник — ц. Рождества Пресв. Богородицы в Перыни, не имеющая летописной даты. Из всех этих построек помимо Перынской ц. изучен только храм арх. Михаила на Прусской ул. (исследования В. А. Булкина), об остальных сооружениях пока сведений нет.

Постройки посл. трети XII – нач. XIII в. в основном относятся к одному типу — это 4-столпные одноглавые храмы с угловыми палатками на хорах. Западные столбы квадратные в плане, тип восточных варьируется — они могут быть Т-образными, Г-образными или квадратными. В Нередицкой ц. боковые апсиды понижены относительно центральной, вероятно, такая схема была использована и в Спасской ц. в Ст. Руссе. Фасады храмов по-прежнему весьма лаконичны, их украшают только зубчатые карнизы в завершении закомар и аркатурные пояски на барабане. В основном храмы строились в обычной для Н. XII в. смешанной технике кладки (из камня и плинфы в равнослойной технике), однако на стенах ц. апостолов Петра и Павла на Сильнище есть участки, сложенные из плинфы с утопленным (скрытым) рядом, что рассматривается обычно как знак работы приезжих полоцких мастеров. Традиция строительства храмов подобного типа продолжилась и в нач. XIII в. — напр., ц. вмч. Пантелеимона 1207 г. (не сохр., раскопана П. А. Раппопортом, Вл. В. Седовым).

Построенная в том же 1207 г. купцами, торговавшими с «Заморьем» (Балтийскими странами), ц. вмц. Параскевы резко отличается от др. памятников новгородской архитектуры домонг. времени по своему плану и объемно-пространственному решению (храм сохранился частично, многократно перестраивался). Это 6-столпная постройка с круглыми подкупольными столбами и Т-образными восточными, 3 притворами, открытыми в основной объем храма. Церковь в интерьере имеет 3 алтарных полукружия, однако боковые апсиды снаружи не выявлены. Особый интерес представляет объемно-пространственное решение постройки и трактовка ее фасадов. Храм, очевидно, имел башнеобразную композицию, характеризующуюся ступенчатой организацией масс — от располагавшихся на одной высоте завершений притворов и апсиды, через повышенный восточный объем к 3-лопастному завершению основного четверика, увенчанного, видимо, одной главой на высоком барабане. Отличительной особенностью его фасадов являются пучковые пилястры, 2-уступчатые ниши с полуциркульным завершением, располагающиеся в нижнем ярусе, пояски небольших нишек с полуциркульным завершением, полуколонки на апсиде, перспективные формы порталов. Необычна и трактовка хор — по внутристенной лестнице можно было попасть на площадку над зап. притвором, затем по внутристенным коридорам пройти на аналогичные площадки над сев. и юж. притворами. В кладке в большом количестве использована лекальная (фигурная) плинфа, из к-рой, в частности, выложены уступы полуколонок. Архитектурные особенности памятника свидетельствуют о том, что он был возведен приезжими мастерами, вероятно, полоцко-смоленскими зодчими. Возможно, как предполагал Г. М. Штендер, храм начала строить приглашенная смоленская артель, к-рая возвела нижние участки стен и столбов и уехала, а продолжали работы местные мастера (вероятно, под руководством смоленского зодчего).

Архитектурные особенности церкви вмц. Параскевы оказали значительное воздействие на развитие новгородского зодчества 10–30-х гг. XIII в. Однако известно об этой архитектуре очень немного. Церковь арх. Михаила на Прусской ул. типологически продолжает линию, начатую строительством ц. вмц. Параскевы — это 4-столпный одноглавый храм со столбами крещатой формы, внутренними лопатками, пучковыми пилястрами на фасадах (не соответствующим опорам), полуколонками на апсиде. Вероятнее всего, храм имел 3-притворную композицию. Однако в отличие от ц. вмц. Параскевы здесь вместо 6 столбов устроили 4, профиль пучковых пилястр упрощен, жертвенник и дьяконник не выявлены полукружиями не только снаружи, но и внутри.

В ц. Рождества Пресв. Богородицы в Перыни соединились традиции новгородской архитектуры XII–нач. XIII в. и новых форм, пришедших из полоцко-смоленской архитектуры. Это небольшой одноглавый 4-столпный храм с 3-лопастным завершением фасадов. При этом в отличие от Пятницкой ц. или храма арх. Михаила на Прусской ул. здесь нет пучковых пилястр, только углы храма закреплены узкими лопатками. На фасадах практически отсутствуют декоративные мотивы, лишь в основании купола есть традиционный поясок арочек, а в завершении фасадов — зубчики. Необычна форма столбов перынского храма — восточные столбы квадратные, западные в нижней части 8-гранные, затем их сечение становится квадратным.

Важная особенность последнего периода в развитии архитектуры Н. домонг. времени — значительное расширение круга заказчиков, церкви строили не только церковные иерархи, но и новгородские бояре, купцы. Княжеский заказ почти полностью ушел из практики строительства, отражая специфику организации политической и социальной жизни средневек. Н. В летописи упоминается мастер Коров Якович, построивший в 1196 г. ц. свт. Кирилла в Кирилловом мон-ре под Новгородом, не исключено, что он же был и автором Нередицы (предположение Вал. А. Булкина).

Домонг. эпоха стала временем формирования самостоятельной новгородской архитектурной школы, ко 2-й пол. XII в. окончательно определился ведущий тип постройки — относительно небольшой 4-столпный 3-апсидный одноглавый храм с хорами с замкнутыми угловыми камерами-палатками. Фасады таких построек весьма лаконичны, общий облик здания цельный и монументальный. Уменьшение размеров храмов, налаживание строительного производства способствовало увеличению количества построек, уменьшению сроков строительства церквей. В этом отношении архитектура Н. оказалась уникальным явлением на фоне всего древнерус. строительства домонг. времени. Мощный импульс извне, из полоцко-смоленской архитектурной традиции, к-рый архитектура Н. получила в 1200-е гг., подготовил новый этап в истории средневек. зодчества Н., в к-ром привнесенные архитектурные формы были творчески преобразованы новгородскими зодчими. В домонг. время в Н. и Новгородской земле также строились многочисленные деревянные храмы, однако об их архитектуре ничего не известно — новые каменные постройки полностью уничтожили все следы деревянных предшественников.

Архитектура 1290-1310-х гг. После 1292 г. начинается 20-летний период подъема новгородской архитектуры – вплоть до 1313 г. строительство в Новгороде и Новгородской земле идет практически непрерывно. За 20 лет здесь было построено более 10 сооружений, среди к-рых не только храмы, но и каменные крепости, из их числа ряд построек не сохранился или пока не обнаружен археологами. Среди полностью или частично сохранившихся памятников – церкви свт. Николая Чудотворца на о-ве Липно близ Новгорода / Николы на Липне (1292), вмч. Феодора Стратилата на Щиркове ул. в Новгороде (1292–1294), Михаила Архангела на Михайловой ул. (1300–1302), свт. Николая Чудотворца / Николы Белого (1312–1313), крепость Копорье (1297), археологами изучены надвратные церкви Спасо-Преображения (1297) и св. кн. Владимира (1311) в новгородском Детинце, Покровская ц. Шилова мон-ря (1310).

Заказчиком ц. св. Николы на Липне был новгородский архиеп. Климент. Это четырехстолпная, одноглавая, одноапсидная постройка с трехлопастным завершением фасадов. Углы здания раскрепованы лопатками, промежуточных лопаток на фасадах нет. Форма западной и восточной пар столбов различается: западные столбы в нижней части 8-гранные, в верхней – крещатые, восточные столбы внизу прямоугольные, вверху также крещатые. В данной постройке развились и получили новое звучание формы, применявшиеся в новгородской архитектуре 1-й пол. XIII в., а также появились новые, не свойственные предшествующему зодчеству конструктивные и декоративные черты: сомкнутые («шатровые») своды в западных угловых компартиментах на хорах, пояски из висячих арочек по верху всех фасадов и на барабане, кресты, вырезанные на камнях, помещенных на фасадах, крест из поливных керамических плиток на западном фасаде и др. Важной является смена строительной технологии – вместо плинфы и известково-цемяночного раствора был использован брусковый кирпич и известково-песчаный раствор. Новые технологические приемы, нек-рые конструктивные и декоративные детали свидетельствуют о том, что в строительстве принимали участие мастера, пришедшие из стран Балтийского региона. Возможно, заказчик храма обратился в поисках мастеров в соседние земли, очевидно, к городам Ливонского ордена или Рижского архиепископства. Типологическая схема Никольской ц. родственна храму Рождества Пресв. Богородицы в Перыни, к-рый, очевидно, послужил непосредственным образцом для липенского храма. Зодчие творчески переработали предложенный образец – взяли за основу общую плановую схему перынской церкви, но существенно изменили пропорции и многие конструктивные и декоративные детали.

Ц. вмч. Феодора Стратилата на Щирковой ул. в целом повторила план и, очевидно, общее объемно-пространственное решение домонгольского предшественника (четырехстолпного, трехапсидного храма, вероятно имевшего позакомарное покрытие) без особых новаций. Причина здесь, во многом, – экономия средств: здание возведено по контуру стен домонгольского храма (очевидно, кон. XII в.), хотя и не имеет лестничной башни, к-рая была у домонгольской церкви. Нововведением в Феодоровской ц. является использование брускового кирпича, в том числе лекального, и известково-песчаного раствора.

Храм Михаила Архангела на Торгу – необычная постройка с вытянутым, «базиликальным» планом (исследования Л. Е. Красноречьева). Церковь (сохранились в основном нижние части стен) была четырехстолпной, одноапсидной, очевидно, одноглавой, с прямоугольными столбами, вытянутыми по оси восток-запад. Подкупольное пространство расширено и смещено на восток для увеличения западной трети, где находились хоры (наверх вела лестница, располагавшаяся в западной стене). Фасады членились узкими лопатками, к-рые, однако, не соответствовали столбам, характер завершения храма неизвестен. Формы церкви Михаила Архангела остались эпизодом в истории новгородской архитектуры, подобных черт в зодчестве сер. – 2-й пол. XIV в. мы не находим.

Cохранилась, хотя и значительно перестроена, ц. Николы Белого – одноапсидный, одноглавый четырехстолпный храм с восьмискатным покрытием основного объема и одноэтажным западным притвором (исследования Г. М. Штендера). Фасады Никольской ц. симметрично расчленены плоскими лопатками, стянутыми вверху ползучими арками – трехлопастные арки центральных прясел сочетаются с арками боковых, образуя на фасадах семилопастную композицию, впервые встречающуюся в новгородском зодчестве. Толщина стены в нижней части центральных прясел боковых фасадов больше, чем в боковых, центральные лопатки выделены с высоты примерно 3 м от дневной поверхности – для устройства перспективных порталов обычной ширины стены оказалось недостаточно. Тип окон и расположение их на фасадах храма также необычны для Новгорода, часть окон, а также все порталы и ниши в пастофориях имеют стрельчатые перемычки проемов. Неоштукатуренные узкие щелевидные окна, перспективные порталы и поребрик на апсиде (употреблен впервые в Новгороде) оживляли поверхности стен, видимо, изначально покрытых белой обмазкой – штукатуркой теплого тона. Система сводов храма в целом традиционная, в его западных углах были устроены замкнутые камеры на полатях, объединенные узким помостом. Восточные углы не имеют замкнутых палаток и открыты достаточно высокими арками в центральное пространство храма.

Художественный образ Никольской церкви во многом уникален для новгородского зодчества: симметричное расположение лопаток на фасадах, значительный наклон наружных стен, возможно, барабан конусовидной формы подчеркивали устойчивый вертикализм построения архитектурных масс этого, в общем, не очень высокого храма.

Черты, характерные для новгородской архитектуры этого времени (плановая структура, характер трактовки интерьера с замкнутыми западными угловыми компартиментами и открытыми восточными, отчасти расположение окон), сочетаются в Никольской ц. с ярко выраженными раннеготическими деталями: стрельчатыми окнами, порталами, нишами, использованием пережженного кирпича в кладке, семилопастными готическими арками, а также восьмискатным завершением фасадов.

Большинство из новых архитектурных форм, с к-рыми мы впервые (из сохранившихся памятников) сталкиваемся в ц. Николы Белого, стали постоянно использоваться в новгородской архитектуре сер. XIV – XV вв., в том числе семилопастная арка, пояс поребрика, перспективные порталы; стрельчатые формы проемов и ниш – обычное явление в новгородской архитектуре сер. XIV – 1-й четв. XV в. В то же время, не все эти формы новгородцы сразу активно использовали. Так, наиболее яркая отличительная черта храма – восьмискатное завершение фасадов – применялась в новгородской архитектуре XIV–XV вв., очевидно, крайне редко. Некоторые элементы архитектуры Никольского храма позднее не встречаются: многочисленные окна на восточном фасаде и связанная с этим система освещения восточной части здания, стрельчатые формы ниш в пастофориях и пр.

Копорье в 1297 г. было мощной крепостью, обладавшей замкнутыми криволинейными стенами, рассчитанными на ведение фронтальной стрельбы (исследования О. В. Овсянникова). Средистенных башен в крепости не было, их функции выполняли уступы преграды, с которых, вероятно, велась фланкирующая стрельба.

Все новгородские летописи сообщают о закладке в 1302 г. каменного Детинца в Новгороде. О характере этих работ существует несколько предположений. А.А. Строков и В.А. Богусевич считали, что в 1302 г. новгородцы заменили деревянные стены каменными примерно на две трети в наиболее слабом и опасном в случае военных действий участке – со стороны рва и Софийской стороны. При этом часть стен, примыкающих к Волхову (между Владимирской и Борисоглебской башнями), оставалась деревянной вплоть до 1331 г. (строительство «стены архиепископа Василия»). По мнению М. Х. Алешковского, в 1302 г. в камне были выстроены только проездные башни, причем как раз те, у к-рых незадолго перед этим, или несколькими годами позже, были построены надвратные церкви — Воскресенская (1296), Спасская (1297), Покровская (1305), Владимирская (1311). Из этих построек археологически изучены только ворота под последними двумя церквями.

Для новгородской архитектуры 1290–1310-е гг. – это период поиска. Упомянутые многочисленные надвратные храмы – архитектурный тип, относительно редко встречавшийся в древнерус. зодчестве. Интересным явлением, присущим эпохе, является строительство храмов «по образцу», а также возведение церкви вмч. Феодора Стратилата на Щирковой ул. «на старой основе»: очевидно, новая церковь во многом повторила формы храма-предшественника.

В памятниках церковной архитектуры типологическая основа, связанная с новгородским зодчеством 1-й трети XIII в., соединилась с необычными деталями, свидетельствующими о воздействии архитектуры сопредельных регионов – Ливонского ордена, возможно, о-ва Готланд или Сев. Германии. Особое разнообразие видим мы в форме покрытий храмов: Никольская ц. на Липне имела трехлопастное завершение, церковь вмч. Феодора Стратилата на Щирковой ул. – позакомарное, ц. Николы Белого – восьмискатное. Не исключено, что в храме Михаила Архангела на Михайловой ул. изначально было двускатное завершение фасадов.

В кон. XIII в. произошла замена основных строительных материалов, применявшихся в новгородской архитектуре. Вместо домонгольских плинфы и известково-цемяночного раствора начинает применяться брусковый кирпич и известково-песчаный раствор. Подобный тип кирпича просуществовал до 20–30-х гг. XV в., когда произошла новая, хотя и не столь резкая, смена технологических приемов.

Важно отметить, что не существует какого-либо универсального образа новгородского храма кон. XIII – 1-й четв. XIV в.: памятники отличаются не только деталями плана или декором фасадов и типом завершений. Существуют принципиально разные подходы к объемно-пространственному построению формы, а соответственно и к оформлению структуры интерьера – от храмов с ярко выраженным вертикализмом объемно-пространственного решения до зданий, вытянутых по оси запад-восток, в интерьере к-рых вертикальная ось не играла столь значимой роли.

Способы организации фасадов и интерьеров в ц. Николы на Липне и особенно в ц. Николы Белого оказались востребованы в ходе дальнейшего строительства, составив основу архитектурной типологии в церк. зодчестве Новгорода. В то же время, архитектурные особенности ц. Михаила Архангела на Михайловой улице (очень вытянутый по оси запад-восток план, прямоугольная форма столбов, тип апсиды, узкие лопатки, совершенно не соответствующие столбам), а также церкви вмч. Феодора Стратилата на Щирковой ул. (три апсиды) не находят дальнейшего продолжения в новгородской архитектуре сер. XIV – XV в.

Архитектура кон. XIII – нач. XIV в. явилась передаточным звеном, благодаря к-рому преобразованное домонгольское наследие стало использоваться в архитектуре сер. XIV – XV вв., а также своеобразной «лабораторией» архитектурных форм. В это время были выработаны новые подходы к церковной архитектуре, в полной мере реализованные в сер. XIV – XV вв.

С 1313 г. по 1331 г. строительная деятельность в Новгороде опять замирает – за это время был построен только один каменный храм.

30-50-е гг. XIV в. Новый период в истории новгородской архитектуры XIV в. связан с деятельностью архиеп. Василия Калики (1331–1352). Всего в течение 21 года в Н. и Новгородской земле архиеп. Василием и др. заказчиками было возведено и отремонтировано не менее 10 церквей, 2 гражданские постройки, 4 крепости, из них по крайней мере 12 сооружений были каменными. Проводились и др. важные строительные мероприятия, прежде всего, неоднократно ремонтировался Великий мост. Строительство в 30–40-е гг. XIV в. велось в основном импульсами, не непрерывно,— например, в 1345 г. возведено 3 храма, а затем в течение неск. лет летопись не сообщает о новых постройках. Из всех этих зданий частично сохранились три: церкви Благовещения Пресв. Богородицы на Городище (1342–1343), вмц. Параскевы (храм 1207 г. был капитально отремонтирован в 1345), и Преображения Господня на Ковалёве (1345). В результате археологических работ были открыты еще неск. сооружений, упомянутых в летописи: участки стены Детинца (1331–1333), «стена посадника Феодора» (1335), Воскресенская ц. Деревяницкого мон-ря (1335), ц. Входа Господня в Иерусалим (1336–1337), гражданская постройка на Владычном дворе, вероятно, палата (1350), крепость Орлец (1342) и участок стены крепости Орешек (1352).

Церкви Входа Господня в Иерусалим и Благовещения на Городище имеют достаточно близкие архитектурные формы: 2-уступчатые лопатки, круглые зап. столбы, центральные прясла на 2 фасадах в нижней части сложены заподлицо с лопатками, лестница на хоры находится в толще зап. стены. Есть и определенные отличия — Входоиерусалимская ц. имела двойные уступы на стыке апсиды и участков вост. стены (эта особенность уникальна, более нигде не отмечена), вытянутые в плане вост. столбы. План храма, в отличие от близкого квадрату плану ц. Благовещения на Городище, также был вытянут по продольной оси.

От данных памятников существенно отличается ц. Спаса на Ковалёве — изначально храм имел асимметричную 2-притворную композицию, квадратные столбы, стены, расчлененные на углах простыми лопатками, а в центральной части стен вместо лопаток над притворами были устроены кронштейны. Покрытие ковалёвской ц. было позакомарным, система основных сводов традиционна для новгородской архитектуры, однако вместо коробовых сводов в зап. углах, возможно, были сделаны своды в четверть окружности. Архаические черты архитектуры храма, вероятно, были определены ориентацией заказчика на конкретный прообраз (возможно, Спаса на Нередице). В то же время мастера снабжают храм притворами, композиция к-рых характерна уже для архитектуры XIV в., система организации освещения также уже иная.

Нек-рые архитектурные формы Входоиерусалимской и Благовещенской церквей, возможно, связаны истоками с зодчеством Н. 1-й пол. XIII в. (круглые столбы, уступчатые лопатки). В то же время, в данных памятниках заметны черты, позволяющие говорить о преемственности с архитектурной традицией 1300 – нач. 10-х гг. XIV в. Так, оформление центральных прясел нек-рых фасадов Благовещенской и Входоиерусалимской церквей (стена сложена заподлицо с лопатками) повторяет решение фасадов храма свт. Николая Чудотворца (Николы Белого) 1312 г., близки и формы порталов Никольского храма и ц. Благовещения. Т. о., зодчие архиеп. Василия, ориентировавшиеся, вероятно, на какой-то домонг. образец, при этом, безусловно, были наследниками мастеров, работавших в 1-е десятилетия XIII в., что говорит о непрерывности строительной традиции в Н. этого времени.

Памятники церковной архитектуры времени архиеп. Василия, также как и храмы, построенные в кон. XIII – нач. XIV в., имеют черты, к-рые исследователями называются готическими (прежде всего стрельчатая форма нек-рых ниш и порталов). Однако везде эти элементы являются лишь деталями, не затрагивая конструкцию и общий образный строй памятника. Храмы 30–40-х гг. XIV в., несмотря на различия в художественно-образном строе, демонстрируют индивидуальный язык новгородской архитектуры, основанный, прежде всего, на глубоком осмыслении архитектурного наследия XI–XIII вв.

Изученная в ходе археологических работ гражданская постройка на Владычном дворе, вероятно, палата 1350 г. — одностолпное сооружение, подвальный этаж к-рого был перекрыт сводами. Находка многочисленных фрагментов фресок, а также большое количество обнаруженных переотложенных средневек. строительных материалов показывает, что здание имело, по крайней мере, еще один каменный этаж. «Палата архиепископа Василия» пока является самым ранним примером каменного гражданского здания в Н., по своей структуре она гораздо сложнее, чем др. изученные постройки, в основном однокамерные и перекрытые бревенчатым накатником.

Среди основных особенностей крепостного зодчества этого времени можно выделить тенденцию к созданию крепостей с более регулярным планом (Орлец, Орешек), появление башен, с к-рых возможно было простреливать фланги.

В годы, когда Новгородской епархией 2-й раз управлял архиеп. Моисей (1352–1359), новгородцы возвели, по крайней мере, 10 каменных церквей, при этом заказчиком мн. храмов являлся сам владыка. Среди памятников 50-х гг. XIV в. частично сохранились церкви Успения Пресв. Богородицы на Волотовом поле (1352), арх. Михаила на Сковородке (1355) и вмч. Георгия на Торгу (1356), археологически изучен Знаменский храм на Ильине улице (1354).

Архитектурные формы построек сер. XIV в. обнаруживают очевидную преемственность с зодчеством 30–40-х гг. XIV в.: продолжает использоваться круглая форма зап. столбов, на хорах находятся палатки-приделы, вост. угловые ячейки открыты высокими арками в боковые рукава креста и в апсиду, во всех памятниках встречаются стрельчатые завершения проемов. Есть и новые архитектурные элементы: в волотовском и сковородском храмах нет лопаток на фасадах, а зап. углы открыты высокими арками, в сковородской церкви на зап. фасаде появляется необычное круглое окно в уступчатой нише с валиковым обрамлением, в Знаменской ц. были крещатые столбы. Памятники новгородской архитектуры 50-х гг. XIV в. обладают отчетливой индивидуальностью, при общем варьировании единой конструктивной и композиционной схемы (4-столпный одноапсидный одноглавый храм с одним или несколькими притворами) каждый раз возникает образ, далекий от какого-либо шаблона. Среди основных черт построек этой эпохи — вертикализм построения архитектурных форм, камерность, лаконизм решения как фасадных плоскостей, так и интерьера. В декоре памятников новгородской архитектуры 50-х гг. XIV в. продолжают применяться «готические» формы, но роль их невелика, значение этих элементов резко увеличивается только в 60-е гг. XIV в.

В роли заказчиков монументальных построек 30–50-х гг. XIV в. чаще всего выступали архиепископы, их строительные инициативы тесно связаны с украшением храмов: устройством медных дверей (Васильевских врат), иконостаса собора Св. Софии, росписью храмов, изготовлением колоколов. Велось строительство и по заказу частных лиц (жителей Лубяницы, новгородцев Лазуты, Андреяна и Данилы и др.). Для владык и для др. заказчиков, скорее всего, строили одни и те же мастера.

2-я пол. XIV – 1-я четв. XV в. В 1360 г. со строительством ц. вмч. Феодора Стратилата на Ручью начинается новый период в истории зодчества средневек. Н., во многом, возможно, связанный с естественной сменой части мастеров или с приходом нового зодчего. Общность конструктивных и декоративных решений, единство примененных строительных материалов и технологий позволяют рассматривать архитектуру 60-х гг. XIV в. – 20-х гг. XV в. как единый период. Наиболее активно строительство велось при новгородских архиепископах Алексие (1359–1389), Иоанне II (1389–1415) и Симеоне (1415–1421). Летописные данные свидетельствуют о возведении во 2-й пол. XIV – 1-й четв. XV в. нескольких десятков построек, многие из них сохранились, нек-рые изучены в ходе археологических работ. Меньше всего известно о заключительной части периода — архитектуре 10–20-х гг. XV в. Известия летописей демонстрируют значительное развитие строительного дела в Н. в это время — сооружение храма занимало, как правило, один сезон, в нек-рые годы в Новгородской земле строилось одновременно неск. церквей. Постепенно большая часть городских храмов стала каменной, церкви возводили и в малых городах Новгородской земли – Старой Руссе, Порхове, мн. пригородные мон-ри также получили каменные постройки. В нек-рых мон-рях возникли комплексы, состоявшие из ряда каменных церквей (Аркажский, Деревяницкий, Лисицкий). Об организации строительства в новгородской земле в это время известно благодаря сведениям порядной на строительство Троицкой ц. Клопского мон-ря 1419 г., дошедшей до нас в составе Жития прп. Михаила Клопского — строительство церквей выполнялось дружиной из неск. мастеров, нанимавших подсобных рабочих на месте, поставкой строительных материалов, судя по всему, занимался заказчик.

Одноглавые 4-столпные одноапсидные храмы 2-й пол. XIV – 1-й трети XV в. можно разделить на 2 группы. К 1-й группе относятся крупные богато украшенные церкви, фасады к-рых декорированы композициями из окон и ниш, круглыми нишами, кирпичными розетками, полосами декоративной кирпичной кладки, закладными и кирпичными крестами; на апсиде обычно находится аркатура — т. н. валиковые разводы. Таковы церкви вмч. Феодора Стратилата на Ручью (1360–1361), Спаса на Ильине (1374), Рождества Пресв. Богородицы на Молоткове (1379), ап. Иоанна Богослова на Витке (1383–1384), апостолов Петра и Павла в Кожевниках (1406), св. Иоанна Милостивого на Мячине (1422) и др. Эта линия обычно воспринимается как основная для данной эпохи. Ко 2-й группе принадлежат храмы с лаконичными фасадами, минимальным количеством декоративных элементов: церкви апостолов Петра и Павла на Славне (1367), Рождества Христова «на поле» (1381–1382), Рождества Пресв. Богородицы Десятинного мон-ря (1397), св. Власия (1407) и др.

К основному объему мн. храмов примыкали пристройки — помимо западных притворов, часто встречающихся в эту эпоху, у нек-рых церквей были и масштабные пристройки с боковых сторон (например, палата, примыкавшая с севера к ц. Иоанна Милостивого на Мячине). Структура интерьеров храмов в целом близка — пониженные подпружные арки поддерживают паруса и барабан, рукава креста перекрыты коробовыми сводами, угловые компартименты — полукоробовыми. Подкупольный квадрат обычно расширяется с помощью приближения столбов к стенам. Храмы имеют хоры, в к-рых находятся одна или 2 замкнутые палатки-приделы, в вост. углах также обычно устраиваются изолированные палатки. В ряде построек юго-зап. камера сделана проходной, вдоль юж. стены устроен настил, а придел освящен в юго-вост. палатке (помещении над дьяконником). Форма столбов, как правило, квадратная, иногда встречаются круглые зап. столбы (ц. Рождества Христова «на поле»).

В архитектуре этого времени господствует 3-лопастная форма покрытия, в верхней части фасадов обязательно присутствует декоративная многолопастная арка. Общим для 2 групп построек является использование 2 основных форм завершения проемов и ниш — стрельчатого и полуциркульного. Мн. декоративные элементы явно имеют западноевроп. происхождение (круглые ниши, стрельчатые формы завершений и др.), однако, большинство из них было заимствовано новгородцами значительно ранее, а в эту эпоху лишь получило новую интерпретацию. Примечательным является широкое распространение практики закладывания в стены каменных крестов.

Памятники 2-й пол. XIV – 1-й трети XV в., особенно относящиеся к 1-й группе, обычно рассматриваются как вершина развития новгородской архитектурной школы — впечатляющий образ масштабных сооружений с разнообразно украшенными фасадами, цельными интерьерами, расписанными фресками действительно символизирует расцвет архитектуры Н. Вполне вероятно, что большая часть этих построек связана с деятельностью одной артели или даже одного мастера. Заказчиками церквей в основном выступали архиепископы и бояре, а также уличане и городские корпорации.

Среди многочисленных сохранившихся памятников архитектуры этого времени следует особо выделить неск. храмов. Церковь вмч. Феодора Стратилата на Ручью хотя и повторяет общую типологическую схему, ставшую в XIV в. базовой для новгородской архитектуры (4-столпный одноапсидный одноглавый храм с 3-лопастным завершением фасадов), однако общий облик здания и его детали принципиально отличаются от построек 50-х гг. XIV в. На смену лаконизму форм Успенской ц. на Волотовом поле приходит разнообразие декоративных приемов — в этом храме впервые встречается 2-ярусная аркатура на апсиде, фасады украшают многочисленные круглые ниши, закладные и кирпичные кресты; порталы и нек-рые окна имеют стрельчатую форму завершения проемов. Декоративные элементы не располагаются сплошным ковром, а акцентируют узловые части фасадов (например, закладной крест по центру апсиды или кирпичный крест в центральном прясле юж. фасада). Храм изначально имел узкий зап. притвор, а также небольшую пристройку-усыпальницу у юго-вост. угла. В интерьере доминирует подкупольное пространство — столбы сдвинуты к углам, при значительных размерах храма роль центрального квадрата значительно увеличивается. В ц. вмч. Феодора впервые встречается каменная внешняя лестница на хоры, находящаяся в северо-зап. углу – этот прием несколько меняет восприятие пространства интерьера.

Вершиной новгородской архитектуры этого времени является ц. Преображения Господня на Ильине ул. — монументальный храм, типологически близкий к ц. вмч. Феодора Стратилата, с тем лишь отличием, что лестница здесь размещена в зап. стене. Изначально храм имел узкий зап. притвор. Наиболее примечательны живописные фасады Преображенской ц., украшенные асимметрично расположенными декоративными элементами: многочисленными нишами, закладными и кирпичными крестами, поясками поребрика и бегунца. Новым приемом становится устройство на фасадах 5-частных композиций из 3-х окон и 2-х ниш, объединенных общей бровкой. Близок к Преображенской ц. и храм св. Иоанна Богослова на Витке — зодчему удается создать изящную архитектурную миниатюру, акцентируя фасады уже ставшими традиционными элементами декора.

Западный и южный фасады ц. апостолов Петра и Павла в Кожевниках украшены разнообразными декоративными деталями (5-частной композицией из окон и ниш, полосами фигурной кладки, кирпичными крестами, розетками и т. п.), на апсиде находятся валиковые разводы, однако, не 2-ярусные, как в храмах 2-й пол. XIV в., а одноярусные. Иной облик имеет сев. фасад — здесь нет портала, полностью отсутствуют декоративные элементы, только 2 окна со стрельчатым завершением проемы оживляют плоскость стены.

Во 2-й пол. XIV – 1-й трети XV в. возведено неск. каменных гражданских построек (найдены в ходе археологических работ): однокамерный квадратный терем на Нутном раскопе (60-е XIV в.), однокамерный прямоугольный терем на Ильинском раскопе (рубеж XIV–XV вв.), однокамерная и 2-камерная постройки на Неревском раскопе (1-я четв. XV в.). Архитектура этих сооружений проста, хотя, судя по формам терема на Нутном раскопе, и в постройках гражданского назначения встречались архитектурные элементы, характерные для данной эпохи (перспективные порталы).

В это время появляется и целый ряд новых крепостей: Корела (1364), Окольный город Новгорода (1372–1392, в 1391 г. строятся каменные башни), Ям (1384), Порхов (1387), каменная стена посада Орешка (1410). Крепость Корела наследовала еще старой традиции — одна каменная башня находилась в кольце дерево-земляных стен, однако Порховcкая крепость имела уже неск. башен, выступавших из контура каменных стен, соответственно появлялась возможность вести фронтальный обстрел. Особо примечателен новгородский Окольный город — масштабная дерево-земляная крепость с большим количеством каменных проездных башен.

С 1424 г. и вплоть до 1430 г. летописи упоминают о строительстве лишь двух церквей, возможно, что одной из причин перерыва в строительстве стала эпидемия 1424–1426 гг.

30-70-е гг XV в. Период служения архиеп. Евфимия II Вяжицкого (1429–1458) отмечен активной строительной деятельностью как самого владыки, так и др. заказчиков. Всего известно около 50 строительных инициатив (возведение новых зданий, крепостных сооружений, перестройка старых церквей, ремонты), не считая основания деревянных храмов. Заказчиком большинства зданий был архиепископ. В строительной деятельности владыки можно четко проследить 2 основных направления. Во-первых, это обустройство Владычного двора, на территории к-рого Евфимий построил больше десятка зданий (надвратные и сенные церкви, жилые и хозяйственные постройки), создав уникальный для древнерус. архитектуры XIV–XV вв. ансамбль каменных сооружений. Во-вторых, забота о Николо-Вяжищской обители: здесь архиеп. Евфимий дважды строил каменный Никольский храм (в 1436 и 1438 гг., первая церковь обрушилась), а незадолго до смерти освятил ц. во имя св. Иоанна Богослова при трапезной палате.

Новгородское строительство в 30–50-е гг. XV в. в типологическом отношении было на редкость разнообразным: возводились оборонительные сооружения, жилые, хозяйственные и служебные постройки, часозвоня и колокольни, велись ремонтные работы. Строились церкви достаточно редких типов: сенные, надвратные храмы, а также церкви, соединенные с трапезными палатами — уникальное явление для древнерус. архитектуры того времени. В истории новгородской архитектуры до той поры не было эпохи, столь разнообразной по типологии построек. В 30–40-е гг. XV в. появились первые в новгородской земле каменные храмы в погостах. Кроме того, документы нач. XVII в. упоминают многочисленные каменные погостские храмы, не исключено, что нек-рые из них были построены еще в XV в.

В годы архиепископства Ионы Отенского (1458–1470) было построено и отремонтировано около 30 сооружений. Основным заказчиком каменных церквей по-прежнему являлся сам архиепископ, продолживший линию своего предшественника, обустраивая резиденцию архиепископов — Владычный двор, а также возводя храмы в наиболее важных для святителя мон-рях — Отенском и Вяжищском. Строительством городских церквей или храмов в др. мон-рях владыка не занимался — это было делом уличан, частных заказчиков и игуменов. Вполне возможно, что возведение новых построек продолжилось и в 70-е гг. XV в., в годы архипастырского служения Феофила (1470–1479). К сожалению, в летописи в эти годы отмечено только 2 строительных акта, возможно, к 70-м гг. XV в. относится и возведение ц. свт. Николая в Гостинопольском мон-ре.

Принято разделять все памятники новгородской церковной архитектуры 1430–1470-х гг. на 2 линии: храмы «на старой основе» (Спасский собор в Ст. Руссе 1442 (1441?) г., церкви св. Иоанна Предтечи на Опоках 1453 г., арх. Михаила на Михайлове ул. 1454 г., св. Илии Пророка на Славне 1456 (1455?) г., Успения на Торгу 1457 г., св. Димитрия Солунского на Славкове ул. 1462 г., Воскресения на Мячине 1463 г. и др.) и «новые» храмы (церкви св. Николая Мостищского мон-ря 1448 г., Двенадцати апостолов 1454 г., св. Лазаря 1461 г., св. Симеона Богоприимца 1467 г. и др.). Эти 2 линии демонстрируют разный подход к интерпретации архитектурной формы: в храмах на старой основе заметна типологическая схема, характерная, в основном для домонг. эпохи, новации присутствуют только в решении интерьера, разделенного деревянным перекрытием на 2 этажа, а также в области фасадного декора. Напротив, в «новых» церквях заметно созвучное эпохе объемно-пространственное решение, в интерьере господствует камерный способ организации пространства. Обычно в литературе строительство «на старой основе» времени архиепископов Евфимия и Ионы связывается с борьбой Н. и Москвы, исследователи видели в этом стремление противопоставить новгородскую старину Москве и считали, что строительная программа Евфимия являлась частью его антимосковской политики. Внимательное рассмотрение вопроса позволяет сделать вывод об отсутствии «идеологической» составляющей в строительной программе архиеп. Евфимия, связанной с капитальным ремонтом и перестройкой соборов и иных крупных городских храмов, с особой ориентацией на облик ранних церквей.

Новгородские строители 30–70-х гг. XV в. во многом ориентировались на архитектурное наследие XIV – нач. XV в.: основным типом церковной постройки остается 4-столпный одноглавый одноапсидный храм. В нек-рых церквях «на старой основе» интерпретируется тип 6-столпного 3-апсидного храма (такие храмы строились в Н. в 1-й трети XII в.). Вместе с тем, в эпоху архиепископов Евфимия II и Ионы Отенского появились новые архитектурные формы. В 30–60-е гг. XV в. распространились храмы с подцерковьем, возникшие, видимо, в 1-й трети XV в. — интерьер постройки разделен деревянным перекрытием на 2 этажа, нижний этаж (подцерковье) используется исключительно для хозяйственных нужд, в верхнем этаже находится собственно храм. Перекрытие подцерковья никак не выражено на фасадах, соответственно 2-этажная структура здания снаружи не читается. При этом пропорциональный строй зданий остается тем же, их высота не увеличивается. Устройство подцерковий существенно изменило характер решения интерьеров церквей: отсечение в интерьере нижней части постройки сделало интерьеры более компактными, вертикальный акцент в них уже не ощущается так, как в интерьерах предшествующих столетий. В новых храмах с подцерковьем не устраивались хоры, для них в этом пространстве фактически не было места.

Единственный сохранившийся храм без подцерковья 30–50-х гг. XV в.— небольшая ц. Двенадцати апостолов на Пропастех. Фасады храма расчленены узкими лопатками, при этом боковые прясла близки по размерам, благодаря чему подчеркнута вертикальная ось композиции. Компактность, собранность архитектурных масс, значительное доминирование высотных характеристик являются отличительными особенностями этой постройки. В храме отсутствуют хоры и восточные палатки, из-за чего его интерьер приобретает необычный для архитектуры этого времени зальный характер.

Среди сохранившихся построек времени Евфимия II особое значение имеет т. н. Владычная (Грановитая) палата – очевидно, здание, о возведении к-рого новгородские летописи сообщают под 1433 г.: «постави ... владыка Еуфимеи полату в дворе у себе, а дверии у неи 30: а мастеры делале немечкыи из Заморья с новгородскыми масторы» (НПЛ. С. 416). В летописных текстах указывается срок возведения здания (95 дней), а также то, что помимо нем. мастеров в возведении палаты принимали участие новгородские «стенщики». Сложное по структуре здание, не имеющее аналогов в гражданской архитектуре Н. предшествующего времени, включает различные по функции помещения (парадные, жилые, хозяйственные). Многочисленные готические конструктивные и декоративные элементы, не применявшиеся ранее в новгородской архитектуре (слепые ниши, нервюрные своды, лусковая техника кладки и т.п.), свидетельствуют о работе нем. мастеров. Комплекс каменных построек Владычного двора состоял из неск. гражданских построек, а также надвратных и сенных церквей. Подобных сложных архитектурных ансамблей не было до той поры не только в Н., но и вообще на Руси. Уникальные комплексы каменных зданий формируются в эти годы в пригородных мон-рях: Вяжищском, Отенском и Хутынском. Зодчие Ионы Отенского впервые в новгородской архитектуре вместо сводов применяют для перекрытия основного объема храма деревянные конструкции; в 2 памятниках 60-х гг. XV в. встречается новая форма покрытия основного объема храма (на 16 скатов).

В сер. – 2-й пол. XV в. изменились и принципы оформления фасадов. Если в XIV – нач. XV в. основными элементами, образующими декоративное целое фасадов новгородских храмов, были закладные и кирпичные кресты, розетки, короткие отрезки декоративной кладки, а также сочетание окон различной формы, то в сер. – 2-й пол. XV в. доминируют окна одного типа, причем они расположены стандартно, фасады украшают ряды декора, в к-ром чередуются 3 основных мотива: бегунец (кирпичи, поставленные на угол), поребрик (кирпичи, поставленные на тычки) и зубчики (низкий поребрик — кирпичи, поставленные на ложки). На смену асимметрии, свойственной фасадам храмов 2-й пол. XIV – нач. XV в., приходит симметрия, декор имеет строчный характер, помимо общей вертикальной оси, к-рой подчиняется построение фасадов всех памятников новгородской церковной архитектуры, появляется и 2-я, горизонтальная ось.

Новациями отмечена и технико-технологическая сторона зодчества, изменился тип кирпичей и характер известкового раствора, появились постройки, возведенные только из кирпича (церкви св. Сергия, св. Симеона Богоприимца), из практики строительства постепенно уходит ракушечник, ранее применявшийся в качестве основного строительного материала. Нельзя не отметить, однако, ухудшение качества строительства — нек-рые постройки 30–50-х гг. XV в. разрушались вскоре после окончания строительных работ.

Большое количество возведенных в эти годы зданий свидетельствует о том, что в Новгороде сер. – 3-й четв. XV в. существовала четкая организация строительного производства, а не работали обособленные строительные артели. Определенные люди занимались разметкой плана памятника, откопкой фундаментных рвов, другие рабочие возводили стены храма, выполняли отделочные работы.

Важной страницей в истории новгородской архитектуры кон. XIII – XV в. было и церковное деревянное зодчество, однако утрата почти всех памятников этой эпохи не позволяет составить представление об их типологии и характерных особенностях. Ко 2-й пол. XIV в., видимо, относится Лазаревская ц. Муромского мон-ря на Онежском озере (ныне – в Музее-заповеднике «Кижи») — храм простейшего клетского типа, состоящий из 2 срубов, перекрытых 2-скатными кровлями и увенчанный одной главой. Датировку церкви подтверждает целый ряд архаичных строительных приемов. Не исключено, что найденный на Владычном дворе Н. фрагмент деревянной постройки посл. трети XIII в. может быть интерпретирован как часть 10-угольного «круглого» храма (исследования М. А. Родионовой).

Значительные трансформации, к-рые претерпела в XV в. новгородская архитектурная школа, не привели однако к принципиальным изменениям во внешнем облике новгородского храма. Основной путь развития зодчества Н. во 2-й пол. XV в. — создание все более и более камерных построек, при этом уменьшались абсолютные размеры храмов, затеснялось их внутреннее пространство, но не допускалось упрощение форм, а происходило «сжатие», небольшому храмовому объему придавалась цельность и компактность. Наиболее ярко это проявляется в церкви св. Симеона Зверина мон-ря и Никольской ц. в Гостинополье.

Лит.: Макарий, (Миролюбов), архим. Описание Новгородского архиерейского дома. СПб., 1857; История рус. искусства. М., [1910]. Т. 1; Некрасов А. И. Великий Новгород и его худож. жизнь. М., 1924; Дмитриев Ю. Н. О формах покрытия в новгородском зодчестве XIV–XVI вв. // ДРИ. 1963. [Вып.:] XV – нач. XVI в. С. 196–207; Строков А. А., Богусевич В. А. Новгород Великий: (Пособие для экскурсантов и туристов). Л., 1939; Памятники искусства, разрушенные нем. захватчиками в СССР. М.; Л., 1948; Воронин Н. Н. У истоков рус. национального зодчества // Ежег. Ин-та истории искусств, 1952. М., 1952. С. 257–316; Кацнельсон Р. Древняя церковь в Перынском скиту близ Новгорода // Архит. наследство. 1952. Вып. 2. С. 69–85; Максимов П. Н. Зарубежные связи в архитектуре Новгорода и Пскова XI – нач. XVI в. // Там же. 1960. Вып.12. С. 23–44; Монгайт А. Л. Оборонительные сооружения Новгорода Великого // МИА. 1952. Вып. 31. С. 7–132; История рус. искусства / Общ. ред: И. Э. Грабарь, В. Н. Лазарев, В. С. Кеменов. М., 1953–1959. Т. 1–4; Шуляк Л. М. Церковь Спаса Преображения. Новг., 1958; Штендер Г. М. Архитектура Новгородской земли XI–XIII вв.: АКД. Л., 1984; он же. Композиционные особенности трех древнерус. софийских соборов в их связи с литургией // Литургия, архитектура и искусство визант. мира. СПб., 1995. С. 298–302; Алешковский М. Х. Новгородский детинец 1044–1430 гг. // Архит. наследство. 1962. Вып. 14. С. 4–26; Гладенко Т. В. и др. Архитектура Новгорода в свете последних исследований // Новгород: К 1100-летию города. М., 1964. С. 183–263; Красноречьев Л. Е., Орлов С. Н. Археол. исследования на месте Аркажского мон-ря под Новгородом // Культура и искусство Др. Руси: Сб. ст. в честь М. К. Каргера. Л., 1967. С. 69–76; Каргер М. К. Новгород. Л., 19804; Алешковский М. Е., Воробьев А. В. Новгородский кремль. Л., 19722; Пескова А. А., Раппопорт П. А., Штендер Г. М. К вопросу о сложении новгородской архитектурной школы // Сов. арх. 1982. № 3. С. 35–47; Раппопорт П. А. Рус. архитектура X–XIII вв.: Кат. памятников. Л., 1982; он же. Строительное производство Др. Руси: (XI–XIII вв.). СПб., 1994; Штендер Г. М., Ковалева В. М. О формировании древнего архитектурного облика Рождественского собора Антониева мон-ря в Новгороде // КСИА. 1982. Вып. 171. С. 54–60; Комеч А. И. Древнерус. зодчество кон. Х – нач. XII в.: Визант. наследие и становление самостоятельной традиции. М., 1987; он же. Церковь Успения на Волотовом поле в Новгороде: Соотношение канона и творчества // ДРИ. 2002. [Вып.:] Византия, Русь, Зап. Европа: Искусство и культура. С. 230–244; Седов В. В. Об иконографии внутреннего пространства новгородских храмов XIII-нач. XVI вв. // Иконография архитектуры. М., 1990. С. 102–127; он же. Новгородский храм эпохи расцвета боярского строительства: Ц. Рождества Богородицы на Молоткове // Рос. Арх. 2004. № 1. С. 46–54; он же. Церковь Рождества Богородицы в Перыни: Новгородский вариант башнеобразного храма // ДРИ. 2009. [Вып.:] Идея и образ: Опыты изучения визант. и древнерус. искусства. С. 29–54; он же. Церковь Спаса на Ильине улице в Новгороде: Архитектура боярского храма. М.; Вологда, 2015; Кузьмина Н. Н. Исслед. ц. Успения в Колмове // Реставрация и архит. археология: Новые мат-лы и исслед. М., 1991. [Вып. 1]. С. 136–146; она же. Церковь св. Филиппа Апостола и Николая Чудотворца на Нутной ул. в Вел. Новгороде. Новг., 2001; Булкин В. А. Постройка тверских мастеров в новгородском Хутынском мон-ре // Тверь, Тверская земля и сопредельные территории в эпоху средневековья. Тверь, 1996. Вып. 1. С. 85–90; он же. Новгородское зодчество нач. XII в. по новым археол. мат-лам // ДРИ. 2002. [Вып.:] Русь и страны визант. мира, XII в. С. 270–288; он же. О древнерус. архитектуре: Избр. тр. СПб., 2012; Соленикова Е. В. Закладные кресты в архитектуре Северо-Запада России. СПб., 1996; Кузьмина Н. Н., Филиппова Л. А. Крепостные сооружения Новгорода Великого. СПб., 1997, 20122; Кузьмина Н. Н., Секретарь Л. А. Деревяницкий Воскресенский мон-рь: (История строительства, архитектуры, реставрации) // НИС. 1999. Вып. 7(17). С. 226–244; Петров Д. А. Проблемы исторической топографии Новгорода. М., 1999. (Архив архитектуры; 10. Новгородские древности; 4); Антипов И. В. Древнерус. архитектура 2-й пол. XIII – 1-й трети ХIV в.: Кат. памятников. СПб., 2000; он же. Новгородская архитектура времени архиепископов Евфимия II и Ионы Отенского. М., 2009; он же. Новгородская архитектура времени архиеп. Василия Калики: Основные проблемы изучения // Вестн. С.-Петербургского ун-та. Сер. 2: История. 2012. Вып. 3.С. 95–104; Новоселов Н. В. От Благовещения до Благовещения: Строительное производство Новгородской земли в период сложения местной архитектурной школы. СПб., 2002; Сарабьянов В. Д. Помещения 2-го этажа в древнерус. церквах, их функция и иконография // В созвездии Льва: Сб. ст. по древнерус. искусству в честь Л. И. Лифшица. М., 2014. С. 396–439; Чукова Т. А. Алтарь древнерус. храма кон. Х – 1-й трети XIII в. СПб., 2004; Богослов на Витке: История и возрождение старообр. храма в Вел. Новгороде. Новг., 2006; Красноречьев Л. Е., Секретарь Л. А. К истории строительства, архитектуры и реставрации каменных храмов бывшего Воскресенского Мячинского мон-ря // НИС. 2006. Вып. 10(20). С. 96–121; Вел. Новгород: История и культура IX–XVII вв.: Энцикл. слов. СПб., 2007; История рус. искусства. М., 2007. Т. 1; 2012. Т. 2/1; 2015. Т. 2/2; Торшин Е. Н. Полоцкие строители в Смоленске и Новгороде // Изучение и реставрация памятников древнерус. архитектуры и монументального искусства: Мат-лы науч. конф. памяти архитектора-реставратора Г. М. Штендера. СПб., 2007. С. 74–88. (Тр. ГЭ; 34); Архитектурное наследие Вел. Новгорода и Новгородской обл. / Ред.-сост.: М. И. Мильчик. СПб., 2008, 2014; Секретарь Л. А. Мон-ри Вел. Новгорода и окрестностей. М., 2011; Сакса Л. А. Церковь апостолов Петра и Павла на Сильнище и новгородское зодчество кон. XII в.: Предв. итоги исслед. // Архит. наследство. 2012. Вып. 56. С. 38–59; Ёлшин Д. Д. Новгородская плинфа XI–XIII вв.: Возможности типологического изучения // Там же. С. 208–213; Антипов И. В., Яковлев Д. Е. Владычная палата в Вел. Новгороде – памятник сотрудничества немецких и новгородских мастеров // Русские и немцы: 1000 лет истории, искусства и культуры: Эссе. Petersberg, 2013. С. 72–79; Antipov I., Gervais A. The Bricks from St. Nicholas Church at Lipno near Novgorod (1292) and the Origins of the New Novgorodian Building Tradition // Estonian J. of Archaeology. 2015. Vol. 19. N 1. P. 58–79; Ядрышников В. А. Чудо возрождения: История новгородской архит. реставрации. СПб., 2017.

Автор - И. В. Антипов

Форумы