Эпистолярная Муза Ивана Шмелева


В 1999 году протоиерей Григорий Красноцветов, настоятель русской православной церкви в Роттердаме, передал в Российский Государственный архив литературы и искусства переписку Ивана Шмелева с Ольгой Александровной Субботиной. Наследникам Ольги Александровны, в квартире которых хранился семейный архив, и в голову не приходило, что груда перевязанных шпагатом тетрадей - это история последней любви русского писателя-эмигранта, длившаяся почти двадцать лет.

- Скажите, пожалуйста, пару слов о предыстории архива...

- Дело в том, что в самом городе Роттердаме и его окрестностях, когда я туда приехал в 1990 году, жило довольно много русских семей первой волны эмиграции. Много - это пять-шесть семей, сейчас их практически не осталось, поэтому - много. В том числе Сергей Александрович Субботин со своей супругой Марией Александровной Субботиной. У Сергея Александровича была сестра младшая, Ольга. После революции они оказались в эмиграции - сначала в Германии, затем Ольга переехала в Голландию. И вот, в тридцать девятом году Ольга Александровна Субботина написала письмо Ивану Сергеевичу Шмелеву.

- По какому поводу?

- Просто так совпало: ее очень тяжелые душевные переживания в этот период; день рождения был ее - 9 июня, она ожидала гостей, у нее было, как она сама пишет, "очень пакостное настроение" - сейчас придут люди, надо улыбаться - радоваться, а этого совершенно не хочется, и вдруг ее взгляд упал на стопку почты. И там была посылочка от матери. Она вскрыла эту посылочку, и в ней оказался томик Шмелева "Пути Господни". Она начала читать, и эти слова стали бальзамом для ее души. И в этот же день, прямо после прочтения романа, она написала письмо Ивану Сергеевичу.

- До этого они были знакомы?

- Существует версия, будто их познакомил Ильин, но это не так. Дело в том, что первое свое письмо Ольга Александровна подписала "Ольга А. Субботина". И он в первом своем письме ответном пишет: "Уважаемая Ольга, не знаю как Вас по отчеству".

- Что же ответил Шмелев?

- Шмелев ответил довольно сухо. Ольга Александровна написала еще одно письмо. Завязалась переписка. И сначала они обменивались своими мнениями, впечатлениями по поводу каких-то внешних событий, потом уже и по поводу своих внутренних переживаний, переживаний духовных. Вспоминали о своем детстве. Ольга Александровна практически в два раза моложе Шмелева. Ей было тридцать пять лет, когда она написала первое письмо. И постепенно они так втянулись в эту переписку и почувствовали такую родственность душ, что эта дружба, дружба эпистолярная, переросла в самую настоящую эпистолярную любовь.

- Они встречались?

- Судя по всему у них было несколько встреч. Но это была чисто платоническая любовь. А восемь лет переписки они вообще не виделись. Только видели друг друга на фотографиях, которые они - и то не в первые годы переписки - друг другу послали.

- Как часто они писали друг другу?

- Скажем, в сорок пятом году с сентября по ноябрь месяц Иван Сергеевич Шмелев написал ей семьдесят семь писем. Вы можете себе представить, за три месяца - семьдесят семь писем. В некоторые дни он писал по три, по четыре, по пять, по шесть (!) писем, по двадцать - двадцать пять листов в день.

- По вашему мнению, что значила эта переписка для Ивана Сергеевича?

- Вы знаете, в первых письмах, да и на протяжении всей переписки, Шмелев очень часто обращается к памяти своей супруги Ольги Александровны. И он все время говорит о том, что с ее смертью в его душе, в его сердце образовалась пустота. И Ольга Александровна Субботина, она заполнила эту пустоту. Но не так, что это был первый попавшийся человек. Нет, это был выстраданный, видимо, образ, к которому он стремился. Я уже приводил такую цитату: "Найти такую жемчужину, оброненную в океане!" - вот что это для него было. Часто Шмелев потом говорит, что Ольга, вот эта вот Ольга вдохновила его на вторую часть пути, на те небольшие эссе и произведения, которые он писал. Он "Куликовское поле" подписал: "Посвящаю тебе". Очень часто он к этому обращается и говорит, что "это ты меня к этому подвигла", "ты - моя муза, ты - мой ангел, ты - мое вдохновение".

- Наверное, у них были и другие сюжеты для переписки. Что вам запомнилось?

- Конечно, Иван Сергеевич очень много пишет, вспоминает о тех событиях из его жизни, из детства, которые подтолкнули его потом к написанию каких-то произведений. Он очень часто говорит о своем отношении к событиям внешней жизни. Начинается война. Я могу сказать, например, что первая его реакция на нападение Германии на Советский Союз была восторженной. "Наконец-то нашелся рыцарь, который повергнет этого дракона" - вот его слова.

- А затем?

- Затем Ольга Александровна написала ему в ответ, что он не понимает сущности происходящего, потому что она говорит: "Я жила в Германии, я видела развитие всего этого, я знаю, чем это кончится. Даже если скинут большевизм - о чем мы мечтали все эти годы - то вместе с ним они утопят в крови всю Россию". И, насколько я могу судить по тому, что читал, у Ивана Сергеевича отношение изменилось. И в более поздних письмах они уже рассуждали о том, какой все-таки крепкий русский дух, его не сломишь, и желали победы нашему народу.

- Шмелев так долго прожил в западной, в сущности, чуждой ему культуре. Они наверняка обсуждали тему русского человека на Западе...

- Вы знаете, они очень много на эту тему переписывались, рассуждали и приходили к выводу, что русский человек никогда не будет своим на Западе. Но я не могу на эту тему много говорить. Но это колоссальный архив, и я должен отметить, что я специально этим не занимался.

- Колоссальный - это что значит?

- Чтобы представить, что это за архив, вообразите себе коробку из-под телевизора, в которую уложены перевязанные шпагатом пачки. И в этих пачках уложены письма в конвертах, письма по три, по четыре, по пять, по шесть листов, записанные чаще всего с обеих сторон. Почерк у него очень и очень трудночитаемый. Потом я пытался как можно скорее выполнить волю последней владелицы этого архива - передать в Российский государственный архив. Ведь не держал специально с девяносто шестого года, так что в прошлом году только передал. Приезжали сюда из РГАЛИ, занимались описью архива, потом мы думали, как перевозить, потому что с голландской стороны тоже требовалось всякое: мол, что вы везете, национальные ценности или еще что. Поэтому такая задержка была. Но я себя считал совершенно не вправе это держать у себя.

- Сколько же длился этот эпистолярный роман?

- До смерти Ольги Александровны.

- Что сталось с письмами?

- Письма оставались лежать. Так же вот запакованные, рукой Шмелева на всех бумажках написано: "Письма с номера такого-то по номер такой-то, мои - Оле", пачка ее писем, так же подписанная. На всех практически пачках надпись: "Разрешено к опубликованию только с нашего обоюдного согласия". То есть они приходят к мысли, что их надо публиковать.

- Когда же об этом заходит речь?

- Вы знаете, они постоянно к этому возвращаются. Шмелев очень рано об этом заговорил. Если хотите, у меня даже есть записи... Вот - в сорок первом году он пишет уже: "Оля, ты можешь сжечь мои письма? Я не могу твои. Ни за что. Это ты, живая, вечная. Можешь закрыть себя, снять свое имя. Но отнять у жизни ценнейшее, подобного не было в веках - это грех. Мы поем друг другу. Мы находим новое в любви. Столько духовно ценного, исключительного. Эти обмены чувствами. Это же наши дети, это свет наш, это святое наше. И сжигать этого нельзя". Да и потом вот в сорок шестом году он пишет: "Мы, Олюночка, сами должны отредактировать нашу переписку. Создастся небывалый роман, огромной художественности, опыта, захвата. Это должно остаться. И определить цель. Этот роман будет переведен на все языки". Вот это он сам пишет.

- Может быть, вам запомнились какие-то суждения Шмелева о русской литературе?

- Он очень много рассуждает и о Достоевском, и о Ремизове, и о Бунине. Я бы сказал даже так. Ольга Александровна чаще провоцировала его на высказывания. Она высказывала свое отношение. Он отвечал и глубоко, широко говорил о своих переживаниях, чувствах и оценках. Или, вот еще его обращение к русским людям: "Читайте Пушкина и Евангелие - это все, что нужно русскому человеку". И все-таки, я хотел бы отметить, что очень существенная часть этого архива - это признания в любви. На двух - трех - четырех листах это такие образные выражения, сравнения, уму непостижимо, я таких даже не слышал. И это не одно, это не два, это десятки писем.

- Кстати, в их переписке не обсуждается возможность большего сближения?

- Иногда у Шмелева что-то такое проскальзывает, когда он рассуждает, скажем, о второй части "Путей небесных". Он начал писать и говорит: "Во мне кипит энергия, ты меня вдохновляешь". И он пишет: "Дарьинка будет иметь ребенка". И вот "будет иметь ребенка" подчеркнуто двумя линиями. И как бы этим он обращается к Ольге Александровне, и там еще дальше есть продолжение, я не могу полностью это привести - вот как бы ей говорит, намекает, что хорошо бы и под сердцем твоим билось сердечко младенца. Я не придумываю. Просто из всего контекста этого отрывка можно было такое заключение сделать. То, что я видел, там открыто не говорилось о желании близости какой-то, кроме духовной связи на расстоянии.

- На ваш взгляд, как соотносятся литературное творчество Шмелева и эта переписка?

- Эта переписка не показывает Шмелева в другом свете. Вот как мы его знаем, но при этом гораздо шире, объемнее, его образ выступает из этой переписки. И, соответственно, не по-другому мы будем после прочтения переписки воспринимать эти произведения, но, может быть, теплее, нежнее и с более открытым сердцем. Чего я всем вам и желаю.

НГ-Экслибрис, 16 октября 2003 г.

Форумы