Открылась выставка «Царский храм. Святыни Благовещенского собора в Кремле» (комментарий в русле истории)

Благовещенский собор в Московском Кремле
Благовещенский собор в Московском Кремле

И.Я. Качалова.

Царский храм

Благовещенский собор всегда именовался в документах «на сенях», «на государевом дворе», «на переходах». Он был создан как дворцовый храм. Однако роль Благовещенского собора в первое столетие его существования остается малоизвестной, поскольку практически полностью отсутствуют письменные свидетельства об этом. Летописи не сообщают о строительстве первого каменного здания собора и лишь вскользь упоминают о его перестройке в 1416 г.[1] Между тем, в большинстве летописных сводов отмечено создание в 1393 г. великой княгиней Евдокией церкви Рождества Богородицы с приделом Воскрешения Лазаря, притом некоторые летописи очень обстоятельно сообщают о ее росписи и украшении иконами и утварью [2]. Возможно, это связано с разным статусом храмов — церковь Рождества построена «на Москве», Благовещенский собор — «на великого князя дворе». Протопопы Благовещенского собора были духовниками великих князей и царей, начиная с Василия III. Судя по данным письменных источников, до конца XV в., когда из Кремля был выведен основанный Иваном Калитой в 1330 г. Спасский монастырь, главным великокняжеским храмом был собор Спаса на Бору. Духовниками великих князей были его старцы — об этом упоминается в связи со смертью Ивана Калиты и в зафиксированной в ряде сводов конца XV в. легенде о чудесном рождении великого князя Василия Дмитриевича [3].

Современные исследователи предполагают, что первое здание Благовещенского собора было возведено в 1360-х гг. великим князем Дмитрием Ивановичем Донским [4]. На сохранившемся до наших дней одностолпном, одноапсидном белокаменном подклете стоял небольшой бесстолпный одноглавый храм размером примерно 7x7 м. Подобные постройки известны в это время на территории Московской Руси — Никольская церковь в селе Каменском, церкви Старо-Голутвина и Бобренева монастырей под Коломной. В подклете, вероятно, хранилась казна московских князей.

Первое подробное сообщение в летописи связано с росписью собора Феофаном Греком, Прохором с Городца и Андреем Рублевым в 1405 г. Возможно, это связано с популярностью Феофана Грека, за деятельностью которого современники внимательно следили. Но при этом, если о росписи церкви Рождества Богородицы и Архангельского собора сообщают почти все своды, то упоминания о работе в Благовещенском соборе редки [5]. Наиболее подробная запись о ней сохранилась в Троицкой летописи: «Тое же весны начата подписывати церковь каменуа Святое Благовещенье, не ту иже ныне стоит, а мастеры бяху Феофан иконник Гръчин, да Прохор старец с Городка, да чернец Андрей Рублев, да того же лета и кончаша ю» [6]. Письмо современника Феофана Грека Епифания Премудрого донесло до нас драгоценные сведения о фресках, созданных Феофаном и поразивших современников своей новизной и необычностью. «В церкви святого Михаила (Архангельском соборе. — И.К.) он изобразил на стене город, подробно вырисовав его красками, у князя Владимира Андреевича он изобразил на каменной стене самую Москву, терем у великого князя расписан [им] невиданной раньше и необычной росписью, а в каменной церкви святого Благовещенья [он] написал «Корень Иессеев» и «Апокалипсис» [7].
«Древо Иессеево» было широко распространено в монументальной живописи с XII в. [8] В XIII—XIV вв. «Древо Иессеево» прочно вошло в программы росписи храмов Сербии, Македонии, Малой Азии, Греции, Болгарии, Грузии и других стран православного мира [9]. Как правило, оно помещалось в западной части храмов или в притворах. Характерно сочетание «Древа» с изображениями царей, епископов, ктиторов — заказчиков. Это подчеркивало божественное происхождение царской власти. Можно предположить, что в Благовещенском соборе сцена помещалась на западной стене и сочеталась с изображениями ктиторов. Ведь и в существующей живописи собора, сохранившей основные темы росписи 1405 г., галерея московских князей завершается изображениями Дмитрия Донского, вероятного ктитора первого каменного здания, и Василия Дмитриевича — заказчика росписи Феофана Грека.

Труднее судить о содержании «Апокалипсиса» Феофана Грека. Иллюстрации «Откровения Иоанна Богослова» не известны до этого времени нив русских, ни в византийских памятниках. Однако некоторые предположения можно основывать на том, что в конце XIV в. на Руси возрос интерес к эсхатологическим темам, присутствующим, в частности, в творчестве митрополита Киприана [10]. Этим настроениям отвечали «поминки», присланные в 1397 г. византийским императором и патриархом: иконы «Спас в белых ризах» и «Страшный Суд». Образ «Спас в белых ризах» с облаченными в белые одежды ангелами, апостолами и праведниками напоминает описание теофании в Откровении — Апокалипсисе (Ап. IV). Скорее всего в небольшом храме была иллюстрирована именно теофания — торжественное видение Божества, — известная в это время на Западе в виде Маjestas Domini (дословно: Величие Господа), а в России нашедшая выражение в иконографии «Христос во Славе» и «Спас в Силах» [11].

Между окнами барабана написаны Адам, Ева, Авель, Ной, Енох, Сиф, Мельхиседек, Иаков. Очевидно, эти изображения повторяют программу росписи первого храма [12]. Праотцы в роспись главы впервые были включены Феофаном Греком в церкви Спаса на Ильине улице в Новгороде 1374 г. На эту особенность новгородского храма обратил внимание Ю.Г. Малков: «Идея эта вкратце трактует заступничество праотцев перед Богом за человеческий род, как свидетельство их веры и надежды на спасение грешного человечества...». Об этом просят Вседержителя и праотцы Благовещенского собора. В нижней части барабана дополнительно помещены двенадцать медальонов с полуфигурами сыновей Иакова — двенадцати колен Израиля [13].

Предположительная реконструкция росписи Феофана Грека 1405 г. по сохранившимся сведениям и аналогиям указывает на существование продуманной программы росписи княжеского храма с темами божественного происхождения великокняжеской власти и надеждой на спасение в день Страшного Суда.

В 1416 г. первое здание храма было разрушено, и на его месте построена новая церковь, равная по размеру существующему собору. Ее облик можно реконструировать с большей уверенностью. От рубежа XIV—XV в. до наших дней сохранилось несколько каменных церквей: и княжеских, и монастырских. Это четырехстолпные, трехапсидные храмы, отличающиеся изяществом и стройностью пропорций. Для них характерны высокие цоколи, повышенные центральные прясла, килевидные формы закомар, подчеркивающие высоту и вертикальность пропорций. Стены их украшают богатые резные фризы. Два княжеских храма — Успенский собор «на Городке» в Звенигороде и церковь Рождества Богородицы в Московском Кремле — имеют хоры. К ним был близок и Благовещенский собор. В дьяконике, вероятно, был помещен придел, посвященный патрону Василия Дмитриевича — Василию Кесарийскому. Собор был соединен с великокняжескими хоромами: о лестнице к Набережным сеням сообщает летопись под 1476 г.[14] Храм 1416 г. был также украшен росписью. Небольшой камень с фрагментом фрески, найденный при раскопках 1913 г. у Благовещенского собора и хранящийся в Государственном Историческом музее [15], позволяет связать эту роспись со временем Андрея Рублева.

Сравнение существующей ныне стенописи собора с русскими и балканскими памятниками конца XIV — первой трети XV в. дает основания для предположения, что основа системы росписи сложилась уже тогда. В это время программа росписей храмов усложняется, включая развернутые циклы Страстей, притч, явлений Христа по Воскресении, распространяется особая развернутая иконография Рождества Христова, Успения Богоматери и так далее. Как удалось проследить, основные черты стенописи Благовещенского собора близки к сохранившимся в повторениях XVII в. фресках современных Благовещенскому собору храмов — Троицкого собора Троице-Сергиевой лавры и собора Саввино-Сторожевского монастыря [16]. Иконография сцен «Тайная вечеря» и «Омовение ног» близка иконам праздничного чина Благовещенского собора.

Уже в это время Благовещенский собор становится хранилищем личной княжеской «святости», о чем свидетельствует, в частности, летописная повесть об отпуске чудотворной иконы «Богоматерь Смоленская» в 1456 г. Митрополит Иона упросил смолян оставить одну икону Богоматери с Младенцем «...великому князю и княгыни его и чадем его на воспоминание дни сего» [17]. Для собора была также написана копия чудотворного образа. Это событие по времени близко к падению Константинополя (1453), когда Москва, осознававшая себя наследницей Византии, стремилась ввести при великокняжеском дворе культ древних константинопольских святынь [18]. Собирание и хранение наиболее чтимых икон и реликвий в дворцовом храме продолжало многовековую традицию. Христианские правители всего мира стремились к собиранию и накоплению новозаветных святынь и мощей мучеников. Одну из главных ролей в этом процессе играла Византия. Храмы Константинополя были заполнены многочисленными свидетельствами жизни и страданий Христа, мощами святых. О хранении в Благовещенском соборе великокняжеской святости неоспоримо свидетельствуют и летописные сведения о пожаре 1547 г., упоминающие утрату многих драгоценных греческих икон от «прародителей его по многиа лет собранныа» [19], а другой источник сообщает, что «много мощей погорело» [20].

В конце XV в. великий князь Иван III предпринял огромные работы по созданию новой резиденции государя Всея Руси. Благовещенский собор был вновь перестроен, причем эти работы подробно отражены в летописях. В 1482 г. «...почаша рушити церковь на площади Благовещение, верх сняша и лубьем покрыша», а в 1483 г. «...разруши великый князь церковь Благовещение на своем дворе, подписану только, по казну и по подклет, и заложи казну около того подклета и полату кирпичную с казнами» [21]. Шестого мая 1484 г. состоялась закладка нового здания собора [22], а спустя пять лет, девятого августа новый храм был освящен [23]. Одновременно был освящен придел во имя святителя Василия Кесарийского.

Новое здание собора было со всех сторон окружено дворцовыми постройками, южная паперть и крыльцо вдоль южного фасада Казенной палаты соединяли его с Архангельским собором. После завершения в 1508 г. нового дворца итальянскими архитекторами, построившими северную и восточную паперти, собор оказался полностью включен в этот комплекс. Северное крыльцо собора стало парадным входом в покои великого князя, по которому поднимались во дворец наиболее почетные гости [24], южная и восточная паперти соединяли дворец с великокняжеским казнохранилищем.

В архитектуре домового храма великих князей сочетаются черты раннемосковского и псковского зодчества. Это небольшое изящное, богато украшенное сооружение. Первоначально собор имел три световых главы — центральную и две над боковыми частями алтаря. Его стены расчленены лопатками на три неравные части и завершаются килевидными закомарами. В центральной части собора мастера применили ступенчатую систему арок, что повлекло за собой появление ряда кокошников в основании главы. Здание богато декорировано: полуколонки и консоли, обрамляющие окна барабанов, нишки и пояски бегунка и поребрика на их стенах, аркатурный пояс и киоты на стенах. Собор невелик, так как был предназначен для церемоний семейного характера. В западной части расположены широкие хоры, опирающиеся на массивные низкие своды. Центральное пространство отличает подчеркнутый вертикализм пропорций — коробовые своды рукавов креста, ступенчатые подпружные арки, высокий барабан центральной главы. Движение по вертикали подчеркнуто освещением: нижняя часть храма затенена, а из окон барабана льется поток света.

Привлекает внимание наличие хоров в соборе, являющееся для конца XV в. явным анахронизмом. Возможно, это объясняется стремлением повторить архитектуру предшествовавшего здания. Но можно предложить и другое объяснение — на хорах, первоначально отделенных от основного объема стенкой высотой около двух метров, размещались приделы. Это предположение подтверждается некоторыми особенностями устройства хоров: в северной и южной стене и на противоположных им гранях столпов существовали небольшие ниши, перекрытые белокаменными блоками. Роспись хоров, составляющая три отдельных цикла, позволяет определить и их посвящение: Собору архангелов, покровителю Москвы святому Георгию, и третий, в честь Богоматери, скорее всего — Покровский [25].

Василий III много сделал для украшения своего храма. Это произошло в 1508 г., когда великий князь перешел жить в новый дворец: «Тогда же благоверный князь великий Василий Иванович всея Руси с великою верою и желанием повеле на своем дворе церковь превышна небес неизреченныя горы Божиа всечестныа царицы Девы святыа Богородица Мария, честнаго и слвнаго ея Благовещениа, подписати златом, такоже повеле и иконы все церковные украсити и обложити серебром и златом и бисером, деисус и празники и пророкы, повеле и верх церковный покрыта и позлатити» [26]. Стенопись собора выполнил сын знаменитого художника Дионисия Феодосий с братией [27]. Программа росписи была дополнена новыми сюжетами, близкими росписи собора Рождества Богородицы Ферапонтова монастыря. Эта живопись, выполненная в 1502 г. прославленным Дионисием, наиболее полно отразила политические, идеологические и художественные настроения эпохи становления Русского централизованного государства.

Вероятно, именно в это время в росписи собора появились изображения сцен чудес и притч на сводах рукавов креста, а также некоторые фигуры вселенских и русских святых. Скорее всего, этим временем датируются северный и западный порталы храма, имеющие формы и декор итальянского Возрождения. В 1520 г., в одно лето, были расписаны паперти собора, на сводах которых было помещено многофигурное «Древо Иессеево» [28].

С конца XV в., параллельно с завершением процесса объединения Русских земель вокруг Москвы и создания единого централизованного государства, складывается теория, обосновывавшая избранность Русского государства, божественное происхождение власти московских государей, ее преемственность не только от киевских и владимирских князей, но и от римских и Византииских императоров. Наиболее ярким произведением, выражающим эти идеи, является Сказание о князьях Владимирских, излагающее легенду о передаче императорских регалий Константином Мономахом киевскому князю Владимиру Мономаху. В истории эта теория обычно называется «Москва — третий Рим». Текст Сказания вошел в состав Чина венчания на царство Ивана IV Грозного, которое произошло 16 января 1547 г.

Двадцать первого июня 1547 г. в Москве был страшный пожар, во время которого выгорел весь город и почти весь Кремль, уцелели интерьеры только Успенского и Архангельского соборов. Пострадало и здание Благовещенского собора: «...и казенный двор с царьскою казною, и церковь на царьском дворе у царьские казны Благовещение златоверхоа, деисус Андреева письма Рублева, златом обложен, и образы, украшенныа златом и бисером многоценныа Греческаго писма ...» [29]. Для украшения разрушенных пожаром храмов были привезены иконы из древних русских городов — Новгорода, Пскова и других, одновременно были начаты работы по восстановлению храмов и зданий дворца. Они не ограничились лишь воспроизведением утраченного. Была разработана грандиозная программа, обосновывавшая величие Святой Руси. Она нашла отражение в росписях и иконах Архангельского и Благовещенского соборов и росписи Золотой палаты царского дворца, а также в ряде рукописных книг. Авторами программы были митрополит Макарий, благовещенский священник Сильвестр и, несомненно, сам Иван IV. Восстановительные работы в Благовещенском соборе были завершены не позднее 1551 г.: об этом свидетельствует Стоглав, в котором упоминаются иконы Благовещенского собора [30].

Программа восстановления дворцовых церквей и палат носила государственный характер. Вновь созданные произведения монументальной и станковой живописи, объединенные общими богословскими идеями, были призваны обосновать и прославить правление первого «венчанного самодержца», государя централизованного Русского государства. В основе замысла Сильвестра и Макария лежала «идея Божественности единодержавной власти, ее богоустановленности, исконности на Руси и преемственности царского достоинства от римских и византийских императоров и непрерывности династии от киевских и владимирских князей до государя Московского» [31]. Кроме этого, новая живопись должна была служить наставлением юному государю.

Иконы были объединены общим богословским замыслом: раскрытие главных христианских догматов, отражение Божественного домостроительства и почитания Богоматери, Второе Пришествие [32]. Именно в это время на иконах «Четырехчастная» и «Богоматерь Тихвинская, в раме с клеймами Сказания» появились изображения царской семьи и приближенных [33]. О стремлении наполнить царский храм святынями свидетельствует принесение в это время в собор двух прославленных чудотворных икон — «Богоматерь Умиления Донская» и «Богоматерь Одигитрия Пименовская» [34].

Между 1547 и 1551 гг. была выполнена и существующая роспись собора. К этим работам было привлечено несколько артелей живописцев, о чем свидетельствует наличие нескольких стилистических групп. Это предположение подтверждается известными по Жалобнице попа Сильвестра» сведениями: «...и иконники съехались, и царь государь велел им иконы писати, кому что приказано, а иным полаты подписывати, и у града над враты Святых образы писати...» [35]. Хотя основная система росписи 1508 г. сохранилась, в нее было введено несколько новых тем, отражающих «государственную» программу митрополита Макария. В стенописи появилось большое количество русских святых, канонизированных на соборах 1547 и 1549 гг., в ней отмечены иконографические и стилистические совпадения с заказанными Сильвестром иконами, прежде всего — «Четырехчастной», — и рукописями макарьевского времени.

По-прежнему центральное место в росписи наоса занимает «Апокалипсис», иконографически почти дословно повторяющий одноименную икону Успенского собора. Обилие теофаний, помещенных на северной и южной стенах и сводах под хорами, выделение сцены «Жена, облаченная в солнце» заставляют вспомнить слова автора теории «Москва — третий Рим» старца Филофея, который в послании 1527—1528 г. писал: «Согласно же великому Богослову "жена, облаченная в солнце, и луна под ногами ее, и младенец на руках у нее, и тотчас вышел змей из бездны, имеющий семь голов и семь венцов на главах своих, и хотел младенца этой жены поглотить. И даны были жене крылья великого орла, чтобы бежала в пустыню, и тогда змей из своих уст источил воду, словно великую реку, чтобы в реке ее утопить"». Водой называют неверие; видишь, избранник Божий, что все христианские царства затоплены неверием, и только одного государя нашего царство стоит» [36]. Возможно, изображение храма, главка которого видна под фигурой летящей жены, дано как символ Русского государства.

В непосредственной близости к сценам Апокалипсиса находятся изображения избранных святых. На восточных гранях столпов помещены император Михаил и императрица Феодора — восстановители иконопочитания, просветители Руси Владимир и Ольга, а также Константин и Елена. Рядом с ними написаны избранные русские князья — Владимир Мономах, Ярослав Всеволодович, Александр Невский и Иван Калита. Этот подбор не случаен, здесь подчеркнуто наследование власти Москвы от Византии, Киева и Владимиро-Суздальского княжества. Завершают это своеобразное «древо» изображенные вполоборота к алтарю с молитвенно поднятыми руками Дмитрий Донской и Василий Дмитриевич. Они выделяются не только позами, но и характером одежд: в отличие от императорских или монашеских облачений остальных представителей «древа», они одеты в кафтаны до колен, застегнутые шнурами, такой же длины шубы, узкие штаны и высокие сапоги. Это напоминает ктиторские портреты или одежды «живых» на иконах середины XVI в. Возможно, они повторяют изображения ктиторов в росписях предшествующих храмов.

В Благовещенском соборе выделяются еще два ряда изображений русских святых: святители и преподобные в алтаре и князья-мученики на хорах. Отметим еще раз, что значительная часть этих святых была канонизирована соборами 1547 и 1549 гг. Атрибуция святых в алтаре затруднена утратой надписей и часто — плохой сохранностью красочного слоя. В апсиде, где в нескольких ярусах росписи последовательно отражена искупительная жертва и торжество Церкви [37], под традиционной композицией «Поклонение жертве» помещены медальоны с изображениями Леонтия, Исайи, Авраамия и Игнатия Ростовских, Сергия и Никона Радонежских, Никиты Новгородского и двух юродивых, скорее всего, Максима и Исидора Ростовского. Таким образом, русские святые завершают тему устроения земной Церкви. На стенах и столпах алтаря помещены многочисленные русские подвижники, но при этом отсутствуют киевские святые. Выделяются четыре фигуры на лопатках алтаря и в проходе в жертвенник — изображенные в рост митрополиты Петр, Алексий, Иона и Варлаам Хутынский. Изображения Петра и Алексия имеют непосредственную связь с росписью алтаря собора Ферапонтова монастыря, при этом рядом с ними написан Иаков — брат Господень.

Отдельным циклом являются фигуры князей-мучеников над хорами собора, они связаны с изображением Георгия Победоносца, патрона Москвы и московских князей. В нижних частях стен, на столпах и откосах окон написаны Михаил и Федор Черниговские, Федор, Давид и Константин Ярославские и литовские мученики Антоний, Иоанн и Евстафий. Такое число русских святых в живописи появляется лишь в середине XVI в., в Благовещенском соборе их подбор наиболее полон, а размещение продуманно и логично [38]. Оно призвано подчеркнуть праведность России, хранительницы истинной веры. Характерно, что эта развернутая программа появилась именно в царском храме.

«Древо Иессеево» в существующей росписи отличается грандиозностью, оно занимает почти всю поверхность стен и сводов парадных папертей — северной и западной. Остальные сюжеты лишь дополняют и подчеркивают его содержание. «Древо Иессеево» Благовещенского собора является одним из ранних образцов этой композиции в России. Кроме предков Христа, в композицию включены изображения пророков, праотцев и праматерей, прообразовательные библейские сюжеты и евангельские сцены. В основании распалубок помещены пророки в рост и античные философы. Завершается композиция изображением Богоматери у северного входа в собор, рядом со входом в парадные палаты царского дворца. Южный свод западной галереи занимает еще одна развернутая композиция — «Собор апостолов» или «Христос лоза». Кроме двенадцати учеников Христа, в нее включены апостолы «из семидесяти», а завершает ее изображение Спаса на престоле, которое традиционно является вершиной «Древа». Объединение этих двух сюжетов обусловлено сложившейся еще в конце XV в. идеей об особой роли России, сохранившей истинную веру. В этом контексте становится понятным включение в роспись фигур московских князей, которые помещены в галерее на лопатках наружных стен храма, в одном ряду с персонажами «Древа» — пророками и мыслителями — и составляют часть его «основания» как борцы за веру и ее хранители. Этим подчеркивалась параллель между богоизбранным родом Иессея и династией московских князей.

Еще одна тема в росписи галерей — прославление Богоматери. Над входом в собор помещена развернутая композиция «Собор Богоматери». Этот сюжет имелся среди образов, заказанных Сильвестром: возможно, в виду имелась именно фреска над входом. На сводах северного крыльца помещены четыре иллюстрации Великого Акафиста, в западной галерее — «О Тебе радуется» и еще одно изображение Собора Богоматери. Обилие повторяющихся сюжетов, место, отведенное этим композициям, и их торжественный характер можно объяснить особым почитанием Богоматери в России, начиная с конца XV в. Говоря о содержании и значении росписей галерей Благовещенского собора, нельзя забывать, что они служили парадным входом во дворец, составляли его неотъемлемую часть. В 1547—1551 гг. приемная Золотая палата и ее сени были украшены стенной росписью, являвшейся частью программы митрополита Макария и иерея Сильвестра. В этом огромном ансамбле выделался ряд основных тем: сложные аллегорические и символические картины мироздания, евангельские притчи, библейские сюжеты, в том числе отражающие многочисленные победы израильских царей. Особое место было отведено родословию московских князей и иллюстрациям Сказания о князьях владимирских. Последние сюжеты имели непосредственное отношение к венчанию на царство Ивана IV Грозного [39]. Сравнивая стенопись Благовещенского собора и Золотой палаты, можно отметить, что в обоих памятниках проводится параллель между родословием Христа и династией московских государей.

В 1560-е гг. вновь проводятся значительные работы в Благовещенском соборе. Двадцать седьмого января 1564 г. были освящены «у церькви Благовещения пречистыя на царевых и великого князя сенех на паперти приделы, церьковь Собор Пречистые да церьковь собор архангела Михаила» [40]. В декабре 1566 г. был освящен придел Входа в Иерусалим [41]. Вероятно, около этого времени был возведен четвертый придел на сводах папертей — Георгиевский, и над западной частью собора поставлены две глухие главки. В результате собор стал девятиглавым, его кровли были покрыты золоченой медью. В это же время в соборе появился уникальный пол из мелких блоков кремня с вкраплениями агата и яшмы, по преданию, он был привезен Иваном Грозным из Ростова Великого. Перестройка собора завершилась в 1566 г. поновлением стенописи и украшением икон драгоценными окладами [42]. В это время возникает обычай помещать в местном ряду иконостаса образ патронального святого правящего царя в молитвенном обращении к Деисусу. До наших дней в соборе сохранилась икона патронов царей Ивана и Петра Алексеевичей — «Иоанн Предтеча и Апостол Петр», на которой позже приписали патрона царя Алексея Михайловича — Алексея Человека Божиего.

Создание и посвящение приделов исследователи связывают с крупнейшими событиями середины XVI в. — венчанием Ивана Грозного на царство, взятием Казани, одной из побед Ливонской войны — взятием Полоцка в 1563 г. [43] Во всяком случае, очевидно, что, перестраивая свою домовую церковь, Иван IV стремился усилить ее роль в кремлевском ансамбле, сделать храм достойным самодержавного правителя огромного государства. Девятиглавая пирамидальная композиция сближает Благовещенский собор с памятником Казанской победы — Покровским собором на Красной площади.

Память о перестройке и украшении Иваном Грозным своего храма жила еще сто лет спустя и отражена в мемуарах Павла Алеппского, который связал эту работу с победой над Казанью: «Иван Грозный после завоевания Казани... завладел всеми сокровищами... позолотил ими пять куполов Великой церкви (Успенского собора) вместе с девятью куполами церкви Благовещения и всей ее крышей, [покрыв их] накладным золотом. Мало того, все, что осталось, он обратил в слиток и сделал из него большой крест... и водрузил его на куполе церкви Благовещения. Он существует доселе, горит, как солнце, в высоту более трех или четырех локтей и столько же в ширину. Вследствие обилия золота, коим были позолочены эти куполы, оно до сих пор кажется новым...» [44].

Преемники Ивана Грозного преумножали богатство домового храма. Постоянно возрастало количество мощей, в первую очередь вселенских святых, хранившихся в ризнице собора и царской казне. Один из первых исследователей собора Н.Д. Извеков писал: «В отношении количества последних [мощей] можно без всякого преувеличения сказать, что ни один православный храм не только в России, но и в других местах, не может сравниться с Благовещенским собором» [45]. При Михаиле Федоровиче в соборе, скорее всего в южной галерее, был устроен придел в честь его патронального святого — Михаила Малеина. Возможно, об убранстве этого придела упоминается в документах XVIII в: «...а в той паперти находится стенное древней работы письмо со украшением иконостасов со окладными образами и видимо и старинное было с седалищами и приступами знатное место, а снаружи около окон имеется древней работы резьба...» [46].

Если из-за утраты архивов мы очень мало знаем о посещениях царской семьей Благовещенского собора до XVII в., то материалы царских выходов, дворцовых разрядов и другие документы XVII столетия представляют достаточно полную картину. Порядок проведения служб в соборе и посещения его царями, многократно описанные в них на протяжении столетия практически без изменений, позволяют предположить, что эти обычаи сложились еще в предшествующее время. Во время крупных событий государственного значения — венчания на царство, бракосочетания царей, великих церковных праздников — объединялось литургическое пространство трех соборов. После литургии в Успенском соборе царь и сопровождающие его лица направлялись в Архангельский собор, чтобы поклониться гробам предков, а затем — в Благовещенский на поклонение царской «святости». Особенно торжественным был обряд омовения мощей, совершавшийся ежегодно в Страстную пятницу в Успенском соборе, куда переносили многочисленные мощи, хранившиеся в царском храме. Так, в 1551 г. митрополит Макарий посоветовал царю Ивану отправить святую воду в недавно основанный Свияжск: «...и приходят вкупе царь и святитель в церковь Благовещение святии Богородицы, еже есть близ у казны царьския, и вынимают мощи святых из сосудов и полагают на блюда, и принимает митрополит и весь священный собор и несут на главах своих в соборную церковь Успения и совершают молебные службы на многа время и святят воду со всех мощей...» [47]. В остальном собор предназначался для церемоний семейного характера. Кроме праздников, связанных с посвящением собора и его приделов, царская семья посещала его в дни тезоименитства цариц и царевен, при крещении детей, бракосочетаниях. Нередко цари слушали будничные обедни в Благовещенском соборе наряду с другими дворцовыми церквами.

Особую значимость Благовещенскому собору придавало то обстоятельство, что со времени Василия Ивановича и до Петра I духовниками государей неизменно были благовещенские протопопы. Их роль не ограничивалась лишь исповеданием царя, они были близкими ему людьми, часто наставниками. Духовники царя принимали активное участие во всех дворцовых церемониях. При венчании на царство именно благовещенский протопоп приносил на блюде с Казенного двора диадему, крест и шапку Мономаха [48]. Он совершал бракосочетание в Успенском соборе, наставлял новобрачных и благословлял их крестом [49], нарекал имя и крестил царских детей в Чудовом монастыре [50], служил праздничные службы в различных дворцовых церквах. В 1635 г. при приеме польских послов духовник царя Михаила Федоровича приносил из Благовещенского собора в Золотую палату «на золотой мисе» крест для целования [51]. Духовники царей занимали важное место во время царских приемов и обедов. Видимо, последней обязанностью духовника было вложение в руку покойного царя «прощальной грамоты». Когда это сделал патриарх при похоронах Алексея Михайловича, духовник Андрей громко кричал в соборе о нарушении чина погребения [52].

Самое раннее свидетельство об особых доверительных отношениях государя и духовника имеется в Повести о болезни и смерти Василия III. Протопоп Алексей сопровождал великого князя в его последнем путешествии в Троице-Сергиев монастырь и Волоколамск и был постоянно с ним во время его болезни. Именно ему и приближенному старцу Мисаилу Сукину еще на Волоке наказал Василий Иванович непременно постричь его перед смертью. Когда уже смертельно больной, но скрывающий свое состояние князь въехал в Москву, он тайно слушал свою последнюю литургию в Благовещенском соборе, в приделе Василия Великого. Протопоп Алексей тайно освящал маслом больного и постоянно находился у его одра в последние часы жизни. Когда протопоп Алексей хотел поднести князю Святые дары, «он же остановил его и сказал: "Ты сам видишь, что хотя я лежу в немощи, но я еще в полном разуме. Когда станет душа с телом расставаться, тогда и давай мне дары. Следи же за мной и стереги меня"» [53].

Духовник Иван Грозного протопоп Андрей, будущий митрополит Афанасий, благословлял и наставлял царя перед Казанским походом и сопровождал его. Перед решающим сражением уже после литургии и причастия благословил царя «отец его духовный изрядный, Андрей протопоп животворящим крестом», при торжественном вступлении в город он шел перед царем с животворящим крестом, а позже служил молебен при закладке первой церкви в Казани [54]. Видным государственным деятелем был духовник царя Алексея Михайловича Стефан Вонифатьев (1645—1656). Вокруг него сложился кружок «боголюбцев» или «духовная братия». В кружок входили постельничий Федор Ртищев, просвещенный смоленский дворянин Симеон Потемкин, глава Печатного приказа боярин Б.И.Морозов, духовные лица: настоятель Казанского собора Иван Неронов, несколько священнослужителей из провинции, в их числе протопоп Юрьевский Аввакум и будущий патриарх Никон. Среди «боголюбцев» был и царь Алексей Михайлович [55]. Члены кружка почитали Стефана Вонифатьева за широкую образованность и стремление следовать законам справедливости. О нем говорили, что он увещевал бояр судить честно, не глядя на лица. Алексей Михайлович часто посещал его в ночные часы и вел долгие беседы [56]. Для работы по изданию богослужебных книг им были приглашены в Москву Епифаний Славинецкий и другие. Практическая деятельность «боголюбцев» имела целью искоренение суеверий, укрепление правовых норм в церковной жизни. Инициатива Стефана Вонифатьева — капитальная перестройка здания Печатного двора, издание Кормчей, Азбуки, Часовника, Псалтири, Грамматики Мелетия Смотрицкого и другое. Духовник царя ввел чтение проповедей в церквях, организовывал школы и училища.

Царские духовники занимали такое высокое положение, что иногда могли вступать в конфликт с патриархами. Стефан Вонифатьев игнорировал патриарха Иоасафа, который писал царю в 1649 г. на него челобитную, оставленную без внимания [57]. Позже Вонифатьев вступил в конфликт с Никоном. Трагикомическая история произошла между близким другом царя Алексея Михайловича, протопопом Андреем Савиновичем Носиковым (Савиным) и патриархом Иоакимом. Последний в отсутствие царя велел посадить протопопа на цепь за недостойное поведение. Узнав об этом, царь срочно вернулся в Москву, освободил любимца и велел поставить караул вокруг его дома для защиты от патриарха. Этот конфликт продолжался несколько лет и лишь после смерти Алексея Михайловича в 1675 г. патриарх смог собрать собор, лишить протопопа сана и сослать в монастырь [58].

Духовником царя Петра с 1693 г. был благовещенский протопоп Феофан Феофилактович, а с 1696 по 1700 г. — архангельский протопоп Петр Васильевич [59]. Обычай иметь духовником благовещенского настоятеля был восстановлен уже после смерти Петра, но с этого времени они жили в Санкт-Петербурге. До XVIII в. царские духовники жили в Кремле, в приходе церкви Козьмы и Дамиана у Чудова монастыря; в обиходе церковь называлась «у духовникова двора». Они получали богатое жалованье с Казенного двора и многочисленные подарки по случаю торжественных событий.

В начале XVIII в. царский двор покинул Москву, при этом в Петербург были увезены и некоторые святыни царского храма. Но на протяжении последующих столетий императоры предпринимали усилия для сохранения и реставрации Благовещенского собора. Значительные работы по реставрации храма и обновлению ризницы проводились при Екатерине II, Николае I и в конце XIX в. О том, что Благовещенский собор оставался чтимым домовым храмом и в XIX столетии, свидетельствует устройство патрональных приделов: в 1822 г. в честь Александра Невского — тезоименного святого Александра I — и в 1836 г. придела во имя Николая Чудотворца, покровителя Николая I.

Примечания:

1]См.: Львовская летопись 1910. С. 231.

2] См.: Московский Летописный свод 1949. С. 221.

3] См.: Там же. С. 241—242. Кроме того, имена духовников московских великих князей XIV—XV вв. известны по «духовным грамотам» и другим документам. Среди духовников Симеона Гордого был игумен московского Богоявленского монастыря Стефан, родной брат Сергия Радонежского; Ивана Ивановича — игумен Спасский Иоанн; Дмитрия Ивановича — архимандрит Спасского монастыря Михаил (Митяй). Архимандритами Спасского монастыря были все духовники Василия Дмитриевича. Духовная грамота Ивана III Васильевича подписана архимандритом Андроникова монастыря Митрофаном. Лишь с Василия III Ивановича вплоть до Петра I духовниками великих князей и царей были протопопы Благовещенского собора. См.: Леонид (Кавелин), архимандрит 1876. С. 216—219.

4] См.: Алешковский, Алътшуллер 1973. С. 83, 93—95.

5] См.: Приселков 1950. С. 459; Московский Летописный свод 1949. С. 293; Летописный свод 1963. С. 90.

6] Цит. по: Приселков 1950. С. 459.

7] Лазарев Ш1. С. 8.

8] Есть свидетельства о существовании мозаики 1169 г. в базилике Рождества Христова в Вифлееме.

9] См.: Качалова 1995. С. 424.

10] См.: Бетин 1970. С. 50.

11] См., наприме: Евангелие Спасо—Андроникова монастыря начала XV в. (ГИМ, Епарх., 436), «Переяславское Евангелие» (ГПБ, Рш 121, собрание Ф.А. Толстого). См.: Вздорное 1980. № 61, 86. К этому можно прибавить средник деисусного чина Благовещенского собора, который, несмотря на пересмотр даты и происхождения, большинство исследователей связывает с творчеством Феофана Грека.

12] Г.А. Чармадова справедливо указала на связь с искусством Феофана Грека изображения праотцев в барабане центральной главы (см.: Чармадова [б/г]. С. 136—137).

13] Ю.Г. Малков также отметил связь изображений праведников в византийском искусстве с «Древом Иессеевым» (см.: Малков 1980. С. 155).

14] См.: Симеоновская летопись 1913. С. 252.

15] См.: Византия. Балканы. Русь 1991. Прил. Б, с. 264.

16] См.: Качалова 1990/2. С. 24—35.

17] Иоасафовская летопись 1957. С. 47; Московский Летописный свод 1949. С. 93.

18] Самые чтимые святыни хранились в Фаросской или Маячной церкви большого императорского дворца. Она подробно описана многочисленными паломниками, в том числе и русскими. Особенно богатое убранство церкви и обилие в ней святынь описал Антоний Новгородский, посетивший Константинополь в конце XII в., до латинского разграбления (см.: Антоний 1872. С. 85—94).

19] Патриаршая или Никоновская летопись 1904. С. 154.

20] См.: Жарков 1963. С. 225.

21] Софийская II летопись 1853. С. 234, 235.

22] См.: Симеоновская летопись 1913. С. 194.

23] См.: Софийская II летопись 1853. С. 239.

24] Об этом свидетельствуют многие мемуары иностранцев, посетивших Россию в XVI—XVII вв. (см., например: Павел Алеппский 1898. С. 16—17), а также материалы Дворцовых разрядов XVII в. (см.: Дворцовые разряды 1850—1855).

25] Н.М. Карамзин предполагал изначальное существование в соборе придела святого Георгия — патрона Москвы. А. Ратшин упоминает без ссылки на источник о существовании в 1489 г. приделов Входа в Иерусалим и Собора архангела Гавриила (см.: Ратшин 1852. С. 312).

26] Иоасафовская летопись 1957. С. 153.

27] См.: Софийская II летопись 1853. С. 59.

28] См.: Владимирский летописец 1965. С. 145.

29] Патриаршая или Никоновская летопись 1904. С. 152—154.

30] См.: Стоглав 1863. С.130—131.

31] Подобедова 1978. С. 19.

32] Наиболее полно программа икон, заказанных Сильвестром, была исследована В.Д.Сарабьяновым, который, проанализировав документы и найдя широкий круг аналогий в сохранившихся памятниках станковой и монументальной живописи, составил достаточно полное представление о всех «богословско-дидактических» иконах, написанных для Московского Кремля (см.: Сарабьянов 1993. С. 243—285).

33] В.Д. Сарабьянов по аналогии с известными памятниками предположил, что подобные изображения существовали и в других иконах литургического содержания (см.: Там же. С. 265).

34] См.: Щенникова 1990/2. С. 47.

35] Жалобница 1847. С. 19.

36] ПЛДР 1984. С. 453.

37] См. Качалова 1990/2. С. 25-26.

38] См.: Качалова 1993.

39] См.: Подобедова 1978. С. 59-68.

40] Летописец 1965. С. 329.

41] См.: Там же. С. 352.

42] См.: Там же.

43] См.: Маркина 1973. С. 73-85.

44] Павел Алеппский 1898. С. 59.

45] Извеков 1911. С. 55.

46] РГАДА, ф. 248, оп. 43, д. 3450, л. 478-479.

47] Летописец 1965. С. 75.

48] См.: Дворцовые разряды 1850. С. 97.

49] См.: Там же. С. 642-643.

50] См.: Там же. С. 921.

51] Извеков 1903. С. 223-224.

52] См. Демидова, Морозова, Преображенский 1996. С. 176.

53] Повесть 1985. С. 39—40.

54] См.: Патриаршая или Никоновская летопись 1904. С. 204—221.

55] См.: Румянцева 1986. С. 31—32.

56] См.: Там же. С. 52.

57] См.: Извеков 1903. С. 294.

58] См.: Там же. № 20. С. 320-322.

59] См.: Смирнов 1914. С. 254.

Форумы