Беляков А. В. Крещение знатных мусульманских выходцев в России cередины XVII в.: Судьба сибирского царевича Аблая бен Ишима

 
 
На протяжении XVI–XVII в. в Московское государство неоднократно выезжали/вывозились знатные выходцы мусульманского вероисповедания. После этого начинался длительный, не всегда успешный процесс их инкорпорации. Как правило, он завершался принятием выходцами-мусульманами или их потомками православия. В результате этого в России появились князья Черкасские, Тюменские, Сулешевы, Куликовы, Шейдяковы, Урусовы, Юсуповы, Сибирские и др. Однако далеко не всегда есть возможность пошагово проследить, как это происходило, выявить, что влияло на их выбор. Судьба внука сибирского хана Кучума Аблая бен Ишима в данном случае уникальна. В нашем распоряжении находятся архивные документы, позволяющие относительно детально проследить путь царевича к принятию христианства. Ценность свидетельств и в том, что с определенными поправками мы можем экстраполировать их на другие подобные случаи.
Царевич Аблай бен Ишим, по-видимому, появился на свет в калмыцких улусах, откуда происходила его мать (см. публикацию, документ № 8), в начале XVII в. Его судьба была предрешена с рождения. Статус «бродячего» царевича, оставшегося без собственного юрта (государства), предполагал его постоянную оглядку на калмыцких родственников, от которых он сильно зависел. Кроме того он должен был организовывать регулярные набеги на русские владения в Сибири и Башкирии. Если походы были удачными, вокруг царевича, наделенного харизмой удачливого предводителя, собирался относительно крупный военный отряд. В противном случае он мог потерять своих товарищей по оружию и затеряться в безвестности в улусах родственников на правах пусть и знатного, но нахлебника.
Московские цари упорно и безуспешно стремились заполучить к себе всех потомков Кучума и тем самым обезопасить свои владения от набегов, укрепить свои позиции в недавно завоеванных землях. Царевичи довольно охотно шли на подобные переговоры и даже принимали у себя посольства, но на этом все и заканчивалось. На словах они готовы были пойти под «государеву высокую руку» и требовали, чтобы царь велел им «кочевати по Яику, и по Тоболу, и по Ишилю (Ишим.– А. Б.) рекам, где кочевали отцы и деды наши»[1], не беря на себя никаких обязательств и готовые тут же нарушить все данные ранее обещания. Сибирские воеводы посылали на них военные отряды. Но на просторах Сибири найти их было проблематично. Обе стороны от этого страдали. Но если московское правительство, несмотря на периодические набеги и восстания коренных жителей, во главе которых становились Кучумовичи[2], все же укрепляло свою власть в регионе, то царевичи все больше и больше зависели от приютивших их родственников[3].
Во время одного из таких набегов на Уфу попали в плен 2 сына царевича Ишима бен Кучума – Аблай (Аблай-Гирей, Аблайгирим, Обла) и Тявка (Тауке, Таукан) (см. публикацию, документы № 1, 10). Из Уфы их перевезли в Казань. Но казанские власти опасались, что родственники плененных царевичей попытаются силой освободить их, поэтому царевичей решили разослать по городам: Аблая – на Белоозеро, а Тауке – Каргополь (см. публикацию, документы № 1, 2, 10).
Белозерский край был постоянным местом ссылки опальных вельмож, военнопленных и заложников. Содержание ссыльных являлось повинностью местного населения, замененной в XVII в. денежным сбором «закладным мурзам и языкам за корм»[4]. В XVI–XVII вв. город оказался местом ссылки ряда Чингисидов и иных тюркских выходцев. В 1502 г. после свержения с престола сюда отправили казанского царя Абд ал-Латифа бен Ибрагима. Здесь Чингисид находился до февраля 1505 г., после чего почетного пленника перевезли в Москву и поселили в Кремле на особом подворье[5]. В 1533 г. в Белозерск за тайные переговоры с Казанью сослали царя Шах-Али бен Шейх-Аулиара и его жену Фатиму. В городе они находились до декабря 1535 г. Их освободили по просьбе представителей казанской аристократии, желавших видеть в царе возможную альтернативу пришедшему к власти в Казани крымскому царевичу Сафа-Гирею бен Махмуд-Гирею[6]. Незадолго до описываемых событий здесь в специальной опальной тюрьме сидел за измену новокрещеный ногайский князь Иван Молодой (Урак мирза) Тинмаметев[7]. Таким образом, механизм содержания знатных пленников в городе был отработан.
Для таких арестантов, как царевич Аблай, строили отдельные особые тюрьмы. Сохранилось описание такой тюрьмы: «А тюрьма крепостью изба в тыну трех сажен, а в ней четыре окна зделаны по тюремному, о дву мостах, и побиты окна железом толстым накрест, а с надворья запирают железною цепью, а тын вверх трех сажен, и на тын положен охлопок и прибит гвоздми» (см. публикацию, документ № 2). Следует отметить, что для Чингисидов всегда строили особые тюрьмы. Так, для другого внука Кучума сибирского царевича Хансюера бен Али подобные сооружения строили в Соли Камской и Великом Устюге[8].
Сразу же к царевичу «для береженья» были преставлены два посадских человека и толмач (см. публикацию, документы № 1, 2). Помимо этого пришла дополнительная инструкция по содержанию царевича: «И быти у него беражамым в ызбе скольким человеком пригоже. А ножей и никакова железа и деревья в те избы не носить, и тому царевичю Абле не давати. А сторожам быть на дворе безпрестанно, чтоб ему никакие нужи не было, и без людей бы тому царевичу Абле сидеть было не вскучно» (см. публикацию, документ № 3). Подобная предосторожность, как показывала практика, не была лишена оснований. За несколько лет до этого в городе покончил с собой опальный ногайский мирза[9]. Ограничение свободы передвижения лицами, привыкшими к кочевому или полукочевому образу жизни, по-видимому, переносилось гораздо тяжелее, чем оседлым населением. Значительную проблему представлял и языковый барьер.
Интересно, что царевич Аблай сразу же стал жаловаться на свое содержание. В казанской тюрьме ему к 2 алтынам поденного корма полагалось 4 чарки вина. Здесь же вино не давалось: «Тем-де ему сыту быть нечем». В Москве оперативно отреагировали на запрос и распорядились выдавать на день по 5 чарок вина и кружке меда. Однако на месте мед заменили двумя кружками пива (см. публикацию, документ № 4). Для сравнения, его двоюродный брат, сибирский царевич Хансюер бен Али получал поденный корм в 4 копейки[10]. Разницу в содержании можно объяснить разным статусом царевичей. Если Аблай являлся военнопленным, то Хансюер сбежал с государевой службы из действующей армии под Смоленском (около 1615 г.) сначала в Речь Посполитую, а затем в Крым, был изменником, которого пленили уже после нарушения шерти (присяги, клятвы) данной московскому царю. Жалоба царевича Аблая была инициирована, скорей всего, толмачом. Иначе откуда сибирский выходец, не знавший языка, мог узнать о специфике управления в Русском государстве? Можно предположить, что часть поденного питья доставалась толмачу, дабы завоевать таким образом его благорасположение. Царевичу полагалась ежегодная дача на одежду. Еще в Казани Аблаю дали баранью шубу, шапку, сапоги, полукафтан, рубашку и порты, штаны, двое чулок на 9,4 рубля. На Белоозере подобные дачи, как видим, он получал ежегодно[11]. В целом жизнь плененного Кучумовича была вполне достойной.
Далее события получили несколько неожиданное развитие. Уже летом царевич просил, чтоб ему разрешили принять православие. Однако в Москве эту просьбу оставили без внимания (см. публикацию, документы № 5, 6). Причина подобной реакции не до конца понятна. Логичнее всего предположить, что Аблая уже тогда надеялись использовать как дополнительный довод в переговорах с его родственниками. Однако дальнейшее развитие событий не подтверждает этого. По-видимому, московские власти осознавали явную вынужденность данного шага со стороны пленника. Правило о добровольном и осознанном принятии православия по убеждению, а не от «нужи», которое постоянно постулировали светские власти[12], возобладало. Можно привести примеры, когда крещение использовалось как своеобразное оружие, позволявшее вывести того или иного человека из политической игры. В первую очередь это относится к претендентам на престол в исламском государстве[13]. Однако это работало далеко не всегда. Ногайские мирзы, к примеру, по несколько раз могли менять религиозную принадлежность. Но интересен и сам факт просьбы о принятии православия человеком, не знавшим русского языка и жизни в Московском государстве, к тому же сильно ограниченным в общении. Скорее всего, здесь вновь был замешан толмач новокрещен Савинка Козловский, которого придали двум целовальникам, неотлучно находящимся у царевича. Только он мог рассказать пленнику о преимуществах смены вероисповедания. По-видимому, он опирался в том числе и на свой опыт[14].
Весной 1637 г. в истории с Аблаем произошел новый поворот. Уфимский воевода князь Петр Волконский направил в башкирские волости по Сибирской дороге сына боярского Федора Тарбеева с подьячим и толмачом. В Айской волости в деревне Суня Озеро они встретили башкирку, которая рассказала им, что вышла из калмыцких улусов в 1637 г. «как снег пал». Направила ее княгиня Чагандара, жена царевича Аблая. Княгиня просила, чтобы «де Обла царевич жив, и он бы к матери своей прислал весть. И она-де, княиня Чагандара, будет к нему, к Абле царевичю, з детми своими и с улусными людми». В Москве срочно приказали расспросить царевича о его родственниках и улусных людях (см. публикацию, документы № 7, 8). Появилась надежда на возможность замирения сибирских царевичей.
Вместе с башкиркой Чагандара прислала мужу свою косу. Однако Аблаю ее передали только в мае 1637 г., уже после того как получили расспросные речи царевича. Тогда же ему было предложено написать письмо своим родственникам. В письме царевич обратился к матери, жене, двум сыновьям – Кучуку и Чучелею, – родному брату Сламе (Ислам) салтану, двоюродному брату Девлет-Гирею, а также к неким Дайгуше (тайша Дайчин (Тайчин)?) и Чеиту (тайша Чюрас?). При этом Аблай, обращаясь к Дайгушу и Девлет-Гирею (именно в таком порядке), просил их заключить вечный мир с Михаилом Федоровичем и прислать к московскому царю «в заклад» вместо него одного из его сыновей, и кого-то вместо брата Тявки. Известно, что у Тявки детей не было. Царевич также сообщил, что получил косу супруги, «к себе в пазуху положил» и послал в ответ свою косу («кекел») (см. публикацию, документы № 9, 10).
Направленным к двоюродному брату Аблая царевичу Девлет-Гирею послам заявили, что хотят лично удостовериться в том, что Аблай и Тявка живы и здоровы. Это стало главным условием для приема русского подданства. В конце февраля – начале марта 1639 г. специально назначенные послы навестили Аблая. Они сообщили царевичу о здоровье близких и поднесли присланные с ними подарки: кизылбашский дорогильный (шелковый) кушак, рубашку безинную и шапку бархатную таусинную (темно-синюю) с лисьим передом. В свою очередь Аблай подарил послу Копланде «зипун дорогильный ал», сняв его с себя. Царевич также написал своею рукою пятно со словами: «В нашей-де земле это пятно во всем крепко, это-де у нас словет тамга. И то б пятно государь пожаловал, велел отослать к матери моей да к Девлет-Гирею, да к жене моей». Также царевич жаловался на однообразие жизни и просил разрешения гулять[15].
План русского правительства по замирению царевичей, однако, провалился. Русским послам Девлет-Гирей ответил: «У государя-де я в прямом холопстве быть не хочю. А хочю-де быть з государем в миру и послами ссылатца. И пошлю-де на весну послов своих к Москве бити челом государю, чтоб государь пожаловал меня, отдал бы мне Тявку царевича. И будет-де государь меня пожалует, отдаст мне Тявку царевича, и я де выпущу ко государю Облаеву жену, княиню Чегандару, з детьми с ее, с тремя царевичи, с Кучюком, да с Куенсюерем, да с Чючелем, с Облаевыми детьми. Да пошлю-де на весну послов к государю». При этом он ссылался на поддержку многих тайшей. В противном случае грозил большой калмыцкой войной в Сибири и Уфимском уезде. «И стану-де ст[оять п]од Уфимским городом три года. И государь-де мне Тявку царевича отдаст и от неволи». Но на этом претензии не закончилось. Девлет-Гирей стал пенять Михаилу Федоровичу, что предлагая ему идти «под государеву высокую руку в холопство», он полностью отринул прежнюю практику присылки богатых даров и платья. Здесь могли вспомниться рассказы дяди Ишима[16], а может и иных Кучумовичей старшего поколения[17].
А что же Аблай? Он по-прежнему проживал на Белоозере. Все поменялось в 1644 г. По-видимому, царевич вновь написал прошение о крещении. На этот раз его просьбу удовлетворили. Возможно, на положительное решение повлиял ряд факторов: 1) попытка с изменением статуса Аблая как заключенного улучшить свои позиции при дальнейших переговорах с его родственниками; 2) Москва убедилась в невозможности через пленника повлиять на оставшихся на свободе членов семьи; 3) возможно, в столице стали постепенно пересматривать отношение к крещению знатных татарских выходцев, в особенности, когда они сами просили о смене веры; 4) вполне вероятно, что царевич получил несколько больший уровень свободы в пределах города, и он на практике смог познакомиться с теми или иными реалиями жизни в России и основными сторонами православного культа. Аблая перевели под начало в Кирилло-Белозерский монастырь. В августе того же года монастырские власти заявили о готовности Чингисида к крещению. Но из Москвы приказали оставить его под началом еще на полгода. Аблая было запрещено крестить без указа из столицы (см. публикацию, документы № 11, 12).
В данном случае это была абсолютно стандартная ситуация. По существующим правилам, претендент на святое крещение должен был подать челобитную местному воеводе. Тот сообщал об этом в Москву. Из столицы приходила грамота с требованием расспросить претендента об истинности намерения. После этого его крестили на месте или же отправляли в Москву. В Москве лиц, принявших решение креститься, распределяли в «подначальство» по монастырям, где их должны были познакомить с основными правилами христианства и убедиться в истинности и добровольности их намерений. Позднее проходил обряд крещения, и неофиты получали за него из казны государево жалование. Позднее для отдаленных регионов государства (в частности Сибири) правило было несколько смягчено и сообщать в столицу о решении креститься того или иного человека стало необязательно. Другое дело, что на местах отдельные священнослужители нарушали данное правило и подчас насильно проводили обряд крещения. Говорить о степени распространенности этого злоупотребления сложно. Однозначно, оно не распространялось на сколь бы то ни было значимые фигуры. Тем более на татарских царевичей. Их судьба всегда решалась в Кремле.
Царевича Аблая отдали под начало черному попу Ефимью. Монастырские власти также подолгу беседовали с ним, убеждаясь в его искреннем желании принять святое крещение. Наконец, 9 марта 1645 г. царевича крестили с именем Василий. Для этого таинства ему на монастырские казенные деньги указали сделать «кафтан камчат, ферези тафтяные, однорядку малинов цвет сукна доброго аглинского з завяски и с плетенком золотным, шапку бархатную черную з душкою, штаны багрецовые, сапоги сафьянные да две рубашки шитые добрые, двои порты, два пояса шелковые». При этом Василия оставили на житье в монастыре, обязав монастырские власти содержать и почитать новокрещена по его достоинству (см. публикацию, документы № 13, 14). Ежегодно на монастырские же деньги ему шили светское платье на 30 рублей (см. публикацию, документ № 15). Как проводил новокрещенный царевич свои дни в монастыре, можно лишь предполагать. Были ли это только постоянные молитвы, или же допускались и отдельные светские развлечения, неизвестно. Скорей всего, он на долгое время стал достопримечательностью для многочисленных паломников, в том числе и знатных. Остается непонятен статус Василия (Аблая): оставался он заключенным или же получил свободу? Известны примеры, когда обряд крещения не освобождал от тюрьмы[18].
О царевиче вспомнил новый царь из династии Романовых, Алексей Михайлович. 26 ноября 1647 г. Сибирского царевича князя Василия Ишимовича приказали доставить в Москву. Для этого ему дали из монастырских запасов корм на дорогу и провожатых (см. публикацию, документ № 16). С этого времени у него началась другая жизнь. В столице он стал стольником, а вскоре и кравчим[19].
Кравчий (крайчий) — придворный чин Московского государства, от «кроить», «рушать» — тот, кто рушит (разбирает) за столом жаркое, пироги для государя. В его ведении находились стольники, подававшие кушанья. Кроме надзора за питьями и яствами на кравчего возлагалась рассылка в торжественные дни кушаний и напитков с царского стола на дом боярам и другим чинам. В кравчие назначались члены наиболее знатных фамилий, часто из шуринов или других родственников царя. В начале XVII в. известны 2 случая, когда кравчими при Михаиле Федоровиче были знатные крещеные татары — князья Василий Яншеевич Сулешев и Семен Андреевич Урусов[20]. Их положение в придворной иерархии постоянно колебалось. То оно было ниже окольничих, то выше окольничих, но ниже бояр.
Уже в Москве после приема у царя Василию дали за крещение серебряный ковш, камку-адамашку, сукно «лундыш добрый», 40 соболей, 40 рублей, 40 аршин сукна «кармазин вишневого», 10 аршин камки зеленой травчатой и коня за 10 рублей. Здесь, по-видимому, оказались соединены две формы пожалования: за принятие православия и за выезд (пожалования на приезд, официальное поступление на службу)[21]. В 1648 г. князю царевичу назначили новичный поденный корм в 75 копеек[22]. Для 1-й половины XVII в. это уникально большое пожалование. Ни у одного Чингисида больше этого не зафиксировано. Поденный корм крещеных детей сибирского царевича Алтаная бен Кучума, Петра и Алексея в 1654–1659 гг. составлял 1 рубль[23]. Но здесь нужно помнить, что «новичный» оклад являлся отправной точкой, и у знатных выходцев достаточно часто повышался. Причин для этого было много: свадьба, появление детей, рост количества слуг и т. д. В 1649 г. за сибирским царевичем Василием Ишимовичем значилась во владении деревня, разоренная во время московского восстания[24]. По-видимому, он был испомещен за часть поденного корма. О положении Василия–Аблая в Москве многое говорит тот факт, что во время бунта 1648 г. он находился у государя «вверху»[25]. Скорее всего, если бы не ранняя смерть, он сделал бы заметную карьеру.
Василия женили на княгине Ефимье. Установить ее родителей на настоящий момент не удалось[26]. Царевич умер около 1650 г. У него остались двое детей: князь Василий и княжна Гордея.
Как видим, новокрещенный царевич смог найти общий язык с юным царем Алексеем Михайловичем и попасть в его доверенное ближайшее окружение. Можно предположить, что одной из причин этого стала особая религиозность Василия. Следует помнить, что более 10 лет он либо сидел в одиночной тюрьме, либо находился в стенах монастыря. Этим практически и ограничивались его познания о жизни в России. Хотя уже после смерти царевича его дети получили знания о прошлом своего рода. В 1685/86 г. в Тобольске у некоего «торгового бухаренина» объявилась дочь калмыцкого Акинь тайши Долаева сына, приходившаяся княжне Гордее племянницей. По челобитной княжны эту калмычку следовало разыскать, и если она действительно окажется дочерью Акин тайши, отдать ей[27]. А вот интереса к своим сводным братьям, Чигилею (Ачилей, Чучулей, Чичель) и Канзуяру (Кансуер, Калсуер, Кансурел, Хансюер?), плененным под Уфою около 1662 г.[28], крещенные дети Василия не проявляли. По крайней мере свидетельств об этом не сохранилось.
Таким образом, в биографии царевича Аблая остается еще много белых пятен. Публикуемые ниже документы отчасти проливают свет на эту проблему. Приведенные источники вполне допустимо использовать при изучении жизни иных знатных выходцев с Востока, по которым документов сохранилось еще меньше.
 

© Беляков А. В., 2018
 
[1] РГАДА. ф. 119, оп. 1, 1638 г. д. 1, л. 1–6.
[2] Общепринятое название потомков хана Кучума.
[3] Трепавлов В. В., Беляков А. В. Сибирские царевичи в истории России. СПб., 2018.
[4] Веселовский С. Б. Белозерский край в первые годы после Смуты // Архив русской истории. Вып. 7. М., 2002. С. 277–278.
[5] Худяков М. Г. Очерки по истории Казанского ханства. М., 1991. С. 59; Кистерев С. Н. Абдыл-Летиф и Мухаммед-Эмин на Руси рубежа XV – XVI столетий // Звенигород за шесть столетий. М., 1998. С. 73.
[6] Вельяминов-Зернов В. В. Исследование о касимовских царях и царевичах. Ч. 1. СПб., 1863. С. 297–299.
[7] РГАДА, ф. 1107, оп. 1, 1631 г., д. 579.
[8] Документы донесли до нас описание тына и режима содержания царевича: «И тыном избу огородили, и меж тынин тесом обили накрепко, и сторожей к нему приставили шесть человек, и велели им быти безотступно, днем и ночью, и береженье держать великое, и никово к нему не припущать, и не разговаривать с ним ни о чем, и ножа и никакова железа ему давать не велели» (РГАДА, ф. 131, оп. 1, 1635 г., д. 1; 1638 г., д. 4). Видим, что условия содержания знатных пленников были однотипными, хотя и имели в каждом случае некоторые особенности.
[9] РГАДА, ф. 1107, оп. 1, 1631 г., д. 579.
[10] Там же, ф. 131, оп. 1, 1635 г., д. 1; 1638 г., д. 4.
[11] Там же, ф. 1107, оп. 1, д. 722, л. 41а, 41б.
[12] Беляков А. В., Морохин А. В. Отношение центральной власти к насильственным крещениям на местах в первой половине XVII в. // Очерки феодальной России. М.; СПб., 2015. С. 183–185.
[13] Беляков А. В. Крещение служилых Чингисидов в России XVI – XVII в. // Российская история. 2011. № 1. С. 107–115.
[14] РГАДА, ф. 1107, оп. 1, д. 722, л. 7.
[15] Трепавлов В. В. Сибирский юрт после Ермака: Кучум и Кучумовичи в борьбе за реванш. М., 2012. С. 172–175.
[16] Царевич Ишим бен Кучум, отец Аблая, бывал в Москве. Осенью 1600 г. царевич Али бен Кучум направил своего младшего брата через Уфу в Москву (Миллер Г. Ф. История Сибири. Т. 2. М., 2000. С. 193–194). О пребывании Ишима в Москве сохранился только один документ. Это выпись «на пример» в деле о назначении поденного корма сибирской царице (Беляков А. В. Новый документ о ранней истории г. Самары // Известия Саратовского университета. Новая серия. Серия: История. Международные отношения. 2014. Т. 14. Вып. 1. С. 82–85) с сыном и служанкой, в которой говорится, что царевичу Берди-Мурату (Кубей-Мурат) с пятью людьми давали по 4 алтына на день, а Ишиму с двумя людьми на корм и дрова по 3 алтына (РГАДА, ф. 131, оп. 1, 1601 г., д. 2, л. 3). Сколько царевич прожил в России и когда вернулся в Сибирь, точно неизвестно. Но в мае 1607 г. он уже принимал участие в очередном набеге на земли ясачных татар Тюменского уезда (Миллер Г. Ф. История Сибири. Т. 2. С. 231). Можно предположить, что Чингисида отпустили вместе с рядом жен Кучума, которые проживали еще в августе 1603 г. в Уфе «по старому» (Материалы по истории Башкирской АССР. Т. 1. М., 1936. № 35.). Этим шагом Москва хотела продемонстрировать свое лояльное отношение к сибирским Шибанидам. Возвращенные за Урал члены семьи должны были стать своеобразными агентами влияния. В столице надеялись на добровольный выход многих из казакующих Кучумовичей. Но расчет не оправдался.
[17] РГАДА, ф. 119, оп. 1, 1639 г., д. 1, л. 3–11.
[18] РГАДА, ф. 1107, оп. 1, 1631 г., д. 579.
[19] Там же, ф. 131, оп. 1, 1654 г., д. 2, л. 18.
[20] Миллер Г. Ф. Сочинения по истории России: Избранное. М., 1996. С. 208–209.
[21] РГАДА, ф. 131, оп. 1, 1654 г., д. 2, л. 18.
[22] Там же, оп. 1, 1648 г., д. 11, л. 10 об.
[23] Там же, оп. 1, 1655 г., д. 4, л. 1; 1657 г., д. 1; 1659 г., д. 3.
[24] Там же, оп. 1, 1649 г., д. 3.
[25] Там же, оп. 1, 1648 г., д. 11, л. 34.
[26] Любимов С. В. Опыт исторических родословий. Гундоровы, Жижемские, Несвицкие, Сибирские, Зотовы и Остерманы. Пг., 1915. С. 65.
[27] Оглоблин Н. Н. Обозрение столбцов и книг Сибирского приказа (1592–1768 гг.). М., 1900. Ч. 3. С. 164.
[28] Боярская книга 1658 г. М., 2004. С. 45.

№ 1[1]

 

1636 г. января 19 – Указная грамота царя Михаила Федоровича в Белозерск воеводе И. К. Грушецкому и подьячему В. Шишкину об отправке в город из Казани сибирского царевича Аблая бен Ишима и постройке для этого особой тюрьмы

 

(Л. 1) От царя и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии на Белоозеро воеводе нашему Илье Карпов[ичю] Грушетцкому да подьячему Ва[силью] Шишкину. В Галитцкую четь в памяти ис Казанского Дворца за приписью дьяка нашего Микифора Шипулина написано: Указали мы сибирского царевича Аблу, которово взяли в Уфимском уезде уфимские ратные люди, послати ис Казани с сыном боярским да з десятью человеки стрельцами на Белоозеро. А на Белоозере указали мы для того царевича зделати избу о двух мостах по тюремному, и окна перебить железом толстым, и огородить тыном в паз, и укреп[ить] накрепко, и поверх тыну положить охлупки болшого деревья, и прибить гвоздми, чтоб было крепко, и быти у него в приставех для береженья каким людем пригож, и беречи ево с великим береженьем, и чтоб никакие люди к нему не приходили, и чтоб тот царевич, Абла, не утек и дурна над собою никакова не учинил.

А поденново корму указали мы тому царевичю, Абле, давать по два алтына на день. А которово числа и с кем именем того царевича Аблу ис Ка (Л. 2) зани на Белоозеро пришлют, и как по нашему указу устроят, и кому именем для береженья у нево быть велят, и о том о всем указали мы отписать к нам, к Москве, в приказ Казанского Дворца. А провожатым, казанцу сыну боярскому и стрелцом, велели мы дати о приезде их и об отпуске з Белаозера в Казань к боярину нашему и воеводам к Ивану Петровичю Шереметеву с товарищи отписку.

И как к вам ся наша грамота придет, и вы б велели на Белеозере для сибирского царевича Аблы зделати избу о двух мостах, по тюремному, и окна велели перебить железом толстым, и огородить тыном в паз, и укрепить накрепко, и поверх тыну велели побить охлупки болшого деревья, и прибить гвоздми, чтоб было крепко. А как по нашему указу ис Казани боярин наш и воеводы Иван Петрович Шереметев с товарыщи того сибирского царевича Аблу на Белоозеро пришлют, и вы б того царевича Аблу взяв велели посадить в тое особную тюрьму, и велели у нево быть для береженья каким людем пригоже, и бе (Л. 3) речь ево велели с великим береженьем, чтоб никакие люди к нему не приходили, и чтоб не утек и дурна над собою никакова не учинил. А корм ему давали по два алтына на день. А которово числа сибирского царевича Аблу и с кем именем ис Казани на Белоозеро пришлют, и кому именем, и кольким человеком для береженья быть у нево велите, и какова особная тюрьма крепостью всякою будет зделана, и вы б о том отписали к нам, к Москве, тотчас. А отписку велели подати в приказе Казанского Дворца боярину нашему князю Борису Михайловичю Лыкову да дьяком нашим Федору Панову да Микифору Шипулину. А провожатых казанских, сына боярского и стрелцов, отпустили з Белаозера в Казань по приезде, и об отпуске, отписали с ними в Казань, к боярину нашему и воеводам к Ивану Петровичю Шереметеву с товарыщи.

Писано на Москве лета 7144-го генворя в 19 день.

На обороте:На Белоозеро воиводе нашему Илье Карповичю Грушетцкому да подьячему Василью Шишкину. 154-го февроля в 1 день привез сее государеву грамоту Ондрей Замарин.

 

№ 2[2]

 

1636 г. марта 7 – Отписка Белозерского воеводы П. Звенигородского и подьячего В. Шишкина о приезде из Казани сибирского царевича Аблая бен Ишима и постройке для него особой тюрьмы

 

(Л. 8) Государю царю и великому князю Михаилу Федоровичю всеа Русии холопи твои, Петрушка Звенигородцкой, Васка Шишкин, челом бьют. В нынешнем, государь, во 154-м году февраля в 1 день в твоей, государеве цареве и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии, грамоте из Галицкие чети за приписью диака Тимофея Голосова писано к воеводе к Илье Грушецкому да ко мне, холопу твоему, Васке. А велено на Белоозере для сибирского царевича Аблы, которого взяли в Уфимском уезде уфимские ратные люди, послати ис Казани с сыном боярским да з десятью человеки стрельцов на Белоозеро. А на Белоозере велено нам, холопем твоим, для того царевича зделать избу о дву мостах, по тюремному, и окна перебити железом толстым, и огородить тыном в паз, и укрепить накрепко, и поверх тыну положити охлупки большого деревья и прибить гвоздми, чтоб было крепко. И быть у него велено в приставех для береженья каким людем пригож, и беречи ево велено великим береженьем, чтоб к нему никакие люди не приходили, и чтоб тот царевич Абла не утек и дурна над собою никакова не учинил. А поденного корму велено ему давать по два алтына на день.

А которого числа и хто имянем тово царевича Аблу ис Казани на Белоозеро пришлют и как (Л. 7) по твоему, государеву, указу устроим и кому имянем для береженья у него велим быти, и о том о всем велено нам, холопем твоим, отписать к тебе, государю, к Москве, в приказ Казанского Дворца. Провожатых казанцов, сына боярского и стрельцов велено дати о приезде их и об отпуске з Белаозера в Казань к твоему, государеву, боярину и воеводам к Ивану Петровичю Шереметеву с товарыщи отписка[3].

И февраля, государь, в 23 день писали к нам, холопем твоим, ис Казани твой, государев, боярин Иван Петрович Шереметев с товарыщи и прислали ис Казани сибирского царевича Аблу с казанцом с Васильем Хохловым да с провожатыми, а с ним десять человек стрельцов. И по твоей, государеве, грамоте мы, холопи твои, у казанца у Василья Хохлова и у провожатых сибирского царевича Аблу на Белоозере взяли и Василия Хохлова и провожатых отпустили мы, холопи твои, з Белаозера в Казань тово ж числа.

И по твоему государеву указу того царевича Аблу посадили в[4] тюрьму. А тюрьма крепостью изба в тыну трех[5] сажен, а в ней четыре окна зделаны по тюремному, о дву мостах, и побиты окна железом толстым накрест, а с надворья запирают железною цепью, 6а тын вверх трех сажен, и на тын положен охлопок и прибит гвоздми[6]. А до твоего государева указу велели у того царевича для береженья быти посадцким двум человеком, Ондрюшке Басаргину да Сеньке Васильеву, да дву человеком целовальником, Треньке Романову да Проньке Пименову, да толмочю новокрещену (Л. 8) Савиньку Козловскому. И велели быти им в тюрьме с царевичем безотлучно, днем и ночью, чтоб было бережно, чтоб опричь тех людей миновать некем, детей боярских отставных на Белоозере нет, а дворяном, белозерским помещиком, сказана твоя государева служба, а стрельцов нет же, караулить у тюрьмы некому. А пушкарей и розсыльщиков десять человек, и те у твоей государевы пороховой казны стерегут и беспрестанно для твоих государевых дел в розсылке.

А корм[7] царевичю велели давать до твоего государева указу посадцким и уездным людем на время, (Л. 9) что в твоей государеве грамоте о том нам, холопем твоим, имянно не написано ис каких из белозерских доходов корм давать царевичю. А на Белеозере твой государев кабак и кабацкой збор отвозят кабацкие головы к тебе, государю, к Москве, в Новую четь. А таможенные и четвертные деньги по твоим, государевым, грамотам дают на Белеозере в твое государево в годовое жалованье ружником в собор протопопу з братьею, да в Ниловский[8] старцом, да Воскресенского девичья монастыря в Горы[9] игуменье Евранье да сорока двум старицам. А стрелецкой збор посылают к тебе, государю, к Москве, в Стрелецкой приказ. А ямской збор – в Ямской приказ. А больши, государь, того на Белеозере твоих государевых денежных доходов никаких нет.

Да бил челом тебе, государю, царю и великому князю Михаилу Федоровичю всеа Русии, сибирской царевич Абла. Как-де он сидел[10] в Казани 11в тюрьме[11], и в Казани-де давали ему корму по два алтына да по четыре чарки вина на день. А на Белеозере только шлют ему целовальники и посадцкие люди по два алтына на день, а вина не дают. Тем-де ему сыту быть нечем. И о том нам, холопем твоим, как ты, государь, укажешь.

На обороте л. 6 об.:144-го марта в 7 день такова отписка послана с пушкарем с Екункою Ивановым.

 

№ 3[12]

 

1636 г. марта 19 – Указная грамота царя Михаила Федоровича на Белоозеро воеводе П. Н. Звенигородскому и подьячему В. Шишкину о поденном питье сибирскому царевичу Аблаю бен Ишиму

 

(Л. 15) От царя и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии на Белоозеро воиводе нашему князю Петру Никитичю Звенигородцкому да подьячему Василью Шишкину. В Галитцкую четь в памяти из приказу Казанского Дворца за приписью дьяка нашего Микифора Шипулина написано. В нынешнем, во 144-м году, писали вы к нам, что февраля в 23-й день по нашему указу прислан на Белоозеро ис Казани сибирской царевич Абла. И вы того царевича по нашей грамоте посадили на Белоозере в тюрьму. А корму ему велели давати по нашему указу по два алтына на день.

И бил нам челом царевич Абла, как он сидел в Казани, и ему-де сверх корму давано по четыре чарки вина на день. А на Белеозере ему вина не дают. И ему-де одним кормом сыту быть нечем. И нам бы иво пожаловать, велети ему на Белеозере давати вино. И мы указали тому сибирскому царевичю Абле сверх денежного поденного корму давать на Белоозере по пяти чарок вина да по крушке меду на день.

И быти у него бережатым в ызбе скольким человеком пригоже. А ножей и никакова железа и деревья в те избы не носить, и тому царевичю Абле не давати. А сторожам быть на дворе безпрестанно, чтоб ему никакие нужи (Л. 16) не было и без людей бы тому царевичю Абле сидеть было не вскучно.

И как к вам ся наша грамота придет, и вы б сибирскому царевичю Абле сверх денежного поденного указного корму давали на Белеозере по пяти чарок вина да по крушке меду на день. А бережатым велели у него быть в ызбе, а ножей и никакова железа и деревья к нему в тюрьму носить и ему, царевичю, давать не велели. А сторожем велели быть на дворе, чтоб ему никакие нужи не было и без людей ему сидеть было не скучно.

Писан на Москве лета 7144-го марта в 19 день.

На обороте л. 15: На Белоозеро воиводе нашему князю Петру Никитичю Звенигородцкому да подьячему Василью Шишкину. 144-го апреля в 18 день привез пушкарь Емелька Пушкарь.

 

№ 4[13]

 

1636 г. сентября 2 – Память белозерских кабацких голов П. Пузина и И. Бабина о поденном питье сибирскому царевичу Аблаю бен Ишиму

 

154-го апреля в 10 числа по государеве цареве и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии грамоте из Галецкие чети за приписью диака Тимофея Голосова, по памяти в Галитцкую четь ис Казанского Дворца, за приписью диака Никифора Шипулина и по памяти воеводы князя Петра Никитича Звенигородцкого да подьячево Василья Шишкина белозерьские кабатцкие головы вологжанин Первой Пузан да белозерец Иван Бабин давали с погреба сибирскому царевичю Абле государева жалованья поденного питья по пяти чарок вина да вместо меду по две крушки пива на день по погребной цене. И того вина и пива сходило на всякой день ему, сибирскому царевичю Абле, по десети денег. И всего государева питья, вина и пива сошло с погреба ему, сибирскому царевичю Абле, с апреля с 10 числа 154-го до сентября по 2-е число 155-го году по погребной цене на семь рублев на восмь алтын, на две денги.

На обороте:К сей памяти вместо кабацких голов вологжанина Первого Пузина да белозерца Ивана Бабина, по их веленью, Елизарко Тимохов и руку приложил.

 

№ 5[14]

 

1636 г. – Челобитная сибирского царевича Аблая бен Ишима царю Михаилу Федоровичю о дозволении креститься в православную христианскую веру

 

(Л. 26) Царю государю и великому князю Михаилу Федоровичю всеа Русии бьет челом ис темницы твой царьской полоняник сибирской царевич Абличка[15]. В прошлом, государь, во 143-м году ходили мы в твою государеву вотчину в Сибирь под Чюбарей острог Чимгуя города з братом своим с Таушком да з дядею з Девлет-Киреем и с мурзами. И у тово, государь, острошка Чюбарья посады выжгли, и людей побили, и в полон поимали. И с тем, государь, полоном дядя наш, Девлет-Кирей салтан, с мурзами пошли к себе в колмаки. А я, Аблий, з братом своим, с Таушком, да с нами татар девяносто человек осталися в степи для изгону. И итти было нам на твою государеву вотчину в Уфимского уезду на Апчай село. И Божим и, государь[16], изволеньем и твоим, государь, счастьем и плен есми православных крестьян кровь нас, бусурман, твоим государевым воинским людем Бог выдал. И ныне[17], видя я милость Божию и твое государьское жалованье, оставя свою бусурманскую веру, хочю креститца в сущую православную крестьянскую веру. Милосердный государь царь и великий князь Михаил Федорович всеа Русии пожалуй меня, заключеново полоняника, вели, государь, меня крестить[18], чтоб мне за многое согрешенье в бусурманской вере не умереть, а тебе, государю, послужить. Царь, государь, смилуйся, пожалуй.

 

№ 6[19]

 

1636 г. августа 4 – Указная грамота царя Михаила Федоровича на Белоозеро воеводе князю П. Н. Звенигородскому и подьячему В. Шишкину о содержании сибирского царевича Аблая бен Ишима в особой тюрьме по-прежнему

 

От царя и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии на Белоозеро воеводе нашему князю Петру Никитичю Звенигородцкому да подьячему Василью Шишкину. В нынешнем во 144-м году писали есте и прислали к нам, к Москве, в приказ Казанского Дворца, под своею отпискою сибирсково царевича Аблы челобитную. А в челобитной ево написано, чтоб нам ево пожаловать, велети ево крестить в нашу православную християнскую веру. И как к вам ся наша грамота придет, и вы б по прежнему нашему указу и по сей нашей грамоте сибирскому царевичю Абле велели быти на Белеозере в особной тюрьме за крепким береженьем. И бережатым велели у него быти в тюрьме в день и в ночь безотступно. Чтоб он ис тюрьмы не утек и дурна никакова над собою не учинил.

Писан на Москве лета 7154-го августа в 4 день.

На обороте:На Белоозеро воеводе нашему князю Петру Никитичю Звенигородцкому да подьячему Василью Шишкину. 145[20]-го сентября в 4 день привез сее государеву грамоту пушкарь Василий Бубнов. О сибирском царевиче. Справил Якушка Сахаруков.

 

№ 7[21]

 

1637 г. марта 12 – Указная грамота царя Михаила Федоровича на Белоозеро воеводе князю П. Н. Звенигородскому и подьячему В. Шишкину о царевиче Аблае бен Ишиме

 

(Л. 35) От царя и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии на Белоозеро воеводе нашему князю Петру Никитичю Звенигородцкому да подьячему Василью Шишкину. В нынешнем, во 145-м, году писал к нам с Уфы стольник наш и воивода князь Петр Волконской. Посылал-де он в Уфинской уезд в Башки (Л. 36) рские волости по Сибирской дороге сына боярского Федора Тарбеива, да для письма подьячево Гришку Погорельского, да толмача Федьку Сокору. И сын боярской Федор Тарбеев, и подьячей, и толмач, приехав на Уфу, сказали ему: Наехали-де они в Уфимском уезде в Айской волости за Оралом в деревне Суня Озера жонку башкирку Елчибику Окзюрину. И та де жонка в роспросе им сказала: Вышла-де она из калмацких улусов в нынешнем во 145-м году, как снег пал. А послала-де ее на Русь из калмац (Л. 37) ких улусов Аблы царевича жена, княиня Чегандара, которой взят на Уфе в прошлом, во 143-м году. И будет-де Обла царевич жив, и он бы де к матери своей прислал весть. И она-де, княиня Чагандара, будет к нему, к Абле царевичю, з детьми своими и с улусными людьми.

И мы указали вам царевича Аблу про мать иво, и про жену, и про детей, и про улусных людей роспросити, и дать роспросные речи иво, велели прислати к нам, к Москве. Для того послан нарочно курмышенин[22] Петр Шипилов. И как к вам ся наша грамота придет, и вы б Аблу царевича роспросили накрепко тем именем мать у него Хирилтя и жена княиня Чагандыря, и дети, и улусные у него калмыцкие люди ест ли, и будет есть и где они, и в которых местех кочюют, и сколько с ними человек иво служилых[23] улусных и черных людей, и как у нево детей (Л. 38) зовут, и сколько сыновей и дочерей, и хто в сколько лет. Да что Абла царевич про то про все в роспросе вам скажет, и вы б те иво речи велели написать подлинно порознь по статьям да о том отписать и роспосные речи Аблы царевича за иво, или ты, подьячей Василей, за своею рукою прислали к нам, к Москве, с Петром Шипиловым тотчес, не мешкая ни часу, и велели подать в приказе Казанского Дворца боярину нашему князю Борису Михайловичю Лыкову да дьяком нашим Федору Панову да Сергею Матвееву.

Писан на Москве лета 7145-го марта в 12 день.

На обороте:На Белоозеро князю Петру Никитичю Звенигороцкому да подьячему Василью Шишкину. Справил Якушка Сахаруков. 145-го марта в 18 день подал государеву грамоту Петр Шипилов.

 

№ 8[24]

 

1637 г. марта 18 – Расспросные речи сибирского царевича Аблая бен Ишима о семье и людях, оставшихся в калмыках

 

145-го марта в 18 день по государеве цареве и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии грамоте воевода князь Петр Никитич Звенигороцкий да подьячей Василей Шишкин допрашивали царевича Аблы: Жена у тебя[25] 27него и мать, и дети[26] есть ли, и как мать 28и жену[27], и детей[28], и как их имяны зовут, и сколько твоего улусу людей[29] и черных[30] дворов людей?

И в допросе царевич Абла сказал воеводе князю Петру Никитичю Звенигородцкому да подьячему Василью Шишкину: Мать-де иво[31]8 зовут Херелта, а отец 33матери иво[32] Ханак Чшута, а жену-де иво[33] зовут Чагандара мурзина дочь Укатова. А детей-де у меня два сына. Сын Кучук шести лет, другой, Белекей, четырех лет. А в улусе-де моем служилых людей тысеча триста человек, да черных людей восемьсот человек. А улусы-де у нас не росписаны, где мы придем, тут и кочюем. А жонка-де у меня такова башкирка Илчебика[34] добрая есть. А у брата-де моего, Тевка салтанов, что в Каргополе сидит 36в тюрьме[35], вместе у него з дядею, з Девлет-Керей салтаном, улусы у них свои. А служилых у них людей полторы тысячи, да черных людей тысяча человек. А кочюют-де они по своим улусом порознь.

 

№ 9[36]

 

1637 г. мая 13 – Указная грамота царя Михаила Федоровича на Белоозеро воеводе князю П. Н. Звенигородскому и подьячему Василию Шишкину о письме царевича Аблая бен Ишима своей жене княгине Чагандаре

 

(Л. 42) От царя и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии на Белоозеро воеводе нашему Петру Никитичю Звенигороцкому да подьячему Василью Шишкину. В нынешнем во 145-м году писали есте и прислали к нам, к Москве, с курмышенином сыном боярским, с Петром Шипиловым, сибирского царевича Аблы про иво мать, и про жену, и про дети, и про улусные люди поспросные речи. И нам то по вашей отписке и по роспросным речам ведомо. И ныне, по нашему указу, того сибирского царевича Аблы жены ево, княгини Чагандары, волосы, которые прислала к нему, царевичю Абле, жена ево, Чагандара, урезав косы своей, посланы на Белоозеро с уфимцом с сыном боярским с Кирилом Нармацким. И как к вам ся наша грамота придет, а уфинец сын боярской Кирило Нормацкой на Белоозеро приедет, и вы б ему те волосы велели отдать (Л. 43) царевичю Абле и велели ему сказать, что те волосы прислала к нему жена ево, княгиня Чагандара. Да будет царевичь Абла похочет к жене своей послать писмо, и вы б то писмо сыну боярскому Кирилу Нармацкому велели у него взять и привести к нам, к Москве. А будет царевич Абла учнет говорить, чтоб ему указать послать от себя к жене иво человека ис тех людей, которые с ним взяты на бою, и вы б ему велели в том отказать. Да о том бы есте о всем отписали к нам, к Москве, с тем ж уфинцом сыном боярским с Кирилом Нармацким тотчес. А отписки велели подати в приказе Казанского Дворца боярину нашему князю Борису Михайловичю Лыкову да дьяком нашим Федору Панову да Сергею Матвееву.

Писан на Москве лета 7145 мая в 13 день.

На обороте:На Белоозеро воиводе нашему князю Петру Никитичю Звенигородцкому да подьячему Василью Шишкину. 145-го маия в 25 день положил сее государеву грамоту уфинской сын боярской Григорей Нарманский. Справил Якушко Сахаруков

 

№ 10[37]

 

1637 г. май 26 – Грамота сибирского царевича Аблая из Белозерской тюрьмы сибирскому царевичю Девлет-Гирею

 

(Л. 48) Даикушино еиго чогорнача чяком. Девлет-Кирей салтан Чюваговичю Аблай салтан царевич[38] челом бьет. Я на Белеозере, государя, царя и великого князя Михаила Федоровича, жалованье маия по 26-е число, дал Бог здоров. Да и брат мой, Таукан, в Каргополе, дал Бог, здоров же. Да государыне моей матушке, Корелти, да жене моей, Чягандар, да детем моим, Кочюку да Чючюлею, да брату моему Сламе салтану, да Дайгуше Девлет-Кирей, да Чеиту: Мы в государеве жалованье, дал Бог, сыты, и пьяны, и одеты, и обуты, и никоторые нам от него, государя, тесноты нет. И вам бы, Дайкуша и Девлей-Кирей и Чюнулей, над нами смилостивитца, чтоб вам бити челом государю царю и великому князю Михаилу Федоровичю всеа Русии вечным миром. А об нас били бы челом. А для мирново поставленья дати заклад моево, Аблина, сына. А в братнем ст брата. А будет вы тово миру не учнете, и закладу под нас не дадите, и нам на своей земле не бывать, воля государьская. А ты моя государыни мати и жена тому ведайте, что я здоров. Послал[39] к вам з головы своей кекел. А поруки ни…[40] (Л. 48 об.) к вам. А твое здоровье, жена моя Чегандара, коса твоя до меня дошла. И яз жавиде, к себе в пазуху положил. А потом[41] вам челом бью, будет меня хотите у собя на земле видете.

 

№ 11[42]

 

1644 г. мая 26 – Указная грамота царя Михаила Федоровича в Кирилло-Белозерский монастырь игумену Антонию с братьею об определении под начало сибирского царевича Аблая бен Ишима

 

От царя и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии на Белоозеро, в Кирилов монастырь, богомольцом нашим, игумену Антонию да келарю старцу Саватью Юшкову, да старцу Феоктисту Колединскому з братьею. В нынешне44м во[43] 152-м году маия в 18 день писал к нам з Белаозера стольник наш и воевода князь Офонасей Козловской и прислал под отпискою челобитную сибирского царевича Облы Ишимова. Сидит-де он на Белеозере в тюрме девятой год. И ныне, покиня свою бусурманскую веру, желает быть в православной християнской вере. И нам бы ево пожаловать, велети б ево в православную християнскую веру крестить. И мы, слушев челобитные, указали его взять з Белаозера в Кирилов монастырь. И в Кирилове монастыре держати под началом, и поросмотрети, крепок ли он будет в православной християнской вере. А без нашего указу крестить ево не велели. И как к вам ся наша грамота придет, а сибирского царевича Облу з Белаозера стольник и воевода князь Афонасей Козловской в Кирилов монастырь пришлет, и вы б ево велели взять и отдати под начало к старцу добру и искусну, и велели ево росматривати гораздо: прямо ли он желает в православную християнскую веру креститься, и крепок ли он будет в християнской вере? Да и сами б его гораздо росматривали[44]. А росматря, подлинно отписали о том к нам, к Москве. А отписку велели подать в приказе Большого Дворца боярину нашему князю Алексею Михайловичю Львову да дьяком нашим Ивану Федорову да Максиму Чирикову. А без нашего указу крестить ево не велели. 46И велели его беречи накрепко, чтоб он из монастыря не ушел[45].

На обороте:Писано на Москве лета 7152-го маия в 26 день. На Белоозеро в Кирилов монастырь богомольцом нашим игумену Антонию да келарю старцу Саватею Юшкову, да старцу Феоктисту. 152-го году июня в 5 день привез монастырской служка Петр Судописец[46].

 

№ 12[47]

 

1644 г. августа 5 – Указная грамота царя Михаила Федоровича в Кирилло-Белозерский монастырь игумену Антонию с братьею об оставлении сибирского царевича Аблая бен Ишима под началом еще на полгода

 

(Л. 1) От царя и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии на Белоозеро в Кирилов монастырь богомольцом нашим, игумену Антонию да старцу Феоктисту Колединскому, да келарю старцу Саватею Юшкову з братьею. Писали есте к нам, что по нашему указу велено вам в Кирилове монастыре отдать по начало сибирского царевича Аблу и ево розсматривать, крепок ли он будет в православной християнской вере. А без нашего указу крестить ево не велено. И вы сибирского царевича Облу отдали под начало чорному попу Еуфимью, и приказали иво росматривать. И сами над ним досматриваете. И царевич Обла у церкви стоит со страхом, и в келье у старца живет с великим послушанием, и в православной християнской вере быти желает со усердием, и нам бы о том велети, нашь указ учинить. И как к вам ся наша грамота придет, и вы б сибирскому царевичю Облу ещо велели побыть под началом (Л. 2) до нашего указу, и велели ево розсматривати, и сами надзирали почасту с великим испытанием, прямо ли он желает в православной християнской вере быти, а не от нужи какие, чтоб ево в вере християнской утвердить гораздо, и в предь бы ему в християнской вере быти было навычно. Да будет в православную христьянскую веру он прямо желает, и вы б спустя с полгода о том отписали к нам, к Москве. А отписку велели подать в приказе Большого Дворца боярину нашему князю Алексею Михайловичю Лвову да Максиму Чирикову. И по отписке нашей указ о том будет.

Писан на Москве лета 7152-го августа в 5 день.

На обороте:На Белоозеро в Кирилов монастырь богомольцом нашим игумену Антонию, да старцу Феоктисту Колединскому, да келарю старцу Саватею Юшкову з братьею. 152-го августа в 19 день привез старец Иона Палицын. Правил Юшка Собакин.

 

№ 13[48]

 

1645 г. февраля 20 – Указная грамота царя Михаила Федоровича в Кирилло-Белозерский монастырь игумену Антонию с братьею о крещении сибирского царевича Аблая бен Ишима

 

(Л. 1) От царя и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии в Белоозерской уезд в Кирилов монастырь богомольцом нашим, игумену Антонию, да старцу Феоктисту Колединскому, да келарю старцу Саватею Юшкову з братьею. В прошлом во 152-м году послана к вам наша грамота по челобитью сибирского царевича Аблы. Велено иво в Кирилове монастыре отдати под начало старцу добру и искусну, и розсматривать его гораздо, прямо ли он желает креститца в православную християнскую веру, и крепок ли будет в православной християнской вере, да и самим вам велено его розсматривати гораздо. А [о том] смотря подлинно отписати к нам, к Москве. И в прошлом же во 152-м году писали вы к нам, что царевич Абла в Кирилове монастыре отдан под начало чорному попу Еуфимью, и его розсматривали гораздо. И царевич Абла у церкви Божии стоит (Л. 2) со страхом, и в келье у старца живет с великим послушанием, и желает быти в православной християнской вере со усердием. И по той отписке послана к вам наша грамота, велено сибирскому царевичу Обле в Кирилове монастыре под началом побыть ещо, и ево розсматривать, и самим надзирать почасту с великим испытанием, прямо ли он желает в православной (Л. 3) христьянской вере быти, а не от нужи какие, чтоб иво в вере христьянской утвердить гораздо, и впредь бы ему в хрестьянской вере быть навычно. Да будет в православную християнскую веру он прямо желает, и о том велено отписать к нам, к Москве, спустя с полгода.

И в нынешнем, во 153-м году, писали вы к нам, что царевич Абла у церкви Божьи стоит со страхом, и в келье у старца живет с великим послушанием, и желает в православной хрестьянской вере быть со усердием. И мы указали сибирского царевича Аблу в православную християнскую веру крестить. И как к вам ся наша грамота придет, и вы б сибирского царевича Аблу в православную християнскую веру крестили, и ево почитали, и велели ево покоить по иво достоинству. А для крещенья наше жалованье прислано к нему будет вскоре. А как иво крестите, и что ему во (Л. 4) крещении будет руское имя, и вы б о том отписали к нам, к Москве. А отписку велели подать в приказе Большого Дворца боярину и дворецкому нашему князю Алексею Михайловичю Лвову да дьяком нашим Ивану Федорову да Максиму Чирикову, чтоб нам про то было ведомо.

Писан на Москве лета 1653-го февраля в 20 день.

На обороте:В Кирилов монастырь, богомольцом нашим игумену Антонию, да старцу Феоктисту Колединскому, да келарю старцу Саватею Юшкову з братьею. 153-го году марта в 1 день привез подьячей Иван Нифантин Большого Дворца. Правил Юшка Собакин.

 

№ 14[49]

 

1645 г. марта 20 – Указная грамота царя Михаила Федоровича в Кирилло-Белозерский монастырь игумену Антонию с братьею об изготовлении на монастырские казенные деньги православного платья на крещение сибирского царевича Василия Ишимова

 

(Л. 1) От царя и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии в Белозерский уезд в Кирилов монастырь богомольцом нашим игумену Антонию, да старцу Феоктисту Колединскому, да келарю старцу Саватею Юшкову з братьею. Писали вы к нам, что вы по нашей грамоте сибирского царевича Аблу ко крещению огласили, молитву ему говорили по правилам святых отцов, и имя ему нарекли Василей, и х крещению велели ему поститися третью неделю Великого поста. А как Бог благоволит, и вы иво марта в 9 день, в третью неделю великого поста крестите. И мы, слушав ваши отписки, указали: на монастырьские казенные деньги зделать новокрещеному царевичю кафтан камчат, ферези тафтяные, однорядку малинов цвет сукна доброго аглинского з завяски и с плетенком золотным, шапку бархатную черную з душкою, штаны багрецовые, сапоги сафьянные, две рубашки шитые добрые, двои порты, два пояса шолковые.

И как к вам ся наша грамота придет, и вы б то платье против сего нашего указу велели зделать (Л. 2) тотчис на монастырьские казенные деньги и отдали новокрещеному царевичю Василию. А как царевича Василия в православную християнскую веру крестите, и во што платье станет, и вы б о том отписали к нам, к Москве, имянно. А отписку велели подать в приказе Большого Дворца боярину нашему и дворецкому князю Алексею Михайловичю Лвову да дьяком нашим Ивану Федорову да Максиму Чиркову. И царевичю наше жалованье будет на Москве, как увидит наши царские очи. А покаместа он в Кирилове монастыре побудет, и вы б ево покоили нескудною пищею и почитали по ево достоинству с великою честию.

Писан на Москве лета 7153-го марта в 20 день.

На обороте:В Кирилов монастырь богомольцом нашим игумену Антонию, да старцу Феоктисту Колединскому, да келарю старцу Саватею Юшкову з братьею. 153-го году апреля в 20 день монастырской служка Степан Козин. Правил Юшка Собакин.

 

№ 15[50]

 

1647 г. ноября 26 – Указная грамота царя Алексея Михайловича в Кирилло-Белозерский монастырь игумену Антонию с братьею о выдаче сибирскому царевичу князю Василию Ишимову 30 рублей на платье

 

(Л. 1) От царя и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии на Белоозеро в Кирилов монастырь богомольцом нашим игумену Онтонию, да старцу Феоктисту Колединскому, да келарю старцу Саватею Юшкову з братьею. Бил нам челом сибирской царевич князь Василий Ишимов. В прошлом во 153-м году по нашему указу крещен он в православную христьянскух веру. И за крещенье дано ему тритцать рублев денег да на платье дано ему ж, на смирное, тритцать рублев. А больши-де того ему нашего жалованья не давывано. И нам бы иво пожаловать, велеть ему дать на платье ж.

И как к вам ся наша грамота придет, и вы б сибирскому царевичу князю Василию Ишимову на платье дали ему из монастырские казны казенных денег тритцать рублев. А те денги по нашему указу, что велено вам дать сибирскому царевичю, даны на Москве (Л. 2) из нашие казны ис приказа Большого Дворца вашего Кириллова монастыря строителю старцу Офонасью. А как те денги сибирскому царевичу дадите, и вы б для ведома отписали к нам, к Москве. А отписку велели подать в приказе Большого Дворца боярину и дворецкому нашему князю Алексею Михайловичю Лвову да дьяком нашим Ивану Федорову, да Давыду Дерябину, да Смирному Богданову.

Писано на Москве лета 7156-го ноября в 26 день.

На обороте: На Белоозеро в Кириллов монастырь богомольцом нашим игумену Антонию, да старцу Феоктисту Колединскому, да келарю старцу Саватею Юшкову з братьею. 156-го году декабря в 12 день подал старец Конапатко.

 

№ 16[51]

 

1647 г. февраля 28 – Указная грамота царя Алексея Михайловича в Кирилло-Белозерский монастырь игумену Антонию с братьею о посылке сибирского царевича князя Василия Ишимова к Москве и даче для этого ему монастырских лошадей и служек

 

(Л. 1) От царя и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии на Белоозеро в Кирилов монастырь богомольцом нашим игумену Антонию, да старцу Феоктисту Колединскому, да келарю старцу Саватею Юшкову з братьею. По нашему указу прислан в Кирилов монастырь и крещен в православную християнскую веру сибирской царевич князь Василей Ишимов. И велено ему в Кирилове монастыре быть у вас до нашего указу. И мы царевича князя Василья пожаловали, велели ему быти к нам и видети наши очи на Москве. А лошади под него и под запасы дать монастырские, и проводить от монастыря до Москвы монастырским служкам. А запасу отпустить с ним, чем до Москвы мочно доехать.

И как к вам ся наша грамота придет, и вы б царевича князя Василья из Кирилова монастыря отпустили к нам, к Москве. А лошади под него и под запасы велели дать монастырские, и проводить ево от монастыря до Москвы велели монастырским служкам, кольким человеком будет пригож, чтоб ему до Москвы доехать (Л. 2) не позорно и от воров безстрашно. А которого числа ис Кирилова монастыря царевича князя Василья к нам, к Москве, отпустите, и о всем отписали б есте к нам подлинно. А отписку служкам велели подать и про приезд ево объевить в приказе Большого Дворца боярину и дворецкому нашему князю Алексею Михайловичю Лвову да дьяком нашим Ивану Федорову да Давыду Дерябину, да Смирному Богданову.

Писан на Москве лета 7156-го февраля в[52] день.

На обороте:На Белоозеро в Кирилов монастырь богомольцом нашим игумену Антонию, да старцу Феоктисту Колединскому, да келарю старцу Саватею Юшкову з братьею. 156-го февраля в 28 день привез Волынец Скобеев. Справил Шумилко Некрасов.

 

 


[1] РГАДА, ф. 1107, оп. 1, д. 722. Подлинник. По склейке скрепа: диак Тимофей Голосов. Следы черновосковой печати.

[2] РГАДА, ф. 1107, оп. 1, д. 722. Отпуск.

[3] В рукописи слово написано над строкой.

[4] В рукописи далее зачеркнуто: готовую.

[5] В рукописи слово написано над зачеркнутым: дву.

[6]-6 В рукописи написано над строкой.

[7] В рукописи далее зачеркнуто: государь.

[8] Не отождествлен. Возможно неправильное прочтение, следует – Николаевский. В таком случае это может быть Николаевский Введенский Курьюжский либо Николаевский Усть-Ковжский монастырь. Усть-Ковжский монастырь основан в конце XIV – начале XV века преподобным Федором Ростовским при впадении реки Ковжи в Белое озеро, местом основания Курьюжского монастыря следует считать впадение реки Курьюги в Ковжу, а временем основания – 1552/53 год (Гневашев Д. Е. Николаев Курдюжский монастырь в XVI – XVII веках // Белозерье. Краеведческий альманах. Вып. 3. Вологда, 2007. (Электронный ресурс: https://www.booksite.ru/fulltext/belo/zerje/index.htm).

[9] Горицкий Воскресенский монастырь, расположенный в с. Горицы Кирилловского района Вологодской области, в 7 км. от Кирилло-Белозерского монастыря. Основан в середине XVI в. княгиней Ефросией Андреевной Старицкой. Место пострига и ссылки ряда царских родственниц.

[10] В рукописи написано над зачеркнутым: был.

[11]-11 В рукописи написано над строкой.

[12] РГАДА, ф. 1107, оп. 1, д. 722. Подлинник. Следы черновосковой печати. По склейке скрепа: диак Тимофей Голосов.

[13] РГАДА, ф. 1107, оп. 1, д. 722, л. 12. Подлинник.

[14] Там же, л. 26. Отпуск.

[15] Исправлено, в рукописи: Аблика.

[16] Далее в рукописи зачеркнуто: милост.

[17] Далее в рукописи зачеркнуто: государь.

[18] Далее в рукописи зачеркнуто: штобы я.

[19] РГАДА, ф. 1107, оп. 1, д. 722, л. 27. Подлинник. Желтовосковая печать.

[20] В рукописи число исправлено из: 144.

[21] РГАДА, ф. 1107, оп. 1, д. 722, л. 35–38. Подлинник. Черновосковая печать с двуглавым орлом. По слейке скрепа: диак Сергей Матвеев.

[22] В рукописи слово написано между строк.

[23] В рукописи слово написано между строк.

[24] РГАДА, ф. 1107, оп. 1, д. 722, л. 40. Отпуск.

[25] В рукописи слово подчеркнуто. Далее зачеркнуто: Чагандара и мать у тебя.

[26]-27 Написано над строкой.

[27]-28 Написано над зачеркнутым: зовут.

[28] Далее зачеркнуто: у тебя сколько.

[29] В рукописи слово написано над строкой.

[30] Далее в рукописи зачеркнуто: слу.

[31] Написано над зачеркнутым: мою.

[32]-33 Написано над строкой.

[33] Написано над зачеркнутым: мою.

[34] В рукописи слово написано над строкой.

[35] -36 Написано над строкой.

[36] РГАДА, ф. 1107, оп. 1, д. 722, л. 42–43. Подлинник. Печать белого воска.

[37] Там же, л. 48–48 об. Отпуск.

[38] В рукописи слово написано над строкой.

[39] Далее в рукописи зачеркнуто: наш.

[40] Далее пропуск.

[41] Далее в рукописи зачеркнуто: тобе.

[42] РГАДА, ф. 196, оп. 2, д. 25, л. 1. Подлинник. Следы крепления восковой печати.

[43] -44В рукописи написано по ранее написанному.

[44] В рукописи слово написано над строкой.

[45]-46 В рукописи написано над строкой.

[46] Пространный заголовок с изложением дела написан почерком середины XIX в.

[47] РГАДА. ф. 196, оп. 2, д. 26, л. 1–2 об. Подлинник. Скрепа по сставке: диак Максим Чириков. Следы черновосковой печати. Пространный заголовок написан почерком середины XIX в. с изложением дела.

[48] РГАДА, ф. 196, оп. 2, д. 27, л. 1–4. Подлинник. В рукописи скрепа по сставке: диак Максим Чириков. Следы черновосковой печати. На обороте пространный заголовок с изложением дела написан почерком середины XIX в.

[49] РГАДА, ф. 196, оп. 2, д. 28, л. 1–2. Подлинник. Скрепа по сставке: диак Иван Федоров. Следы черновосковой печати. На обороте пространный заголовок с изложением дела, написан почерком середины XIX в.

[50] РГАДА, ф. 196, оп. 2, д. 31. Подлинник. Скрепа по сставке: диак Иван Федоров. Следы черновосковой печати. На обороте пространный заголовок с изложением дела, написан почерком середины XIX в.

[51] РГАДА, ф. 196, оп. 2, д. 32, л. 1–2. Подлинник. Скрепа по сставке: диак Иван Федоров. Черновосковая печать. На обороте пространный заголовок с изложением дела, написан почерком середины XIX в.

[52] В рукописи далее пропуск.

Форумы