Шамин С. М. «И в ту же нощь было трясение великое от Божия разгневания...»

Начиная с XV столетия, на русский язык переводилось все больше текстов, созданных европейскими авторами. Особенно интенсивным этот процесс стал в XVI и XVII вв. В числе переводов оказались известия о землетрясениях и извержениях вулканов. Эти сообщения, как правило, встречаются в одном комплексе, поскольку извержения обычно сопровождаются подземными толчками различной интенсивности. Приходившие по дипломатическим и торговым каналам новости включались в рукописные сборники и становились частью книжной культуры. На начальном этапе важную роль в распространении сообщений сыграли монастыри, в особенности Иосифов-Волоколамский. Интерес монастырских книжников к данной теме связан с тем, что катастрофические природные явления долгое время рассматривались в качестве знамений Божия гнева. Данная оценка была общей как для православия, так и для других христианских конфессий. Дело в том, что землетрясения упоминаются в Священном Писании в числе знамений конца света: «Будут большие землетрясения по местам, и глады, и моры, и ужасные явления, и великие знамения с неба» (Лк 21:10. 11); «произошло великое землетрясение, и Солнце стало мрачно как власяница, и Луна сделалась как кровь» (Откр 6:12. 14).

Поскольку эсхатологические ожидания с эпоху Средневековья и раннего Нового времени регулярно вспыхивали в разных регионах Европы, то новости о каждом новом стихийном бедствии попадали на благоприятную почву и быстро распространялись. Россию эти процессы захватывали по мере того, как она становилась частью европейского информационного пространства. Наиболее ранним из таких известий стало сообщение о землетрясении в Италии 1456 г. Основу этого текста составляет перечень из 45 городов и местечек, пострадавших от стихийного бедствия. По мнению Н. А. Казаковой, оригиналом для него мог послужить итальянский текст. Русский читатель узнавал, как селения проваливались под землю, рушились палаты, гибли тысячи людей. В Москву новость попала в составе «Послания Феофила Дедеркина… великому князю Василию Васильевичу (Василию Темному.– С. Ш.) из-за Римья из латины». Для рассматриваемой темы особенно важна начальная часть послания, предшествующая пересказу новости. В ней Феофил упоминает о пророчестве «на свою веру на латинскую» некоего князя Микалаа. По смыслу письма получается, что землетрясение случилось как раз во исполнение этого пророчества. Издатель итальянских сообщений, которые стали основой для «Послания», упомянул о знамениях, предшествовавших бедствию – рождение двухголового теленка, кровавый дождь, появление в небе звезды с огненным хвостом.

С большой долей уверенности можно предполагать, что известие попало в Москву вскоре после события. Бумага, на которой переписан наиболее ранний список (РНБ, Кирилло-Белозерское собр. № 9/1086, л. 514 об.—516 об.) имеет филигрань «подобно Брике, № 9745 (1451 г.)». Разумеется, эту дату нельзя рассматривать как год написания текста. Приходится учитывать возможные погрешности в датировке филиграней, залежность бумаги, время, которое необходимо для доставки сообщения в Москву.

В любом случае речь шла об относительно свежей новости, а не о тексте исторического характера. Однако, как это зачастую случалось с переводами новостей, со временем информационное сообщение стало частью литературного памятника. Рассматриваемый здесь список попал в руки монаха Кирилло-Белозерского монастыря книгописца Ефросина (2-я половина XV в.). Ефросин был незаурядной личностью и одним из начитаннейших людей своего времени. А. Г. Бобров предположил, что это ни кто иной, как ушедший в монахи князь Иван Дмитриевич Шемякин (сын великого князя Московского Дмитрия Шемяки), следы которого теряются в Литве, куда он бежал после смерти отца.

Ефросин интересовался богослужебными, учительными и другими текстами религиозного характера, а также летописными известиями, переводными хрониками, сочинениями по географии, зоологии, медицине и т. п. Любознательный монах не только переписывал тексты, но и комментировал их. К примеру, на полях «Александрии» хронографической редакции он объяснял будущим читателям, кто такие «рахманы», встреченные Александром Македонским. В некоторых случаях Ефросин выступал как организатор книгописной работы. Интересовался он и «отреченной литературой», апокрифами. Среди вошедших в его сборники текстов – «Палея» (сочинение византийского происхождения, излагающее ветхозаветную историю и включающее некоторые апокрифические тексты). Были ему известны «Шестоднев», рассказывающий о сотворении мира, и «Физиолог» – переводной сборник энциклопедического характера, восходящий к поздней античной традиции. Из «Пчелы» Ефросин позаимствовал рассказ Плутарха о победе афинян при Марафоне. Интересовала его и античная мифология. «Филологические» интересы кирилловского монаха характеризует помещенная в сборник табличка, в которой приведены названия месяцев по-«римьски», -«египетски», -еврейски» и -«еллиньски». Впрочем, приводимые им подсчеты языков, с современной точки зрения, критики не выдерживают: «язык человеческых 72, четвероногых же род 54, а рыбыя род 102, а змиина рода 103».

По широте интересов Ефросина без преувеличения можно назвать ренессансной личностью. Так что попадание к нему в сборник «Послания Феофила Дедеркина» не кажется удивительным. Место, которое кирилловский монах нашел для текста в своем сборнике, весьма символично: текст следует после статьи «О безаконии содом» («Безаконие же содомьско что ради погублени быша»). Судьба библейских Содома и Гоморры, уничтоженных Господом за грехи их жителей, была очень похожа на то, что случилось с итальянскими городами.

Ефросиновский список «Послания Феофила Дедеркина» не был единственным. Следующая по хронологии рукопись обнаружилась в Киевском Михайловском Златоверхом монастыре. Она имела владельческую запись: «Книга, зовомая Приточник, Васка писаря, пана Миколаа Раздивиловича, в лето 6991, индикта I» (1483 г.). Эта находка заставила Н. А. Казакову предположить, что текст проник в Россию через украинские земли, что хорошо согласовывалось с полонизмами в переводе, наличие которых отметил еще П. К. Симони. От этого предположения приходится отказаться. Во-первых, в заголовке говорится о присылке «Послания» в Москву «из-за Римья из латины». Во-вторых, список из ефросиновского сборника как минимум на 30 лет старше киевского. Так что движение сочинения из Москвы в Киев представляется более логичным, а наличие в нем полонизмов, скорее всего, связано с происхождением переводчика. Следующий по хронологии список был обнаружен А. А. Туриловым в дополнении к Палее 1517 г., написанной в Пскове священником Духовской церкви Константином.

В 1488 г. или чуть позже в Московское государство попал рассказ о землетрясении в Царьграде. Здесь бедствие прекратилось по молитве Патриарха, за что султан был ему очень благодарен и подарил святительский сосуд. Однако данное известие не имеет отношения к переводам. Его записали со слов некоего побывавшего в Царьграде новгородца, который поведал о чудесном событии Новгородскому архиепископу Геннадию.

К числу ранних сообщений о землетрясениях следует отнести рассказ о разрушении города Меллихи на острове Мальта. Бедствие названо в тексте «разгневанием Божиим». Известие дошло до нас в составе летописца начала XVII в. Как часто бывает в подобных сообщениях, на город обрушился целый каскад бедствий: «Прииде на него туча каменная, и огнь, и гром. И пожже град каменной и полаты, не токмо полаты, но и подошву каменную за беззаконие. И воста буря велика, да и место града того помыло и песок разнесло... И в ту же нощь было трясение великое от Божия разгневания». Бедствие сопровождалось чудесным спасением нерожденного младенца: «И пришли из града Тордора гости на телегах к Мелыхи граду, ажь погиб и место ровно, разве нашли в погребе жену мертву, и они разрезали утробу и выняли из нея младенца мужеска полу Михаила, его же даде корол Максимиян царь воспитати, потом же бысть у Максимияна царя подручник, о нем же царь глагола, яко тому подручнику моему Михаилу быти в великой области царем». Поскольку сообщение определено как пришедшее из «Цысарской земли», то в короле Максимияне следует видеть Максимилиана I, который правил Священной Римской империей в 1508–1519 гг. К сожалению, эти данные не стыкуются с датой сообщения, указанной в рукописи – «Лета 7059-го» (1551 г.). Скорее всего, в ходе переписки памятника буква I в дате была заменена на Н, из-за чего 7019 (1511) г. превратился в 7059 г. Датировка сообщения 1551 г. вызывает сомнения еще и потому, что в это время Мальтой уже управляли мальтийские рыцари, о которых в сообщении обязательно упомянули бы.

Еще одно известие о землетрясении встречаем в послании одного из ярчайших и известнейших книжников своей эпохи монаха Псковского Елеазарова монастыря Филофея, (1-я половина XVI в., широкому кругу читателей он известен как автор концепции «Москва – Третий Рим») к псковскому дьяку Михаилу Григорьевичу Мисюрю Мунехину. Оно написано в 1521 г. во время мора, опустошавшего Псков. Сообщение Филофея довольно кратко: «30 лет минуло, в европейских и в германских странах всех градов и мест паде 50 и два: овы море потопи, другиа от труса падоша, иных земля пожре. Иде же грады или места – тамо пропасти и ныне сведетельствуют». Впервые обратившая внимание на это сообщение Н. А. Казакова посчитала его пересказом «Послания Феофила Дедеркина». С данной точкой зрения согласиться невозможно из-за явных несовпадений. Во-первых, в рукописях «Послания» имеется точная дата. Вряд ли Филофей при ее прочтении мог ошибиться на три с лишним десятка лет. Кроме того, число городов не совпадает, да и общая географическая привязка меняется – германские страны вместо Рима. Но, главное, в послании Филофея присутствует упоминание о затопленных городах, чего нет у Дедеркина. Выдумывать такую подробность не было необходимости. Остается предположить, что мы имеем дело с пересказом близкого по содержанию, но все-таки иного текста. Послание Филофея дает крайне любопытный материал, показывающий, как русские книжники относились к подобным сообщениям. Дело в том, что Филофей в этом сочинении выступил с резкой критикой карантинных мер псковских властей, которые «заграждали пути», опечатывали дома заболевших и не пускали туда священников, а мертвых вывозили хоронить за город. Монаха возмущала сама идея противиться Божьей воле, как будто бы это человеческая злоба. Филофей объяснял Мунехину, что мор наслан на Псков в качестве наказания за грехи. Болезнь дается ради спасения души, поскольку больной может задуматься о загробной жизни и исповедаться в своих грехах. Карантинные же меры лишают больных такой возможности. Сведения о поразившем европейские страны землетрясении в послании Филофея приводились в качестве примера того, как Господь поступает с недостойными шанса на спасение души – их смерть настигает внезапно и мгновенно.

Серия «вестей» о грозных природных явлениях выявлена Р. П. Дмитриевой в четьих сборниках насельников Иосифо-Волоколамского монастыря. В книгах Дионисия Звенигородского и Нифонта Кормилицына встречаем сообщения о буре в Неаполе (1523 г.) и землетрясении в Венгрии (1524 г.). Сведения о землетрясении в Италии и Греции («Шимбории и Солониках») в 1542 г. нашли отражение в рукописях Нифонта Кормилицына и Вассиана Кошки. В рукописи последнего имеется также Сказание «о знамении небесном, иже бысть в Немецкой земле в граде Риге» (1524 г.). Все перечисленные выше владельцы русских переводов европейских «вестей» оставили заметный след в культурной и религиозной жизни России XVI столетия.

Остановимся на этих текстах более подробно. «Изложение истинно истиннейшее и предивнейшее вестей от Неапольского града от господина Лудовика, того же града воеводы: како Неаполь водою умиление истребися в день 11 октября месяца, еже вси вместо потопа нарицати могут» рассказывает о случившейся в 1523 г. страшной буре, в результате которой Неаполь и его окрестности подверглись затоплению. И. Майер обнаружила вероятный оригинал – четырехстраничный памфлет. В сборник Дионисия Звенигородского перевод попал уже в 1520-х гг. вместе с кратким переводным текстом, рассказывающем о землетрясении 1524 г. в Венгрии. Оригинал последнего известия не обнаружен. Таким образом, мы сталкиваемся со случаем специального собирания переводных известий о стихийных бедствиях. Поскольку до пострижения Дионисий Звенигородский принадлежал к одной из знатнейших фамилий Московского государства, восходившей к Рюрику, можно не сомневаться, что он обладал обширными возможностями для пополнения своего сборника. К сожалению, конкретных сведений об источниках, используемых Дионисием, у нас нет. Скорее всего, искать их следует в дипломатических кругах.

О разрушении греческих и итальянских городов землетрясением 1542 г. рассказывает «Повесть зело страшна и умиления и плача достойна, еже бысть в Римьской земле в граде, нарицаеме Шимбории, тако же и в Турской земли в той же день Божие бысть попущение и погибель граду, именем Солонихии в лето 7050-го». Сообщение построено как рассказ приехавших в Колывань любекских купцов о том, как в городе Шембории они перенесли страшное землетрясение во время которого падали стены, а люди разбегались в поле. Гремел гром, разгорелись пожары, а над городом поднялось дымное облако. Люди боялись, что огонь из этого облака уничтожит город, однако Господь внял их молитвам и помиловал нечастных, прекратив бедствие. Позднее они узнали, что землетрясение было и в иных городах, а турецкий город Солониха (Салоники.– С. Ш.) полностью уничтожен.

А. И. Соболевский, считал этот текст переводом с печатного летучего листа и даже приводил возможный источник. Казакова доказала, что указанный Соболевским в качестве оригинала документ рассказывал о том же событии, но для русского текста оригиналом он не является. Исследовательница предположила, что кто-то из новгородских купцов в Колывани записал этот рассказ у очевидцев землетрясения. К сожалению, данное предположение невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть, поскольку вполне вероятно, что протограф этого рассказа просто не сохранился или пока не найден. Им вполне мог стать летучий листок, составленный в Таллинне.

О. Л. Новикова связывает распространение сочинения в русской книжности с деятельностью Новгородского архиепископа Феодосия (занимал кафедру в 1542–1551 гг.). Его стараниями сочинение попало в Новгородскую вторую и Воскресенский список Софийской второй летописи (в последней рукописи оно находилось среди дополнительных статей). Покинув архиерейскую кафедру, Феодосий поселился в Иосифо-Волоколамском монастыре. Вместе с ним появилась в обители и рукопись памятника, с которой сняты копии для сборников Нифонта Кормилицына (ум. ок. 1561 г.) и Вассиана Кошки (ум. 1568 г.). Учитывая как время архиерейства Феодосия, так и датировку рукописей, с уверенностью можно сказать, что в Россию новость попала непосредственно по следам события.

В сборнике Нифонта Кормилицына рассказу о землетрясении 1542 г. предшествует «Сказание о трясении Цареградском» в 1509 г. (полное заглавие «В лето 7018 месяца декабря индикта 13, что сталося Божиа звод и пущение в Цариграде, по греческому, в Константинополе. Поведал государю его милости королю полскому, а великому князю Литовскому Жигимонту наперце его о турцех тако») Оно было опубликовано в недавней работе А. И. Алексеева. Из текста узнаем, что бедствие туркам предсказал «доктор их, поп, имя ему – Латабазмун», который «ведал то за два лета, что турком пропасти велико бытии, а христьяньству будет повышение». Его предсказание подтвердилось знамением: за год до землетрясения люди увидели в болоте играющего дракона, который проглотил приехавшего на водопой турка, а его коня изодрал и бросил. Султан велел янычарам идти на дракона «грозным боем». Те смогли лишь прогнать чудовище в яму, из которой оно выползло. Во время землетрясения дракон появился вновь и «шкоты многие турским чинил». От землетрясения турки пострадали еще сильнее, чем от дракона. Подземные толчки продолжались более 30 дней и погубили больше 30 тыс. человек. Квартал Галаты затопило. Пострадали «поганьскые церкви» и постройки «римскаго закона». Константинопольский же Патриарх во время землетрясения видел знамение: «В нощи столп с неба до земли ясно». Кроме того, «свечи велми о себе зажглись». Патриарх молился со своими служителями в главной церкви и не пострадал. У тех же старых церквей греческой веры, которые турки забрали себе и перестроили, развалились пристройки. Алексеев отметил, что «избирательное» действие стихии во время реально происходившего в Стамбуле в 1509 г. землетрясения действительно имело место, поскольку старые византийские постройки лучше сопротивлялись подземным ударам. Современники же должны были видеть в этом чудо.

Вторую копию «Сказания о трясении Цареградском» Алексеев обнаружил в составе Новгородской летописи по списку Дубровского, происходящему из скриптория московского Чудова монастыря. Он был скопирован с рукописи, которую в столицу прислали из Новгорода в конце 1540-х гг. Ее появление связано с деятельностью упомянутого выше Новгородского архиепископа Феодосия. Наблюдения Алексеева еще раз подтверждают факт тесных литературных связей Новгорода и Иосифо-Волоколамского монастыря. Следует также согласиться с мнением исследователя об относительно позднем попадании сочинения в Россию (1540-е гг.)

Следует отметить третий, еще более сокращенный список памятника. Его в составе сборника РНБ (Q.XVII.67, л. 8 об.) выявил и издал А. И. Соболевский. Рукопись приписывается Ионе Соловецкому. Вне зависимости от справедливости такой идентификации можно с уверенностью говорить, что составитель был монахом. Книга собиралась в конце XVI – начале XVII столетий. Она поражает обилием небольших, в основном, текстов самой разной тематики – от рецептов до полемики на тему астрологии. Исторические интересы владельца простирались от древней «Александрии» до злободневной в его время переписки Ивана Грозного с Андреем Курбским. Рассказ о царегородском землетрясении смотрится в этом ряду вполне уместно.

К сожалению, Алексееву не удалось найти сведений об оригинале русского перевода. Очевидно, что исходная версия сочинения была связана с Польшей. Об отправке этого известия польскому королю Сигизмунду говорится в заглавии, а в тексте видим полонизм «смок» – дракон. Однако против польского языка оригинала свидетельствует фраза: «турскые межки (мечети.– С. Ш.), римским языком, рекше, церкви». Под «римским» языком могла подразумеваться латынь или немецкий – язык Священной римской империи германской нации. Впрочем, польский памфлет вполне мог быть составлен на латыни. Более всего смущает «православная» ориентация памятника, который фактически утверждает превосходство греческой веры над исламом и католичеством. Странным выглядит и упоминание про сохранившиеся «церкви русскыя». Скорее всего, перед нами не перевод, а переработка европейского сочинения: в нем лестные для русского читателя моменты были усилены.

Позднее 1540-х гг. новых текстов по интересующей нас теме в рукописных сборниках долго не появлялось. Длительное молчание прервало известие о Сицилийском землетрясении 8 марта 1669 г. и последовавшим за землетрясением извержением вулкана Этна. Текст, озаглавленный «В Сицилиском острове гора Етна како огнем згорела 177 месяца марта в 8 день», существенно отличается от более ранних сообщений своей подробностью. Указан и его автор – «епископ града Катана, которои близ тои горы». Рассказ епископа Катании обладает несомненными художественными достоинствами, что, впрочем, не удивительно, поскольку город являлся крупным культурным центром, в нем был свой университет. Известие начинается с общего описания: «Гора Етна, или Гибелол, есть гора везде славна ради спущающаго из себе падающаго пламени и скидающаго множества пепела и камнеи. Прочия же часть и верхи тоя горы и среди лета всегда покрыты снегом». Далее повествуется о том, как утром 8 марта солнце взошло бледным и под его лучами на земле все стало бледным. Люди ужаснулись, и не зря. Ночью под городом и его окрестностями началось трясение земли, а гора задвигалась. Люди побежали из городов и сел в поля, наблюдая оттуда разрушения. Однако беды на этом не закончились – земля начала расседаться, а из нее стал выходить огонь. Люди от толчков не могли стоять на ногах и при попытках бежать падали. Из горы с пушечным грохотом стали вылетать камни. Пепел и искры затмили небо, а из горы потекла, пожирая землю, огненная река. Эта река разделилась на два потока, один из которых направился к монастырю, а другой к городкам. 13 марта гибельный огонь начал с двух сторон приближаться к Катании. Увидев это, жители стали молиться Господу и вынесли к городским стенам мощи св. Агафии. В наказание за грехи на жителей обрушился не только огонь, но и другие стихии – воздух помрачился смрадным дымом, закрывшим лик солнца, не желающего смотреть на людские страдания. Налетел ветер с дождем. Он лишь разжигал огонь, от которого загорелось море. Сильные волны начали сотрясать землю. Люди пришли в ужас, видя свою кончину. Постепенно огонь начал убывать и погас. Трясение земли продолжалось до 16 апреля. Были уничтожены плодородные земли, виноградники. На месте долин возникли горы, а горы обратились в долины. Огонь пожрал не только землю, но и море. Своих жилищ лишились 20 тыс. семей.

Присутствующий в тексте мотив наказания за грехи и чудесного спасения, благодаря чудотворной силе святых мощей, без сомнения, был близок русским книжникам. К сожалению, пока точно не удалось определить время появления русского перевода этого сообщения. Оно известно лишь в одном списке рубежа XVII–XVIII вв.

Еще ярче тема греха и наказания звучит в «Описании пречюднаго сицилианскаго трясения», которое повествует о землетрясении на Сицилии и извержении Этны в январе 1693 г. (из-за разницы в календарных стилях в русском переводе событие отнесено еще к 1692 г.). Автор начинает с того, что за «тщание разума», злые дела и грехи без раскаяния Господь наказывает людей. Земля, вода и воздух сотворены для человека, однако те, кто отшатнутся от Господа, узнают его гнев. Такое посещение Господа познал славный остров Сицилия, пораженный землетрясением. Предвозвещали о бедствии щели, из которых исходил чад. В седьмом часу дня началась необычная непогода: ветр и дождь, гром и молния, устрашившие людей. Каждый думал, что начался конец света. Славной Сицилии предстояло разорение. Дома, города, села, деревни превратились в каменные горы и пропасти. Земля погрузилась в море. Вместо городов возникли провалы, из которых исходил чад. Потом же эти провалы закрылись. Даже жившие здесь не могли понять, что на этих местах было раньше, поскольку некоторые горы превратились в поля. Город Август провалился сквозь землю и на его месте возникло море. Разрушились Сиракузы. В них в королевском замке взорвался пороховой погреб. Стоявшая в гавани мальтийская галера от удара молнии разбилась в щепки, и 30 мальтийских рыцарей вместе с рядовыми утонули. Катания была разорена огнем Этны, спаслись лишь немногие ее жители. Море разлилось на несколько миль. Испуганные люди спрятались в церкви, но землетрясение опрокинуло ее. Здесь погибли 16 тыс. человек, кроме тех, которых погребло заживо.

Далее автор рассказа перечислил многие разрушенные города. По его сведениям, погибли 100 тыс. человек. Только в Катании раздавило 21 тыс. человек. Люди надеялись спастись морем и бежали к пристаням, но море их затопило. Люди бросились спасаться к высокой горе, но гора начала извергать пламя с «громовым боем до самого неба». На горе разверзлись три пропасти, из которых бил огонь с серой. Они в мгновение ока пожрали 6 тыс. человек, из которых большую часть составляла шляхта. К вечеру осталось в живых лишь 3 тыс. человек. Остальных пожрала земля, побили камни, живых засыпало рухнувшими строениями. Город опрокинулся. Городской стеной раздавило 400 иезуитов и 100 доминиканцев. Многие из оставшихся в живых умерли от голода и холода. Мальтийские рыцари хотели их спасти, привезя припасы, однако на их галеры стал сыпаться огонь и вынудил их возвратиться на Мальту. В тоже время и на Мальте происходило жестокое землетрясение, которое разрушало дома и церкви. Мальтийский городской начальник, ездивший в горы для потехи, чудом спасся.

Очевидно, что перед нами не просто описание события, а литературное произведение, свидетельствующее о том, что возгордившиеся своим разумом и упорствующие в грехах люди будут наказаны Господом. Автор не жалеет ни шляхту, ни монахов. Под его пером Господь преследует грешников, насылая то потоп на тех, кто хотел спастись морем, то разверзая пропасти перед спасшимися на горе. Бесстрашная попытка мальтийских рыцарей спасти грешников оказалась тщетной. Их собственный остров начало трясти. Впрочем, уничтожать всех мальтийских рыцарей – героических защитников Европы от турецкой агрессии – памфлетист не стал.

В одном из текстов неизвестного происхождения (конец XVII в.) Сицилия с ее вулканом названа населенным бесами местом «муки»: «На Чермном море есть остров, имянуем Секилийский, а на нем мука. Место горит день и ночь без престани великим пламенем. А около его многие беси. Которые гости на кораблех к тому острову приходят торговать, и у кораблей на якорных конатех привязывают крест, и стоять до своего времени невредимы. А которые не привяжут у кораблей своих на конаты крестов, и те конаты беси режут и корабли отпущают и многую людем тем чинят пакость».

Текст с описанием землетрясения в Европе и извержения Везувия скопирован в Анатолиевском сборнике, который в начале XVIII в. составил автор Вятского временника, дьячок хлыновского Богоявленского собора Семен Попов. В настоящее время рукопись находится в Национальной библиотеки Узбекистана имени Алишера Навои (№ Пи 9250). К сожалению, ознакомиться с этой рукописью непосредственно не представляется возможным. Поскольку интересующее нас сообщение находится между выписками вестовых писем из Азовских походов 1695–1696 гг. известием о битве под Зенотой 1697 г., то, скорее всего, речь идет о извержении Везувия в 1694 или 1698 гг.

При ознакомлении с материалами рукописных сборников, отразивших известия о стихийных бедствиях, складывается впечатление, что этой темой интересовались во 2-й половине XV – 1-й половине XVI в., а также в последней трети XVII в. С конца же 1540-х по конец 1660-х гг. интерес к стихийным бедствиям не прослеживается. Если же обратиться к материалам Посольского приказа, то общую картину можно немного скорректировать. Более или менее регулярные известия о бедствиях различного масштаба (буря, гром, молния, «непогодие» и др.) проникают на страницы вестовых документов в течение всего XVII в. Если же говорить о землетрясениях и извержениях, то наиболее раннее сообщение мы встречаем в «Переводе немецкой тетради» 1600 г. Здесь сообщается о землетрясении в некоей «Норсесской земле», где развалились многие дворы, из-за чего возникли великие убытки. Затем следует перерыв в 20 лет. В 1620 г. в сообщении, поступившем из Вены, рассказывалось о двух землетрясениях (кроме того ночью в небе видели «два дивные знамения сабельные»). Появившееся еще 30 лет спустя упоминание о землетрясении 1650 г. на Барбадосе, включенное в большой обзор новостей из Англии, выглядит случайным. К 1652 г. относится сообщение из Рима о разных бедствиях в Италии: в небе над Неаполем появилась звезда с хвостом, необычный град в разных городах побил людей и скот, а гора Сома выбросила пепел с искрами, чем напугала местных жителей. Краткость новостных сообщений не позволяла их авторам размышлять о причинах явлений, как это делалось в развернутых памфлетах, однако «чудесный» контекст сообщений свидетельствовал, что землетрясения продолжали восприниматься как знамения.

Устойчивый интерес к теме возник в связи с реально усилившейся в 1668 г. сейсмической активностью на большом пространстве от Кавказа до восточного Средиземноморья. В это время для царя Алексея Михайловича и Боярской думы уже регулярно составлялись куранты. Череда сообщений началась с известий о том, что в Турции случилось великое землетрясение. Турки считают, что оно «не к добру». Чуть позднее в Москве узнали о гибели целого города в Персии, а также о том, как страшный «земной трус» вызвал у жителей Вены «великое страхование». Вслед за этим из голландской газеты выписали два сообщения о землетрясении в Турции. Первое из них свидетельствовало о том, что в небе над Царьградом видели комету, после чего в том же месяце случился «трус», от которого «многие места попортились», а некий город Валон в шести днях пути от Царьграда провалился под землю. Второе сообщение «из Турской земли» говорило о «большом трусе» в «месте, зовомом Ангура». Выявившая оригиналы сообщений И. Майер отметила, что речь идет о землетрясении в регионе Анкары, а название провалившегося под землю города было искажено еще в нидерландском оригинале.

Три известия об извержении Этны 1669 г. попали в куранты примерно три месяца спустя после трагедии. В отличие от рассмотренного выше памфлета они очень кратки. Читатель лишь узнавал о том, что землетрясение выгнало жителей Катана и Мессины из домов, а на Этне образовались провалы, огонь, пепел и сера из которых испортили много земли в окрестностях. Не смотря на краткость, сообщения давали достаточно полную и достоверную информацию о бедствии. В том же году дважды сообщали о толчках в Страсбурге. В вестях из Лейдена о землетрясении говорилось уже как бы между прочим – «неизписуемые бури, и молнии, и грады, при которых и земли трясение было». Очень похожим на лейденское известие выглядело и относящееся к 1670 г. «землетрясение» в Пернау (современный Пярну): «В воскресной день был страшной гром и молния, при том же и трясение земли, и о том необычном деле люди зело ужасались, а молния видели и в различных местах приналежащих».

Любопытно, что русский текст с сообщением о землетрясении в Пернау – результат сокращения большого материала о погоде в странах севера Европы. Очевидно, что переводчик специально отслеживал сообщения о «земных трясениях». Более того, в следующем известии «бедствие» было «приукрашено»: в рассказе о толчках того же года в Регенсбурге под пером переводчика трясущиеся дома превратились в дома «опровергающиеся», а сотрясающиеся виноградники стали трясущимися горами.

В самом начале 1670 г. в Москву пришло познавательное сообщение из Лондона, в котором читателю рассказывалось о том, что существуют не только известные в Европе Этна и португальский вулкан Пико (Покаи), но также в Японии есть большая гора, которая испускает огонь, пепел и дым, а также восемь иных подобных же гор. В том же 1670 г. в статье из Гамбурга от 19 июня рассказывалось «большом потрясении земли», от которого «люди в великом страху были». В это время церковные колокола звонили сами собой. Вслед за этим рассказывалось о том, что в шведском Калмаре, когда в церкви (протестантской) на службу собралось больше 100, предназначенный для причастия сосуд раскололся и «учинился со воздуху глас», пояснивший, что это наказание за неверие в «католицкие веры». Вслед за описанием столь очевидных знамений автор сообщил о принятии католицизма многими людьми на Нижней Эльбе. Рядом со статьей на полях сделана помета кого-то из русских читателей: «лукавство засылочное».

Интерес к землетрясениям сохранялся и в следующем 1671 г.: дважды упоминалось «трясение» в Волошской земле. Точку в серии сообщений 1668–1671 гг. поставили две статьи из Кадиса. В первой живописно извещалось о бедствии: «В 15-м числе сего месяца поутру в оддачю часов шол дождь с полчаса и грому немало было, и после того ветр обратился к западу и повстало земное трясение и великая и силная буря. А в Западнои Индеи от таковых бурь бываят великои вред, а немало и здесь вредила. И каменные домы и стены ломала, а сперва сия буря учала мочь свою являть среди града у иноков в монастыре и опровергла целую каменную стену, и все келеиные стены, и людей побило немало. А оттуду тою ж своею мочю в Басацком монастыре великие шкоды учинило, которого строения невозможно учинить за шесть тысеч ефимков, и многие карабли на море розбило, и людеи с пятсот человек безвестно пропало, и в мори повстал зело смраднои шкодливои сернои дух». В следующей же статье сводки шло опровержение: «Вчерашнего дня пришла к нам ведомость ис Кадиса о земном трясении, но не подлинно, а была страшная и великая буря, которую называют оркан».

На этом опровержении череда «сейсмических» известий прервалась. Очевидно, что переводчикам надоело разыскивать упоминания о землетрясениях в газетах, и они подобрали удачный для завершения темы материал.

Вновь обращать внимание на сообщения данной темы стали уже при царе Федоре Алексеевиче. Первые два сообщения 1677 г. из Венеции упоминали о землетрясении в османских владениях – на Хиосе и в Патрах. Можно предположить, что интерес к событиям связан с общим вниманием к турецким делам. В это время Россия вела тяжелейшую войну с Османской империей, и любые беды турок оказывались хорошими новостями для русских читателей курантов. Венецианское сообщение из турецких Салоник подчеркивало, что бедствие вызвало особый страх из-за того, что пришлось на праздничный день: «Из Селоника, города турского в Морейской земле, нам ведомо чинитца, что тамо учинилось страшное трясение земли, которым многие домы и изряднейшие первоначальные мечети обрушились. И двадцать пять турских попов со многими другими людьми погибли, от чего великий страх напал на весь народ, не токмо, что многие люди погибли, но что сие учинилось на торжество Магометово». Известия о землетрясениях на территории Османской империи продолжали поступать до конца войны. Последняя новость перед долгим хронологическим перерывом датируется уже 1681 г. Землетрясение произошло в Кандии.

Появлялись и сообщения, которые нельзя привязать к политической ситуации – землетрясения в Китае, разрушившее Пекин и другие города, бедствие на Малаге и в Мерсе. К 1680 г. относится известие о землетрясении в Шотландии: «В городе Думбире Шкодские земли близь четверти часа учинилось великое земли трясение и затмение в небе, так что друг друга видеть нихто не мог. И тем учинились великие разорения и шкоды. И объявились в то ж время на небе разные лики и образы. После того, спустя недели з две, учинился в Лондоне великой пожар, которым многие дворы и люди погибли».

Летом 1681 г. произошло землетрясение на Украине. Сообщения об этом поступали из Львова, Трембовля, Костышева. К продолжению этой серии можно отнести и известие о толчках из Ясс уже в начале 1682 г. Складывается впечатление, что с конца 1670-х гг. интерес к теме землетрясений не исчезал. В курантах последующих лет удалось выявить сообщения на эту тем у из Венеции (1683 г.), Царьграда (1687 г.), Венеции и Неаполя (1688 г.), Смирны (1691 г.), Порт-Рояла (1692 г.), Неаполя (1694 г.), Венеции (1695 г.), Царьграда (1697 г.). Отдельные хронологические лакуны, скорее всего, связаны со снижением сейсмической активности и утратой документов, а не потерей интереса к теме. Таким образом, пространные памфлеты, входившие в рукописные сборники, имели дополнительную «информационную опору» в информационных сообщениях, переводимых Посольским приказом.

На рубеже XVII и XVIII в. интерес к теме стихийных бедствий не прекращался. Сообщения о стихийных бедствиях включались и в более поздние рукописные сборники. Приведем лишь один пример, чтобы показать устойчивость традиции. Два сообщения о землетрясениях представлены в сборнике середины XVIII в. из Нового собрания рукописной книги РНБ. Эти переводы, в отличие от рассмотренного выше текста о землетрясении на Сицилии, не связывают описываемые события с вмешательством сверхестественных сил в дела людей. Лишь в первом письме, о землетрясении в Неаполитанском королевстве (22 февраля 1743 г., заголовок «743 году от 22 февраля в Неополитанском королевстве в писме излекщи от папущика к своим провинцыалным»), его автор отмечает: «По справедливости сие почитать должно за чудо Божияго промысла, что я еще в состоянии к вам писать». Однако в этих словах мы видим не столько религиозную назидательность, сколько желание автора подчеркнуть серьезность опасности, которой ему удалось избежать. В дальнейшем он сосредоточен на описании происходящего – огнях, загоревшихся на мачтах и парусах перед землетрясением, необычайной тишине перед началом бедствия, постепенном нарастании силы ударов, подземном шуме и треске. Он очень образно описывает, как в монастырском покое, где собралось 12 человек, горящий огонь подбросило до уровня колен, как они пытались убежать в сад, но не могли, поскольку пол кухни ходил волнами, как толчки бросали людей от стены к стене. Когда несчастным удалось наконец-то выбраться в сад, они увидели ужасное зрелище: весь монастырь предстал перед их глазами колеблющимся судном во время бури, строения падали, сыпалась черепица с крыш. Все это усугублялось воплями и рыданиями. Рассказчик даже высказал предположение, что даже на страшном суде он претерпел бы меньше страха. Завершая свой рассказ, он отметил, что пишет под крики и вопли, доносящиеся из города.

Завершающее сборник сообщение из Мадрида от 26 декабря 1744 г. об извержении вулкана Роландова гора: «В четверток февраля 16 дня 1744-го году. Из Мадрита от 6 дня генваря. Ис Патачени уведомляют, что декабря 26 дня по утру». В данном случае стихия не нанесла удара людям, так что статья представляла собой лишь описание грандиозного, страшного для окрестных жителей природного явления: «Оно [объявляло] представляло огонь наподобие реки в немалои широте розливающеиси, которои разпространялся к востоку, производил такую ясность, что и глаза едва того терпеть могли. А после того переменилась оная река в горящеи жар, которои на некоторое растояние по воздуху катавши вдруг разделился на 4 разных огня, ис которых один с великою силою обратился к северу, другои к югу, третеи к востоку, четвертои к западу и при том зделася такои жестокои гром, что все жители на несколько миль вокруг онои услышавше устрашились».

При знакомстве с самими текстами возникает ощущение, что перед нами уже новая культурная традиция. Она выражается в том, что даже духовное лицо, попавшее в зону бедствия на территории Неаполитанского королевства, пишет, что удары подземной стихии страшнее, чем Судный час. Такое суждение явно не укладывается в рамки традиционной христианской культуры, в которой определяющий посмертное бытие суд Божий – центральная точка, с которой не может сравниться ни одно событие земной жизни.

В русской же культуре эти тексты приобрели традиционное звучание. Дело в том, что остальные включенные в сборник сочинения принадлежат традиции «пророческих» сочинений предшествующего столетия. Начинается рукопись с «Пророчества на гробе Константина Великого». Далее идут «астрологические» вирши Симеона Полоцкого и Епифания Грека на Рождение Петра I, в которых предсказывается великое будущее царя. Эти стихи интерпретировались как «гороскоп», предсказывающий победу над турками. Ниже помещена «Повесть об астрологе Мустаеддине», предрекшем падение Османской империи. Таким образом, все три предшествующие известиям о землетрясениях текста – пророчества. Это свидетельствует о том, что и в XVIII в. характерное для допетровской культуры отношение к землетрясениям, как к неким знакам сохранялось. Традиционное восприятие стихийных бедствий как некоего Божьего знака оставалось для какой-то части русского общества актуальным.

Между тем близкие к современным представления о причинах землетрясений к середине XVIII в. уже проникли в Россию. 6 дня 1757 г. в Академии наук на торжественном празднике в честь именин императрицы Елисаветы Петровны М. В. Ломоносов произнес «Слово о рождении металлов от трясения земли», в котором «через физику» обличал старые взгляды на землетрясения, только лишь как на бич Божий: «Так через многие веки трепет один токмо наносили громы человеческому роду и не иначе как токмо бич раздраженного Божества всех устрашали. Но счастливые новыми естественных тайн откровениями дни наши сие дали нам недавно утешение, что мы большее излияние щедроты, нежели гнева небесного от оных через физику уразумели». Причиной бедствия он считал «превеликое в недрах земных огня множество и нужныя к его питанию серы изобилие, довольное к земному трясению». Эта речь была опубликована отдельной брошюрой.

Для русской прессы, начиная с XVIII в. вплоть до сегодняшнего дня, тема землетрясений остается актуальной. Появление общедоступных публикаций о землетрясениях на русском языке и регулярные упоминания о стихийных бедствиях в прессе не помешали включению исследуемых известий в рукописные сборники даже в XIX в. В качестве примера можно привести сборник начала столетия из Нового собрание рукописной книги РНБ. В нем находим сообщение «О разрушении Лиссабона». Однако сборник в целом следует отнести к числу историко-литературных, а не эсхатологических или пророческих. Рассказ о бедствии в португальской столице служит удовлетворению любознательности, а не призывает к покаянию в своих грехах, во избежание кары Господней.

Таким образом, не смотря на устойчивость интереса к теме, культурное значение материалов о землетрясениях и извержениях постепенно изменилось. Изначально они поддерживали религиозную картину мира. Более того, у русского читателя новости о бедствиях в чужих землях укрепляли веру в религиозную исключительность православия. Ведь Россия, находящаяся вне зоны сейсмической активности, не знала разрушительных землетрясений. На фоне собственного благополучия приходящие из других концов мира сообщения свидетельствовали, что в отличие от погрязших в грехах иноверцев Господь милует русские земли. Эта мысль четко высказана в послании Филофея. Особенно ярко тема исключительности православия звучала в рассказе о константинопольском землетрясении 1509 г.

Многие из сообщений, попадавших в Россию в течении всего рассматриваемого периода помещали это природное явление в контекст чудесных явлений и пророчеств. Однако, по мере развития знаний о Земле, известия, игравшие роль назидания, постепенно превратились в курьез, объект познавательного интереса. Этот процесс шел параллельно в европейских странах и России. Его завершение следует отнести к концу XVIII – началу XIX в.

 

Форумы