Глава XI. Московский великокняжеский свод 1479 г.

§ 1. Источники для его восстановления

Еще в 1904 г. А. А. Шахматов, изучая сборник б. Московского архива иностранных дел № 20 — 25, [925] в котором на лл. 1 — 620 читается «Летописец», названный в свое время Н. М. Карамзиным Ростовскою летописью, определил состав этого «Летописца» как соединение летописных сводов: с одной стороны, здесь слит Московский свод 1479 г., а с другой стороны — Новгородский свод, доводящий свое изложение до 1539 г. (Последний свод, от начала до 1448 г., передает нам текст Новгородской IV, а в пределах 1448 — 1539 гг. — новгородскую обработку московского свода XVI в.).

Наблюдение это было подтверждено привлечением рукописи Публичной библиотеки F.IV № 238, где оказался тот самый новгородский свод, который лежит как слагаемое в составе Ростовской летописи. Свод этот А. А. Шахматов назвал по имени бывшего владельца рукописи — сводом Дубровского.

Позднее основной вывод А. А. Шахматова, что при извлечении из Ростовской летописи текста свода Дубровского мы можем получить Московский свод 1479 г., — подтвердился привлечением к изучению еще одного летописного свода из рукописного собрания той же библиотеки т. н. Эрмитажного № 416 б. (XVIII в.). Этот поздний и в общем весьма неисправный список драгоценен тем, что дал нам в отдельном виде второе слагаемое Ростовской летописи — Московский свод 1479 г. Правда, последняя статья Эрмитажного «О походе великого князя на Новгород ратию» прерывается на неоконченной фразе («и князь великий поволил им, и на третий день у себя велел быти им...»), — за которою идет незаписанная бумага, т. е. свидетельствует нам, что протограф Эрмитажного был с утратою последних листов и вообще в дефектном виде (ср. с этим утрату начала рукописи, с которой делалась эта копия XVIII в.), почему нельзя сказать, до каких годов доходило изложение протографа Эрмитажного до его дефектности. Однако тождественность этого свода с тем московским сводом, который получается при извлечении из Ростовской летописи новгородского свода XIV в. (или Дубровского), и тождество на всем протяжении, дает нам право думать, что протограф Эрмитажного в свое время доходил до описания того же 1479 г., каким заканчивается Московский свод, находящийся в составе Ростовской летописи.{164}

§ 2. Источники свода 1479 г.{165}

Изучение взаимоотношений Московских сводов 1472 и 1479 гг. должно преодолевать большие затруднения, потому что мы не располагаем печатными изданиями списков, передающих нам эти московские летописные своды конца XV в. Ростовскую летопись в части до 1479 г. А. А. Шахматов дал в виде разночтений с Воскресенской, а с 1479 г. в полном тексте в своем названном нами исследовании о Ростовской летописи. В издании Археографической Комиссии XVIII т. ПСРЛ текст Ростовской летописи дан в виде вариантов к тексту Симеоновской на пространстве 1410 — 1479 гг. В издании Воскресенской летописи Ростовская в свое время б. Археографическою комиссиею) привлекалась в вариантах, но, к сожалению, весьма несистематически, и издание это не имеет значения для изучения текста Ростовской.

И все же Ростовская летопись оказывается в лучшем положении, чем свод 1479 г. Текст этого свода дан XVIII т. ПСРЛ только в пределах 1423 — 1472 гг., и нужно, конечно, высказать пожелание о скорейшем издании как полного текста Ростовской летописи, так и Эрмитажного списка и списка Дубровского{166} — для возможности изучения текста свода 1479 г. в более благоприятных условиях, чем ныне, равно как и всех списков Московского свода 1472 г., о которых мы подробно говорили в X главе.

Сличение текстов сводов 1472 и 1479 гг. прежде всего дает нам два важных наблюдения: 1) составитель свода 1479 г. вовсе не ограничился простою прибавкой к тексту предшествующего свода материала 1473 — 1479 гг., а предпринял большую летописную переработку всего текста свода 1472 г., и 2) свод 1472 г. был главным источником свода 1479 г. на всем протяжении его работы до 1472 г. включительно.

С 1425 и по 1472 гг. тексты обоих наших московских сводов сходствуют между собой, причем обнаруживаем на материале свода 1472 г. следы работы сводчика 1479 г.

Так, под 6938 г. в своде 1472 г. сообщалось, что «князь великий Василий Васильевичь и Фотей митрополит были в Троцех у Витовта», который при разъезде гостей удержал на 11 дней митрополита; когда Фотий приехал на Москву, то он в Новгороде литовском получил известие о смерти Витовта, случившейся через три дня после отъезда митрополита, «а князь великий тогда еще в Вязьме». Сводчик 1479 г. решил опустить из этой статьи всякое упоминание о великом князе.{167} Под 6955 г. сводчик 1472 г. в рассказе о смирении Василия перед торжествующим Дмитрием Шемякою, приведя образец покаянной речи великого князя, прибавляет: «сиа же и ина многа изглагола, им же несть числа и исписати не могу», сводчик 1479 г. сгладил эту фразу в безличное: «исписати не мощьно». В той же статье имеем еще две поправки: истопничишко великой княгини в своде 1472 г. определен так: «Ростопчею зовут», в своде 1479 г. поправлено: «Ростопчею звали»; дата прихода на Москву победителя великого князя в своде 1472 г. читалась как 17 февраля, в пяток сырной (т. е. масляной) недели, а в своде 1479 г. сырная неделя поправлена на соборную, т. е. на первую неделю поста, и нек. др.

Разумеется, сходство наших сводов 1472 и 1479 гг. на пространстве 1425 — 1472 гг. может нас вести лишь к заключению о пользовании со стороны сводчиков общим источником и недостаточно еще для заключения о пользовании сводчиком 1479 г. самым сводом 1472 г. Уверенность в пользовании сводчиком 1479 г. самым сводом 1472 г. мы получаем при рассмотрении предшествующих 1425 году статей свода 1479 г.

В основание свода 1479 г. с самого начала положена Софийская I летопись. Так, до 1074 г. тексты этих сводов почти тождественны между собой. После 1074 г., хотя Софийская I представляет собой сильное сокращение общерусской летописи, а у сводчика 1479 г., как сейчас увидим, было в распоряжении несколько сводов, могущих представить текст за это время более полный, сводчик 1479 г. руководится в своей основе Софийской I на всем пространстве XI и XII вв. (ср. статьи 6630, 31, 41, 42, 44 и т. д.), причем количество статей, общих московскому своду 1479 г. и Софийской I для последующего XIII в., положительно возрастает (6724, 31, 48, 50 и т. д.). При определении той редакции, к которой мы могли бы отнести эту использованную сводчиком 1479 г. Софийскую I летопись, мы встречаемся с тем затруднением, что ряд чтений несомненно восходит к редакции древней (К. О.), в младшей даже просто отсутствующих (напр., под 6875 и др.), тогда как другой ряд чтений ведет к этой именно младшей редакции и невозможен для редакции древней (ср. 6737, 6742, 6745 и др.).{168}

Отсюда мы вправе выводить, что сводчик 1479 г. пользовался и первой и второй редакциями Софийской I, что вполне объяснимо, т. к. предшествующий свод 1472 г. содержал, как мы уже помним, в древней своей части митрополичий свод редакции 1456 г. (т. е. младшую редакцию Софийской I) и древнюю редакцию Софийской I. Одинаковость использования обеих редакций Софийской I летописи и в своде 1472 г, и в своде 1479 г. — дает нам твердое основание заключить, что на всем пространстве своей работы сводчик 1479 г. пользовался сводом 1472 г. Действительно, ведь заимствование материала 1425 — 1472 гг. из свода 1472 г. в своде 1479 г. мы видели выше, а заимствования из Софийской I идут по крайней мере до 1418 г. (причем последний след младшей редакции относится к 1401 г.).

Нам уже известно, что в Московском великокняжеском своде 1472 г. до грани с 1418 г. использованы были сводчиком три источника; митрополичий свод ред. 1456 г., Летописец великий русский редакции 1463 г. и древняя редакция Софийской I. Годы от 1420 и до 1456 представляют в нем комбинацию уже только двух источников: митрополичьего свода 1456 г. и Летописца великого русского редакции 1463 г.

Сравнивая материал 1420 — 1424 гг. свода 1472 г. с этим же материалом свода 1479 г., находим, что свод 1479 г. дает здесь ряд известий, восходящих к Новгородской IV: под 1420 г. о прибытии в Литву из Венгрии Швидригайло и о мире новгородцев с немцами; под 1421 г. о новгородском наводнении, о прибытии в Москву из Новгорода князя Константина, о смерти новгородского Симеона и поставлении Феодосия.

Но наряду с этим находим известия, которых сводчик 1479 г. из Новгородской IV летописи взять не мог, т. е. пользовался для их извлечения еще каким-то дополнительным источником. К числу этих известий, не имеющихся в Новгородской IV, относятся: под 1421 г. о возвращении из Литвы князя Ярослава, о море и голоде, о посещении Анастасией в Москве своего отца и о женитьбе тверского Юрия; под 1422 г. — о поездке Софии к Витовту. Высказываем предположение, что другим дополнительным источником, обнаруженным для нас сводчиком на пространстве 1420 — 1424 гг., был какой-то московский свод.

Предположение об использовании сводчиком 1479 г. Новгородской IV решительно подтверждается при анализе статей до 1420 г., где под 1414, 1412, 1410 и т. д. можно легко указать чтения Новгородской IV. Использование это идет и в материалах XIV в. (ср. 6817, 73, 74, 75 и т. д.) и даже XIII в. (6715 г.). Но после известия 1423 г. соответствий нашего свода 1479 г. с Новгородскою IV мы не наблюдаем.

Итак, сводчик 1479 г. пользовался Новгородскою IV летописью, которая или обрывалась или пользование которой он оборвал на 1423 г. Чтения этой летописи в некоторых случаях были отчасти полнее наших редакций Новгородской IV (например, в известии 6884 г. о Волхове), отчасти сближали эту редакцию Новгородской IV с Новгородскою I (тот же 6884 г. и подробности 6927 г. и мн. др.). Теперь обращаемся к выяснению того второго обнаруженного нами дополнительного источника сводчика 1479 г., который мы определили как московскую летопись. Московский свод 1472 г. соединял здесь, т. е. в изложении 1420 — 1424 гг., две московские летописи: митрополичий свод в редакции 1456 г. и Летописец великий русский в редакции 1463 г. Между тем у сводчика 1479 г. здесь оказываются выше перечисленные нами известия московские, которых свод 1472 г. не приводит. Какая же в Москве могла вестись третья летопись, давшая сводчику 1479 г. его лишние московские известия?

Само собою, в высокой степени подозрительно существование на Москве третьей летописи, сверх великокняжеской и митрополичьей, потому что трудно придумать такой центр, в интересы которого входило бы отмечать и возвращение из Литвы князя Ярослава, и посещение Москвы княгиней Анастасией, и женитьбу тверского князя, и поездку великой княгини к Витовту. Сверх того, рассмотрение дошедших до нас списков разных по времени и по составу летописных сводов до сих пор не позволяло нам предполагать ведения летописания частным почином, вне зависимости от княжеского двора или епископской кафедры, и, м. б., только новгородское летописание XV в. могло бы дать материал для подобного рода предположений, да и то только в смысле обработки частными лицами общерусского митрополичьего свода 1448 г. по владычному новгородскому своду разных его изводов.

Обращаясь к анализу нашего свода 1479 г. с целью обнаружения и других следов московского летописания, которых нет в своде 1472 г., мы находим, что начиная с XIV в. идет ряд таких известий: 6828 г. (1320) — отмечает кончину князя Бориса Даниловича; 6834 г. указывает день рождения Ивана, сына Калиты, подробно излагает закладку на Москве первой каменной церкви, кончину митрополита Петра; 6835 г. отмечает освящение Успенской церкви на Москве; 6836 г. — женитьбу ростовского Константина на дочери Калиты; 6837 г. — указывает на постройку двух каменных церквей и т. д. Но все эти известия знакомы нам по Троицкой (Симеоновской) летописи. Поскольку Троицкая, т. е. свод 1408 г., положила в основу свою Летописец великий русский редакции 1389 г., и поскольку Летописец этот в древнейшей части примыкал к великокняжескому летописанию XIII и началу XIV в. (т. е. давал текст Лаврентьевской), постольку мы вправе возводить именно к этому источнику сведения нашего свода 1479 г., тождественные с Лаврентьевскою. Таких известий для XII в. немало: 6633, 34, 35, 36, 38, 39 и т. д. За этой цепью годов, идущей вплоть до 6685 (1177) г., идет почти сплошное заимствование для 6685 — 6704 гг. и 6707 — 6709 гг.; затем опять идет заимствование по годам: 6710, 11, 12, 13 и т. д. Но уже статья 6715 г. содержит несколько известий, которых нет ни в Лаврентьевской, ни в Троицкой (Симеоновской). Однако, их не могли содержать и другие, указанные нами, источники нашего свода 1479 г., т. е. ни Новгородская IV, ни обе редакции Софийской I.

Другими словами, перед нами совершенно необычайные известия, которых не знают дошедшие до нас древние своды. Так, в 1207 г. после слов: «Князь же великий повеле изнимати их и бояр их и вести в Володимер», в своде 1479 г. читаем продолжение: «а оттоле посла и в Петров». Там же между словами: «Во утрии же сам перебродися Оку и поиде к Проньску» — и: «слышав же то кюр Михайло Всеволодичь» — идет вставка слов: «со сынми своими, и Володимеричи Глеб и Олег с ними Давыд Муромский, а лодьи свои отпустиша на остров ко Олегову со всем товаром»; далее, после слов:

«князь же великий пришед к Проньску» опять читаем вставку: «и оступи город всь полкы своими и стоя около его две недели. Слышавше же Рязанци, яко людье суздальсти и новгородци стоят с товаром на острове у города Олгова, и нарядиша на них лодьи с людьми со многыми, а сама пойдоша на них брегом со князем Романом Игоревичем» и т. д.{169}

Не подлежит сомнению, что наши розыски следов пользования сводчиком 1479 г. московскою летописью привели нас к возможности думать, что сверх свода 1472 г. сводчик 1479 г. привлек к своей работе Летописец великий русский (в редакции 1463 г. или более ранней), где вначале шел текст, тождественный с Лаврентьевскою (к нему относятся статьи XII в., которых нет в своде 1472 г.), затем текст, почти тождественный с Троицкой (Симеоновской) летописью (к нему мы относим в известиях XIV в. нашего свода 1479 г. ряд известий, тождественных Троицкой, но в своде 1472 г. не читавшихся), а затем текст княжеской летописи для 1409 — 1425 гг., в чистом виде нигде еще до нас не сохранившийся. С 1425 г. тождество текстов сводов 1472 и 1479 гг. не возбуждает сомнения в том, что в пределах этих годов сводчик 1472 г. уже полностью взял текст Летописца великого русского.

Итак, остается с неизбежностью выводить, что разночтения сводов 1472 и 1479 гг. в пределах 1421 — 1424 гг. объясняются тем, что сводчик 1472 г. почему-то здесь опустил ряд московских известий Летописца великого русского, которыми пополнил свою работу сводчик 1479 г., очевидно, привлекший, сверх свода 1472 г., и самый Летописец великий русский. Поскольку сводчик 1472 г. плохо, как мы знаем, пользовался Летописцем великим русским и для своей древнейшей части (до 1418 г.), упорно держась изложения древней дефектной редакции Софийской I, постольку вообще нет ничего удивительного в том, что и в пределах 1420 — 1424 гг. он привлек текст Летописца великого русского с известною выборкою. А сводчик 1479 г., гораздо выше ценя текст Летописца для времени до 1425 г., систематически пополнял текст 1472 г. опущенными из Летописца известиями.

Итак, сводчик 1479 г. располагал для своей работы следующими источниками: сводом 1472 г.; какою-то редакцией Новгородской IV летописи, более близкой к Новгородской I, чем обычные списки (заимствования из этого источника прекращаются на 1423 г.); Летописцем великим русским неизвестной нам ближе редакции, т. к. разночтения из него со сводом 1472 г. в нашем своде не переходят 1424 г.; наконец, какою-то суздальскою летописью, отличающеюся своим изложением от привычных нам известий XII в.

Обращаясь к рассмотрению этого необычайного суздальского свода, послужившего одним из источников нашего свода 1479 г., мы к нему относим ряд известий и чтений, которых нет в Лаврентьевской (а, следовательно, не было и в Летописце великом русском), нет ни в Софийской I, ни в Новгородской IV.

Таких известий, кроме указанных выше подробностей 6715 (1207) г., можно привести несколько, чаще всего как добавочных к известиям Лаврентьевской (под 6716, 718, 719, 720, 721, 722, 723, 25, 26, 27 и т. д.). Особенно важно здесь известие 6721 г. (1213), которое повторяет изложенное выше известие о поставлении епископа Симона, т. е. этим дается нам знать, что в руках сводчика 1479 г. были два изложения одного и того же известия или два источника об одном и том же поставлении, из которых один тождествен с Троицкой летописью (т. е. Летописцем великим русским), а другой — нами теперь определяемый свод. Наличность влияния этого второго суздальского источника может быть прослежена нами до 6742 г. (1234). Однако, уже с 6771 (1263) г. мы опять находим известия, которых нет ни в Лаврентьевской, ни в Симеоновской (т. е. в Троицкой): так, в известии о рождении у князя Глеба сына приведено имя его — Демьян; под 6794 (1286) г. находим известие о кончине владимирского епископа Федора, чего нет в других источниках свода 1479 г.

Последнее известие читается теперь в Московском академическом списке, который напечатан в издании Лаврентьевской летописи: сначала в вариантах к тексту, а затем — отдельно, т. к. сходство его с текстом Лаврентьевской на 1206 г. прекращается.

Сходство известия 6794 (1286) г. свода 1479 г. с Московским академическим списком — не случайно.{170} Уже в известии 6796 г. мы опять находим подобное, и в дальнейшем количество известий, читающихся в своде 1479 г. и совпадающих с известиями Московского академического списка, при отсутствии этих известий в других источниках 1479 г., все растет. Мы находим их под 6798, 802, 803, 805, 812, 836, 838 и 897 гг.

Что же представляет собою Московский академический список? От его начала до 6714 (1206) г. в нем видим текст, настолько близкий Радзивилловскому списку, что можно говорить об общем для них протографе или Радзивилловской летописи. С 6713 (1205) г. и до 6745 (1237) г. в Московском академическом списке идет текст, тождественный тексту древней редакции Софийской I. С 6745 (1237) г. и до 6927 (1418) г. включительно идет опять текст иного летописного свода, резко отличающийся от текстов предшествующих частей своею чрезвычайной краткостью. Но, несмотря на эту краткость текста, можно легко сделать два наблюдения: 1) перед нами сокращенное изложение ростовского свода; 2) этот ростовский свод в своей основе содержит общерусскую летопись. Эта общерусская летопись доходила до известий 1415 — 1418 гг. включительно. Но изложением общерусских событий 1418 г. оканчивается второй общерусский митрополичий свод 1418 г., или Полихрон. Рассмотрение состава общерусских известий Московского академического списка в пределах 1237 — 1418 гг. с точки зрения возможности их отнесения к Полихрону 1418 г., т. е. сличение их с русскими известиями Хронографа древней редакции, ростовским владычным сводом по Ермолинской и Уваровскому списку, где отразился Полихрон 1418 г. без обработки по Софийскому временнику, — что имело место уже в своде 1448 г., — подтверждает это положение.

Итак, третья часть Московского академического списка (т. е. в пределах 1237 — 1418 гг.) может быть определена как сокращение ростовского свода, обработавшего по своим ростовским источникам общерусский свод 1418 г.{171} Мы уже говорили выше, что епископ "Григорий ростовский подверг такой именно обработке первый митрополичий свод 1408 г.; обработка второго митрополичьего свода по ростовским материалам должна быть отнесена ко времени епископства Ефрема.

Сходство искомого нами суздальского источника свода 1479 г. с текстом Московского академического списка простирается на третью только часть этого списка, т. е. как раз на ростовскую обработку общерусского свода 1418 г., здесь отраженную. Но, конечно, к этой же ростовской владычной летописи нужно отнести и те сведения Московского свода 1479 г., которые (начиная с известия 1207 (6715 г.) мы не могли отнести ни к одной из известных нам летописных работ.

Нам уже приходилось говорить, что ростовская кафедра при обработке общерусских митрополичьих сводов не ограничивалась пополнением их состава ростовскими записями, но и привлекала какую-то особую комбинацию ростовского и владимирского летописных сводов XIII в., которая, в противоположность нам теперь обычной (через Лаврентьевскую летопись) комбинации ростовского летописца с пополнением по владимирскому великокняжескому своду Юрия, клала в основу именно этот Юрьев свод, только пополняя его по ростовскому своду. Так обработал первый общерусский митрополичий свод 1408 г. епископ ростовский Григорий; очевидно, так же обработал второй общерусский митрополичий свод 1418 г. епископ Ефрем.

Таким образом, состав источников свода 1479 г. надо увеличить указанием на ростовскую владычную летопись времени епископа Ефрема.

На протяжении XII в. мы находим в составе 1479 г. ряд известий, общих ему с Ипатьевскою летописью:{172} в статьях 6655, 659, 667, 674 и др. годов мы находим то же расположение известий северных и южных, тот же или весьма тождественный текст, что и в Ипатьевской. Такое наблюдение едва ли может вызвать наше недоумение. Прямые указания на «киевский» источник мы еще видели в протографе обеих редакций Софийской I, и при изучении заимствований Софийской I из этого «киевского» источника без труда обнаружили в нем Ипатьевскую летопись, текст которой был более исправлен, чем тексты наших списков Ипатьевского и Хлебниковского, в общем дефектных. Значит, сводчик 1479 г. опять привлек к летописной работе сверх своих сводов XV в. этот древний летописный свод, и, благодаря этому, мы теперь можем по Московскому своду 1479 г. исправлять дефекты Ипатьевского и Хлебниковского списков (например, пополнить пробелы под 6654, 65, 67 и 68 гг.). Последним извлечением из Ипатьевской летописи в Московском своде 1479 г. надо признать значительные статьи 6704 (1196) г., что вполне соответствует первой части Ипатьевской, представляющей нам здесь киевский свод 1200 г.

§ 3. Работа сводчика 1479 г.

Предыдущие изучение источников московского великокняжеского свода 1479 г. дает нам основание представить себе работу сводчика в следующем виде.

Задумав дать новый свод, т. е., очевидно, неудовлетворенный работою сводчика 1472 г., составитель свода 1479 г. в основу своего труда все же положил свод своего предшественника. Неудовлетворительность свода 1472 г. в глазах сводчика 1479 г., видимо, заключалась в недостаточном использовании Летописца великого русского в части до 1425 г. Первым источником свода 1479 г. после материала свода 1472 г. по количеству заимствований надо назвать именно Летописец великий русский (или редакции 1426, или 1463 г.). Более ничтожные извлечения сделаны сводчиком 1479 г. из особой против нам известных редакции Новгородской IV летописи, Ростовского владычного свода епископа Ефрема и, наконец, Ипатьевской летописи.

Материал московского свода 1472 г. в части от 1425 г. до 1472 г. остался в своде 1479 г. без значительных изменений и, можно говорить уверенно, без пополнений.

С 1472 по 1479 г. сводчик 1479 г. дал нам накопленный им за эти годы летописный материал. Изучение текста так называемой Ростовской летописи в пределах тех же 1472 — 1479 гг. и сличение этих годов Ростовской с соответствующими годами Симеоновской и Воскресенской, представляющих нам дальнейшие этапы московского летописания, привело А. А. Шахматова к выводу, что сводчик 1479 г. дал в приписке к своду 1472 г. весь накопленный летописный материал за эти годы, из которого составитель Симеоновской опустил затем восемь, а составитель Воскресенской уже до двадцати известий. Это наблюдение чрезвычайно важно для нас потому, что дает уверенность в том, что в своде 1479 г. мы найдем весь материал своевременных записей от 1472 по 1479 гг., т. е. можем судить о ходе и размерах этого погодного записывания.

Невозможно, конечно, сомневаться, что изложение 1472 — 1479 гг. в нашем своде 1479 г. представляет собою именно своевременное записывание. Даты событий не только называют числа месяца и дни недели, но сплошь и рядом помнят ход того или другого события по часам. Внимание летописателя этих годов и любовь его к обстоятельной точности и в мелочах — дает нам здесь много драгоценных подробностей московской правительственной и церковной жизни. Описание таких событий, как постройка новой Успенской церкви со всеми перипетиями (летописатель отмечает, например, ту здесь подробность, что «а в 17 мистр венецейскый Аристотель начат разбивати церкви... и разби того дни два столпа, да и передние двери и стены передние разби много»); поход Ивана на Новгород и все детали военного характера, все этапы переговоров, связанных с этим событием, и многое другое — свидетельствуют пред нами об особом значении, которое теперь получает летописание при дворе московского великого князя.

Летописатель заботится прежде всего о точности передачи; он редко прибегает к сообщению со слов, чаще располагает подлинными документами. Под 6980 г. (1472) мы имеем, несомненно, точный пересказ донесения, полученного в Москве 26 июня от воеводы князя Федора Пестрого из Перми, что он «землю Пермськую взях». Так, под этим же годом, как в двух местах под 6981 г., соответственно изложению, здесь расположенному по месяцам, мы находим точный дневник путешествия Ивана Фрязина за царевной Софьей в Рим, как и весь маршрут возвращения Фрязина с Софьей в Москву. Несомненно, что при описании хода новгородских переговоров летописатель приводит подлинные челобитья и представления новгородцев Ивану.

Вкус самого летописателя к занятию историческими предметами выражается в самых тщательных справках, которые он вычисляет по всякому поводу. Приступают к закладке новой Успенской церкви, а летописатель уже подсчитал, что старая стояла 146 лет без трех месяцев, переносят из старой церкви, предназначенной к разрушению, гробы митрополитов и князя Юрия Даниловича, а летописатель уже отмечает, что от смерти Киприана прошло 65 лет и 9 месяцев без 18 дней, от смерти Фотия — 41 год без 34 дней, от смерти Ионы — 11 лет и 2 месяца, а от убиения князя Юрия 147 лет.

§ 4. Назначение свода 1479 г.

Задаваясь мыслью, какое событие наш летописатель 1479 г. признал за событие, заслуживающее лечь гранью в погодно ведущемся летописании и послужить достойным поводом к составлению свода, мы сейчас же определяем, что за такое событие сводчик 1479 г. (т. е. правящий верх Москвы) принимал постройку нового Успенского собора.

Останавливаясь со всеми подробностями над описанием новгородского похода Ивана, летописатель, однако, другому событию — постройке новой Успенской церкви — придает решительный перевес в смысле исторической важности и оценки.

Первое событие, конечно, важное, но оно далеко уступает второму, событию «мирового» значения: ведь строится не просто новая каменная церковь, а воздвигается заместительница многовековой «соборной» церкви, цареградской «Софии».

Описанием торжественного открытия этого нового центра вселенского христианства и заканчивается летописный свод 1479 г.{173}

Чтобы понять то обстоятельство, что правящий верх Москвы в момент складывания централизованного государства выдвигает весьма надуманную идею Москвы как третьего Рима, идею позаимствованную и лишь приспособленную к текущему моменту, которая уже к середине XVII в. будет затруднять этот правящий верх и вызывать с его стороны попытки ее ликвидации, — для этого нужно припомнить, что сказано И. В. Сталиным о процессе образования национальностей на востоке Европы. Указав, что на Западе складывание людей в нации приурочивается к периоду ликвидации феодализма и победы капитализма, И. В. Сталин говорит: «На востоке Европы, наоборот, процесс образования национальностей и ликвидации феодальной раздробленности не совпал по времени с процессом образования централизованных государств. Я имею в виду Венгрию, Австрию, Россию. В этих странах капиталистического развития еще не было, оно, может быть, только зарождалось, между тем как интересы обороны от нашествия турок, монголов и других народов Востока требовали незамедлительного образования централизованных государств, способных удержать напор нашествия. И так как на востоке Европы процесс появления централизованных государств шел быстрее складывания людей в нации, то там образовались смешанные государства, состоящие из нескольких народностей, еще не сложившихся в нации, но уже объединенных в общее государство». [926]

Представляется вероятным думать, что составление свода 1472 г. находилось под влиянием той же мысли, что и свода 1479 г.

Осенью 1472 г. митрополит Филипп начал постройку новой Успенской церкви. В расчете на скорое ее окончание летописатель и начал работу над сводом, которая не могла быть окончена (как мы это уже отмечали в предыдущей главе) ранее конца нашего 1472 г. В январе 1473 г. страшный московский пожар, а затем смерть митрополита — сделали надежду на скорое окончание постройки призрачной. Действительно, в следующем 1474 г. обгорелая церковь рушилась, а с этим надолго отодвинулась возможность окончания летописного свода в задуманном плане: на известие о неудачном начале постройки в 1472 г. новой московской церкви летописатель и оборвал свою работу.

Свод 1479 г. может быть характеризован как новый приступ в летописном деле к особого рода согласованию настоящего с далеким прошлым. Правда, сводчик 1479 г. еще не решается вносить в изложение прошлых событий ту систематическую переработку во вкусе современных ему политических воззрений, которою так резко невыгодно отличаются последующие московские свода XVI в., как не знает еще он легенды о происхождении Рюрика от Августа или о регалиях Мономаха (ср. Воскресенскую летопись под 859 и 1113 гг.), но ряд тенденциозных искажений в материале древних сводов, источников свода 1479 г., мы указать можем.{174}

Так, под 6847 (1339) г. составитель свода 1479 г. устранил указание на то, что Иван Калита содействовал убийству тверского князя Александра Михайловича, а в описании убийства опустил фразу: «приемша горкую нужную смерть за христианскую веру».

Под 6849 (1341) г., в описании мирного договора великого князя Семена с Новгородом, вместо фразы: «и докончаша мир по старым грамотам и крест целова к ним», читаем: — «и дасть им мир по старым грамотам, и крест целовали».

Под 6906 г. (1398) переделка существеннее. Вместо двух известий: «ездиша на Москву к великому князю Василию Дмитриевичу послы новгородские — посадник Есиф Захарииничь, тысячьскый Анания Константиновичь с челобитием от Новагорода, и взяша мир. Того же лета приеха в Новгород великого князя Василия Дмитривича брат, князь Андрей», — сводчик 1479 г. дал одно известие: «того же лета ездиша на Москву к великому князю Василею Дмитривичу новгородские послы — посадник Иосиф Захарьич и тысячски Онания Констянтиновичь — с челобитием от Новгорода и с многими дары, и князь велики их пожаловал, мир взя, и дасть им князем великым, в свое место, брата своего меншего князя Андрея».

Еще в митрополичьем своде редакции 1456 г. к известию 6879 (1371) г.: «Рязанцы же сурови суще человеци, свирепи и высокоумни» было добавлено: «палаумные смерди». Это составитель свода 1479 г. сохранил, заменив «смерди» словом «людища».

Наконец, под 6679 (1171) г., в известии об изгнании новгородцами князя Романа, составитель свода 1479 г. добавил: «таков бо бе обычай окаянных смердов изменников».

На вопрос, возможно ли предположить, что теперь в Москве сосредоточена была эта летописная работа, которая и в лице сводчика 1472 г., и в лице сводчика 1479 г. свидетельствует перед нами о светской руке летописания, думаю, что мы с уверенностью можем указать на такой центр.

Падение Царяграда открыло перед Москвою горизонты самостоятельной внешней политики, и в Москве должно было сложиться учреждение, в компетенцию которого входили теперь все дела по внешним отношениям Московского государства. К этому учреждению, по-видимому, и было отнесено ведение летописания, которому по-старому еще придавалось значение документа международного значения. Такое предположение объясняет нам ту протокольную точность, с какою отмечаются в сводах 1472 и 1479 гг. происходившие переговоры с Новгородом, донесения о завоеваниях воевод, как и события, касающиеся деятельности и жизни приглашенных на службу в Москву иностранцев.


Примечания Я.С.Лурье

{164} Предположение о существовании великокняжеского Московского свода 1479 г. было высказано А. А. Шахматовым на основе анализа т. н. Ростовской (Архивской) летописи (Рост.) (РГАДА, ф. 181, № 20/25), где текст Московского свода, доведенного до 1479 г., был соединен с текстом Новгородского свода 1539 г. (Шахматов А. А. Общерусские летописи... С. 152—159); затем А. А. Шахматов обнаружил оба слагаемых этой компиляции в отдельном виде— Новгородский свод 1539 г. (Новгородскую летопись по списку Дубровского) и Московский свод в Эрмитажном списке XVIII в. (РНБ, Эрм., № 416 б) (Шахматов А. А.: 1) О так называемой Ростовской летописи. М., 1904. С. 10—11, 17—51, 163—165; 2) Обозрение... С. 256—283). Ко времени издания книги М. Д. Приселкова М. Н. Тихомировым была уже обнаружена рукопись ГИМ, Увар. 1366, содержащая Московский свод конца XV в., но первоначальное определение, данное Тихомировым, не представлялось М. Д. Приселкову достаточно убедительным (см. ниже, с. 305—311) и сама рукопись (позже изданная в ПСРЛ, т. 25) едва ли была ему доступна. Текст Московского свода в Эрмитажном списке обрывается на изложении переговоров с капитулировавшими новгородцами в декабре 1477 г.: «И князь великы поволил им, а на третей день у себя велел быти» (ср.: ПСРЛ. Т. 25. С. 317); текст т. н. Рост. заканчивался последними словами известия 9 сентября 6988 (1479) г. «...начата литургисати, сиречь, обедню пети»; на этих же словах начинается новый почерк и иные приемы расстановки киноварных букв в Уваровском списке (Там же. С. 326). Датировка свода может быть подтверждена еще тем, что родословие князей, помещенное в т. н. Рост. под 6395 г. (л. 10), доведено до сына Ивана III Юрия, родившегося в 1480 г. (следующий сын, родившийся в 1482 г., не упоминается); однако в Эрмитажном списке статьи 6395 г. с родословием нет.

{165} В этом и следующем параграфе своей книги М. Д. Приселков на основе сравнения Московского свода 1479 г. с Нкр—ВП, которые он рассматривал как отражение великокняжеского свода 1471—1472 гг., определил ряд дополнительных источников свода 1479 г.: Московский свод, близкий к Тр. (Сим.), южнорусский свод, близкий к Ипат., и т. д. Развивая далее эти наблюдения, А. Н. Насонов установил, что в основе свода 1479 г. лежала летописная компиляция, отразившаяся также в Ерм.; эту компиляцию А. Н. Насонов определил как митрополичий свод Феодосия—Филиппа 1464—1472 гг. (Насонов А. Н. История русского летописания... С. 260—274). Вывод А. Н. Насонова может быть принят с некоторыми изменениями и дополнениями: компиляция, лежащая в основе Московского свода и Ерм. («особая обработка свода 1448 г.» или «Московско-Софийский свод»), составлена была скорее великокняжеским летописцем, нежели митрополичьим; в своде 1479 г. текст общего с Ерм. источника был еще дополнен (см. ниже, примеч. 174; Лурье Я. С: 1) Проблема реконструкции недошедших сводов при исследовании летописей // Текстология славянских литератур. Л., 1973. С. 142—143; 2) Общерусские летописи... С. 152—109).

{166} Новгородская летопись (Новг.) по списку Дубровского была начата изданием в 1925 г. (ПСРЛ. Т. 4, ч. 1, выи. 2), но издание не завершено. Вопрос об издании Эрмитажного списка и параллельного ему списка т. н. Рост. не потерял своей актуальности, так как в 25-м томе ПСРЛ, изданном в 1949 г., тексты Эрмитажного списка и т. н. Рост. даже не подведены к тексту Уваровского списка в виде разночтений— лишь в приложении даны фрагменты Эрмитажного списка, соответствующие местам, пропущенным в Уваровском. Кроме того, Уваровский список Московского свода содержит не свод 1479—1480 гг., а более позднюю редакцию 90-х годов (ср.: Насонов А. Н. Московский свод 1479 г. и Ермолинская летопись // Вопросы социально-экономической истории и историографии периода феодализма в России. М., 1961. С. 219; Лурье Я. С. Общерусские летописи... С. 242—243).

{167} Предположение М. Д. Приселкова о пропуске упоминания поездки Василия II к Витовту в своде 1479 г. представляется убедительным, хотя оно вызывало и возражения (ср.: Клосс Б. М., Лурье Я. С. Русские летописи... С. 129 и 136; Лурье Я. С. Общерусские летописи... С. 139, примеч. 43).

{168} В Московском своде, как и в Нкр—ВП, читаются такие же более краткие версии известий, как в младшей редакции CI, а не более пространные, как в старшей версии. Примеры совпадений Нкр и Московского свода иногда со старшей, а иногда с младшей редакцией CI ср.: Шахматов А. А. Обозрение... С. 258—259, 354—355.

{169} Известия свода 1479 г. за XIII в., отсутствующие в более древнем летописании, были исследованы А. Н. Насоновым, пришедшим к выводу, что эти известия восходят к Владимирскому великокняжескому своду первых десятилетий XIII в. (Насонов А. Н. История русского летописания... С. 202—225).

{170} Текст Моск.-Акад., представляющий собой в части за 1237—1418 гг. ростовскую летопись (ср. выше, примеч. 46) был, по-видимому, привлечен не составителем общего протографа Московского свода и Ерм. (в Ерм. не обнаруживается этих совпадений с Моск.-Акад.), а самим сводчиком 1479 г. (ср.: Лурье Я. С. Общерусские летописи... С. 162—163).

{171} Предположение А. А. Шахматова о существовании Ростовского владычного свода, ведшегося в течение многих десятилетий и представленного редакциями времени Григория, Ефрема, Тихона и других епископов (Шахматов А. А. Обозрение... С. 146—150), не подтверждается исследованием летописей, которые А. А. Шахматов считал отражением этого свода— Ерм. и сходной с нею Моск.-Акад. и др. Единственная летопись XV в., дающая систематическую информацию о ростовских епископах,— Тип., но она как раз не имеет текстуальных совпадений с Ерм. и Моск.-Акад. Статья 6904 г. с перечислением ростовских епископов не является отражением Ростовского свода, а восходит в Ерм. (через протограф Московского свода и Ерм.) и Тип. (через Московский свод) летописях к «своду 1448 г.». В Моск.-Акад. ростовских владык вообще нет, хотя связь этого свода с Ростовом (скорее, с его князьями, чем епископами) вероятна.

{172} Вопрос о южнорусском своде, оказавшем влияние на общий протограф Московского свода 1479 г. и Ерм., был впоследствии подробно рассмотрен А. Н. Насоновым, отметившим, что в Московском своде 1479 г. свод этот отразился шире и полнее, чем в протографе CI—HIV (см.: Насонов А. Н. История русского летописания... С. 278—293; ср. также: Черепанов С. К. К вопросу о южном источнике Софийской I и Новгородской IV летописей // ТОДРЛ. Л., 1976. Т. 30).

{173} Следует отметить, что уподобления Успенского собора цареградской церкви в своде 1479 г. нет; летописец отмечает лишь, что Иван III захотел «възвдигнути храм велик зело в меру храма Пречистыя Богородица, иже в Володимере...» (ПСРЛ. Т. 25. С. 293). Идея Москвы как «нового града Константина» возникает лишь в «Изложении пасхалии» митрополита Зосимы 1492 г. (РИБ. Т. 6. Стб. 797—799); сочинения (или сочинение) Филофея о «Москве— третьем Риме» может быть с наибольшей вероятностью отнесено к первой четверти XVI в. (ср.: Гольдберг А. Л. Три «послания Филофея»: Опыт текстологического анализа // ТОДРЛ. Л., 1974. Т. 29. С. 58—97).

{174} Из перечисленных далее отличий свода 1479 г. от CI и Нкр—ВП пропуск известия 6847 (1339) г. о смерти тверского князя «за кристианскую веру» и указание под 6906 (1398) г. о том, что Василий I «пожаловал» новгородцев, свойственны и Брм. (следовательно, восходят к общему источнику Московского свода— Ерм.); остальные отсутствуют в Ерм. и, очевидно, действительно внесены составителем свода 1479 г.




[925] Шахматов А. А. «О так называемой Ростовской летописи». М., 1904. Его же: «Обозрение русских летописных сводов XIV — XVI вв.». Глава XXI.
[926] И. Сталин. «Марксизм и национально-колониальный вопрос». Сборник избранных статей. Парт. Изд. Москва, 1934 г., стр. 73.
Форумы