Игумен Феофилакт (Моисеев). Святитель Иов.
5. Патриотизм

К оглавлению



Прежде чем осветить патриотическую деятельность первого русского Патриарха, следует отметить, что все поведение Святителя Иова — от первого известия о появлении Лжедмитрия до последнего дня Первосвятительского служения — отличается строгой последовательностью, принципиальностью, истинно христианским терпением, бесстрашием. Отечественная история сохранила мало подобных имен, кто бы так же, как Патриарх Иов, в дни тяжелейших испытаний, в дни проверки человека на прочность его веры, на твердость его позиции как гражданина, на силу его нравственной сущности не растерял бы ничего, не сделал и шага в сторону соглашений с врагами страны и Церкви, не попытался уйти от ответственности, отмолчаться или укрыться в затворе. Все действия Патриарха были примером того, как можно в самых, казалось бы, невероятных условиях сохранить единство слова и дела, веры и поступка.

Начало XVII в. для Русского государства было тяжелым временем: обострились противоречия между царем Борисом Годуновым, венчавшимся на царство после смерти Феодора в 1598 г., и высшей знатью — боярами и дворянами. Не менее напряженным было положение и в народной среде: на Дону, постоянно пополняемые беглыми крестьянами, скапливались казаки, которые таили в себе силу, готовую взорваться при каждой новой попытке правительства стеснить казачью вольницу. Обострившиеся социальные процессы усугубились природными бедствиями. Затянувшиеся дожди холодного лета 1601 г. помешали созреванию хлебов. Крестьяне использовали незрелые «зяблые» семена, чтобы засеять озимь. В результате хлеб на полях дал очень плохие всходы, которые погибли от морозов зимы 1602 г. В следующем году крестьянам нечем было засевать поля. В Россию пришел страшный голод[158].

В народе возникло убеждение, что царствование Бориса Годунова не благословлено Богом, если с приходом его к власти страну постигло такое несчастье. Крестьяне в поисках пищи собирались в шайки; в разных уголках России появились разбойничьи группы. Царь Борис посылал дворянские отряды против «разбоев» в Коломну, Волоколамск, Можайск, Вязьму, Медынь и другие уезды[159]. Около Москвы особенно активизировался атаман Хлопко. Вся страна была наполнена слухами: о Борисе говорили, что он «уморил» царя Феодора Иоанновича, отравил царицу Ирину (свою родную сестру) и загубил их ребенка и свою племянницу Феодосию, до этого организовал убийство царевича Димитрия, сжег Москву, чтобы отвлечь внимание царя и столичного общества от угличского злодеяния, обманом и интригами венчался на царство[160].

Вполне понятно, что в сложившейся ситуации известие о существовании самозванца, выдававшего себя за царевича Димитрия, упало на почву не самую благоприятную. Однако подоплека мрачного периода самозванщины скрывалась значительно глубже и созревала не внутри России, а за ее пределами.

Человек, назвавший себя сыном Ивана Грозного, оказался Юрием Отрепьевым (в иночестве Григорий). Его последним прибежищем в России был Чудов монастырь, где молодой монах занимался «книжным делом»[161]. Своим приятелям-монахам, сопровождавшим самозванца в его побеге из Москвы в Польшу, Григорий похвалялся: «Патриарх-де, видя мое досужество, и учал на царскую думу вверх с собою меня имати, и в славу-де (я) вшел великую»[162]. В действительности все было наоборот: по одной версии — за приверженность к «латынской» вере[163], по другой — за чернокнижие и еретичество[164], Патриарх Иов удалил Отрепьева в монастырь до особого распоряжения. Не дожидаясь решения о своей участи, Григорий сбежал. Вместе со своими спутниками самозванец провел некоторое время в Киеве. Игумен Киево-Печерской Лавры, где некоторое время прожили беглецы и где Отрепьев на исповеди священнику объявил о своем «царском» происхождении, быстро распознал Григория и прогнал его. «Четыре-де вас пришло, — сказал он, — четверо и подите»[165]. Летом 1602 г. беглецы оказались в Остроге, а после него — в Дерманском монастыре. Здесь Григорий также попытался назваться «царевичем Димитрием». Однако попытки авантюриста найти поддержку у православного духовенства в Киеве и Литве потерпели полную неудачу[166]. С этого момента Отрепьев сбрасывает с себя монашеское одеяние. Следы его вскоре обнаружились на Волыни, в Гоще, в семействе пана Габриэля Хойского, у которого он служил на кухне. Хойский и его сын Роман в созданных ими школах проповедовали арианскую ересь: они не признавали Святой Троицы, в Иисусе Христе видели «боговдохновенного человека», христианские догматы и таинства понимали иносказательно. Здесь самозванец получил уроки польского либерального воспитания и заразился духом протестантизма и религиозного индифферентизма, который впоследствии не смогли из него выветрить даже иезуиты[167].

В 1603 г. Лжедмитрий поступил на службу к князю Адаму Вишневецкому, который неожиданно поддержал версию Отрепьева. По приказу короля Сигизмунда III Вишневецкий подробно допросил самозванца. По мнению современного историка «исповедь» (кстати, до сих пор еще не переведенная на русский язык) Лжедмитрия выглядит неловкой импровизацией и невольно обличает его самозванство[168]. Значит, с первых же дней пребывания Отрепьева в Польше правительство знало об обмане и пользовалось его именем для своих захватнических целей. Через некоторое время королевская знать устроила несколько показательных очных ставок с лицами из России, которые «подтвердили» «царское» происхождение Отрепьева. В Кракове Лжедмитрия стали обрабатывать иезуиты. Почувствовав в них силу, Отрепьев дал согласие принять католичество: папский нунций Рангони совершил миропомазание. Король Сигизмунд III назначил Лжедмитрию оклад в 40 тыс. золотыми в год; за это он взял обязательство с Отрепьева, что по восшествии на русский престол тот возвратит Польше Смоленск, разрешит ставить по всей Русской земле костелы, поможет Сигизмунду захватить Швецию и множество других требований. Самозванец с готовностью обещал выполнить все, что от него требовали[169]. Иезуиты увидели, что им предоставляется самый удобный путь к осуществлению заветных целей Римского престола — подчинить Русскую Церковь папскому владычеству. Интересно, что знаменитый иезуит Антонио Пассевино пристально следил из Италии за событиями в России и Польше. Сохранилась его большая переписка с иезуитами из окружения Лжедмитрия. В 1605 г. в Венеции появилось сочинение Б. Барецци «Повествование о чудесном завоевании отцовской власти яснейшим юношей Дмитрием». Впоследствии было доказано, что автором этой книги был Пассевино, с радостью в ней приветствовавший открытую экспансию против России[170].

В августе 1604 г. Лжедмитрий выехал из Самбора, богатого поместья своего будущего тестя — воеводы Юрия Мнишека, в сопровождении двух иезуитов Николая Черняковского и Андрея Лавицкого и двинулся в Россию. Самозванец начал собирать войско. Он написал грамоты московскому народу и казакам. Борис Годунов был взволнован событиями. Он отправил родного дядю Григория Отрепьева в Польшу для обличения племянника. В то же время Патриарх Иов написал соборную грамоту Киевскому князю Константину Острожскому и польскому правительству, убеждая их не потворствовать обманщику, но передать его русским. В первой грамоте он писал, что так называемый Дмитрий — беглый диакон Чудова монастыря, избегавший наказания за свои нечестивые дела; приводя факты истинной смерти царевича Димитрия, он просил Киевского князя изловить самозванца и, во избежание кровопролития между государствами, прислать его в Россию для наказания по правилам святых отцов и соборному уложению, чтобы «от таковых злодеев и еретиков великое и пресвятое имя Господа Иисуса Христа не было хулимо и образ иноческий поруган»[171]. Обращаясь к польскому правительству, Патриарх Иов клятвенно свидетельствовал о самозванстве Отрепьева, просил не верить речам обманщика и не нарушать перемирия с Россией[172].

С аналогичным посланием Борис Годунов обратился к Сигизмунду III и в Вену — к императору Австрийскому[173]. Однако эти увещания Патриарха и Бориса Годунова не были услышаны, тогда как воззвания Лжедмитрия к казакам возымели свое действие. 16 октября 1604 года Лжедмитрий перешел русскую границу. Кроме донских казаков он вел с собой 3000 наемников[174]. Самозванец разослал манифест[175], в котором извещал, будто он был сохранен от смерти Господом и что он идет на престол своих предков. Он убеждал всех отречься от Бориса и служить ему, «истинному царю», обещая счастье и благоденствие под своим владычеством . Хотя навстречу самозванцу были посланы войска во главе с царскими воеводами, многие города добровольно сдавались Лжедмитрию. Первым был Моравск, затем — Чернигов и Путивль[176], после — Рыльск, Борисов, Белгород, Валуйки, Оскол, Воронеж, Кромы, Ливны, Курск, Севск, Елец[177]. Единственным городом, который дал отпор самозванцу, оказался Новгород-Северский. Неожиданное самоотверженное сопротивление города обескуражило Отрепьева и вызвало бурный отток наемников из войска Лжедмитрия за границу. Отрепьев спешно формировал армию из непрерывно стекавшихся к нему казаков, стрельцов и посадских людей из перешедших на его сторону городов. Таким образом, у самозванца набралось до 15 тысяч человек.

Встревоженный происходившим, Патриарх направлял из Москвы свои патриотические воззвания в полки, к боярам, воеводам и всей рати. В одном из них содержался отеческий призыв, с которым Святитель Иов «ко всем сотням об этом рассылал подлинныя памяти, и наказывал, и укреплял всех памятовать Бога и крестное целование царю Борису и его семейству, и сам на себя великую клятву налагал, что он — расстрига, а не царевич Димитрий». В сложившихся чрезвычайных обстоятельствах Борис Годунов предложил Патриарху и всему священному собору план мобилизации, согласно которому все слуги патриаршие, святительские и монастырские, знавшие ратное дело, должны были вооружаться и вступать в ряды ополчения против самозванца, причем пояснялось: «Прежде не только слуги святителей и церквей, но даже монахи, священники и диаконы в нашествие нечестивых исходили на войну, сражались храбро за Православную веру и за все христианство, не щадя проливали кровь свою; но мы того не хотим, да не опустеют храмы Божии без пения; и не престанет теплая священнослужительская молитва к Богу за воинов и страждущих в войне»[179]. Патриарх исполнил царскую просьбу. В начале 1605 г. войско Лжедмитрия было разбито царскими воеводами под предводительством князя Мстиславского в битве под Добрыничами. Однако нерасторопность воевод не позволила довести дело до конца. Лжедмитрий избежал плена и отступил к Путивлю. Примерно в это же самое время Патриарх Иов разослал свою новую грамоту, в которой сообщал о клятвопреступничестве многих русских городов и предупреждал от подобной измены в других городах: «Великий государь царь и великий князь, слыша толикое клятвенное и крестное целованья преступленье и скорое и нечаемое нахождение литовских людей на Российскую державу, прося у Бога помощи и у Пречистыя Богородицы и у великих чудотворцев и у всех святых, послали своих государевых боляр и воевод, князя Феодора Ивановича Мстиславского с товарищи в Северские городы, а с ними послали великую рать свою, а велели против литовских людей с Божиею помощию, за святыя Божия церкви, и за честныя иконы, и за нашу святую благочестивую христьянскую веру, и за свое царское самодерьжавство, Богом порученное ему Российскаго царства, стояти храбрьски и мужески... И ныне благословляем... в монастыри игуменом и по святым Божьим церквам разослать свои грамоты с порученьем и с духовным наказаньем, и велел бы еси созвати соборную церковь игуменов, и протопопов, и попов, и дьяконов, и дворян, и детей боярских, и всё православное христьянство, и сию нашу грамоту велел прочести всем во всеуслышанье. И того изменника и преступника Креста Христова, и еретика, и отметчика, и поругателя христианския веры, росстригу Гришку, что был в мире Юшка Богданов, сын Отрепьев, и бесовским учением и королевским умышленьем именоваше себе ложно князем Димитрием Углицким, и его воровских советников (езуитов), и научивших его такому злому умышлению, и хотящих озлобити церкви Божий; и государевых изменников, которые государю изменили, а тому вору и богоотступнику последствуют и именуют его князем Димитрием, а вперед, кто начнет на то прелыцатися и ему верить, а государю похочет изменити, соборне и всенародне прокляли и вперед проклинать велели, да будут они все прокляти в сем веце и в будущем. А мы здесь, во царьствующем граде Москве, соборне, с митрополиты и со архиепископы, и епископы, и с архимандриты, и игумены, и со всем освященным собором, и со всеми православными христианами, тако ж их вечному проклятию предахом»[180].

Однако, несмотря даже на столь строгие меры прещения, и эта грамота не подействовала на народ. По точному выражению современника всех этих событий келаря Троице-Сергиевого монастыря Авраамия Палицына, «яко же колесница фараонова неволею связашеся на пагубу, такожде и все Российское государство в безумство дашеся»[181]. Другой источник XVII в. не менее красноречиво повествует, как в тот роковой период русской истории всюду «беззаконие лестцев умножахуся, а очи умнии стемневаша» и о том, как в кратчайшее время «вознесошася руки нечестивых и отвержени быша щиты праведных»[182].

Зимой 1604 г. многочисленные царские войска осадили город Кромы, в котором находилась небольшая часть армии Лжедмитрия. Бездействие и апатия царских военачальников, измена некоторых воевод дали возможность самозванцу передохнуть, набрать силы и распустить слух в народе, что Сам Бог покровительствует ему, так как огромные силы, выставленные против него Годуновым, не могут его одолеть. Кроме того, хотя Отрепьев был постоянно под присмотром иезуитов[183], он счел нужным время от времени показывать русским свою приверженность к Православию. Находясь в Путивле, он приказал привезти ему из Курска чудотворную икону Божией Матери. Встреча иконы была особенно пышной; Лжедмитрий объявил всем, что он отдает себя и свое дело под Покров Пресвятой Девы, и не расставался с чтимым образом на всем протяжении своего пути в Москву. Неясно, по своей ли мысли самозванец поступил таким образом или по совету иезуитов, во всяком случае это свидетельствовало, что если он и дал обещание обратить русских в католическую веру, то вначале решил прикрывать свое намерение ложным вниманием и псевдопреданностью Православию[184]. Лжедмитрий распространял по всей России «обольстительные грамоты», в которых нагло писал: «Божиим произволением, Его крепкою десницею покровенного нас от нашего изменника Бориса Годунова, хотящаго нас злой смерти предати, и Бог милосердый злокозненнаго его помысла не восхоте исполнити, меня, государя вашего прирожденнаго, Бог невидимою рукою укрыл и много лет в судьбах своих сохранил»[185]. Один за другим русские города переходили на сторону самозванца. «Великое смятение» постигло и город Астрахань. Архиепископ Астраханский Феодосий, поставленный на эту кафедру Патриархом Иовом, один из немногих во всей России не поддался народной смуте. Он убеждал народ, что именующий себя Димитрием — самозванец, похититель царского имени, неправоверный и нечестивый. Но возмутившийся народ «его хотел за сие убити»; его отвели из архиерейского дома под стражу в Троицкий монастырь, а «дом архиерейский разграбили». Впоследствии, по пришествии самозванца в Москву, Преосвященного Феодосия «с безчестием» привели из Астрахани в столицу. Лжедмитрий с гневом и раздражением спросил святителя: «Астраханския все смуты от тебя, и людем ты говоришь, и меня называешь непрямым царем; да кто-де я?» Архиепископ же безбоязненно отвечал: «Ведая-де, что ты называешься царем, но прямое-де твое имя Бог весть; ибо-де прирожденный Димитрий царевич убиен в Угличе и мощи его тамо»[186]. Пытаясь противодействовать патриаршим грамотам и противостоять проклятию, объявленному священным собором, Лжедмитрий всенародно показывал человека, называвшего себя «Григорием Отрепьевым». Это обстоятельство еще больше уверяло людей в том, что Лжедмитрий — настоящий царевич. О его проклятии в народе говорили: «Пусть, пусть проклинают Гришку! От этого царевичу ничего не станется. Царевич — Димитрий, а не Гришка»[187].

Критическое положение дел в государстве усугубила внезапная смерть Бориса Годунова (†l3 апреля 1605 года). Народ усматривал в этой смерти Божие наказание Борису и милостивое покровительство самозванцу. Смерть Годунова повергла столицу в уныние и смятение. Среди общего народного отчаяния раздавался бесстрашный голос Патриарха Иова, всеми мерами и средствами успокаивавшего дезорганизованный народ. Чтобы воодушевить и объединить людей в накалившейся неустойчивой обстановке, он первый со всем духовным собором выразил верность вдовствующей царице Марии и ее детям — Феодору и Ксении как правителям государства. За ними присягнули бояре и все жители Москвы. Они обещали не изменять новому правительству, не «приставать к вору, называющему себя царевичем Димитрием», и не желали видеть его в Московском царстве. К войску послали Новгородского митрополита Исидора, чтобы оно также приняло присягу Феодору и его царскому семейству[188]. Патриарх Иов разослал свою окружную грамоту, в которой извещал о кончине государя, о вступлении на престол Феодора Борисовича, о присяге ему столицы и убеждал всех служить новому государю и «прямить ему во всем без всякия хитрости, иного государя не искать и не хотеть»[189]. Однако бояре и воеводы: П. Басманов, братья Голицыны и М. Салтыков, стоявшие во главе царского войска, заколебались и не присягнули Феодору. Большая часть русской армии, признав самозванца, двинулась к Москве.

Лжедмитрий не хотел входить в столицу до тех пор, пока в ней оставались его враги. Поэтому он, обосновавшись в Туле, отправил в Москву своих слуг с тем, чтобы они подняли народ против семейства Годунова и Патриарха Иова. Приверженцы самозванца 1 июня 1605 года зачитали на Лобном месте грамоту Лжедмитрия. Большинство населения, частью обманутое, частью запуганное, перешло на его сторону окончательно. В летописи так сообщается об этом событии: «Те же вражий посланницы красносельцы собравшася приидоша во град на Лобное место. Многие ж служилые люди к ним присташа, иные своею охотою, иные страха ради смертнаго, видя таковое Божие прогневание. Бояре же приидоша к Патриарху возвестиша ему злый совет московских людей. Патриарх же Иов стоял непоколебимый со слезами, моля и укрепляя их, но ни в чем же успе»[190]. 3 июня отправлена была в Тулу, к самозванцу, повинная грамота москвичей с известием, что они присягнули ему и просят его пожаловать в столицу. Интересно, что грамота эта была отправлена в Тулу с боярами, а не с духовенством, как этого требовал Лжедмитрий. По всей видимости, бояре просили Патриарха послать кого-нибудь из духовенства, но он отказался[191].

10 июня в Москву ворвались мятежники Лжедмитрия, которым было приказано истребить в столице всех врагов самозванца: они умертвили молодого царя и его мать, Ксению насильно постригли в монашество и отправили в монастырь. Но Патриарх Иов был не менее опасным врагом Лжедмитрия. В эти роковые минуты, когда многие русские люди кощунственно попрали закон и государственный порядок, нарушив священную клятву верности Родине против изменников и самозванца, в Москве все еще оставался живой свидетель этого ужасного преступления — великий старец-Первосвятитель и молитвенник за весь русский народ, Святейший Патриарх Иов. В это опасное время он не подвергся смущению и малодушию, но обнаружил твердость духа, присущую русскому архипастырю: неустрашимо и безбоязненно обличал предателей и пришельцев-грабителей, большую часть времени проводил в молитвах в переполненном людьми Успенском соборе. Враги и недруги Патриарха уже готовили расправу над ним. Святитель Иов знал об этом, однако не страшился и покорно ожидал исполнения воли Божией. В то время, когда Святейший Патриарх совершал в Успенском соборе Божественную литургию, в него ворвалась толпа «с оружием и дреколием», прервав священнослужение, вытащила Предстоятеля из алтаря, сорвав с него святительское облачение. Патриарх Иов сам снял с себя панагию и, положив ее перед чтимой Владимирской иконой Божией Матери, громко произнес: «О, Всемилостивая Пречистая Владычица Богородица! Сия панагия и сан святительский возложены на меня, недостойного, во храме Твоем, Владычице, у честного образа Твоего, чудотворной иконы. Сию же я, грешный, исправлял слово Сына Твоего Христа Бога нашего 19 лет, сия Православная христианская вера нерушима была, ныне же грех ради наших видим на сию Православную христианскую веру находящу еретичю. Мы же, грешнии, молим: „Умоли, Пречистая Богородица, Сына Своего Христа Бога нашего, утверди сию Православную христианскую веру непоколебимо"»[192]. Молитва Святителя еще более озлобила изменников; они с жестокостью потащили его по Успенскому собору и потом повлекли из Кремля к Лобному месту. Этот момент особенно ярко описывает «История о первом Патриархе Иове Московском»: «Приидоша же множества народа, и мнози плакаху и рыдаху, видяще лютое сие смятение. Тогда бо соборныя церкви клирицы во вси церковныя двери выбегоша, вопль и крик с плачем сотвориша о Иове Патриархе, и моляще народы, бе бо опалилися отбесования. И егда Патриарха ведоша, и кто изречет ту беду, еже бесчестиша и биша его Патриарха: прелестники Ростригины ему, Патриарху, ругалися без милости сурово и безчеловечно. Слух же протече во весь град Москву, яко нецыи хотят убити Святейшего Иова Патриарха, вину наречуще ему, яко наяскейшего царевича Димитриа Ростригою сказует; и распрение бе лютое бысть в народе, и силнии начаша одолевати»[193].

Патриарх Иов для Лжедмитрия был особо опасной личностью. Кроме того, что Святитель очень хорошо знал Григория Отрепьева (в бытность его монахом Чудова монастыря), он за все полугодовое пребывание самозванца в России не только не сделал шага к примирению с ним, как поступили многие бояре, дворяне, посадские люди, крестьяне и даже некоторые из числа духовенства, но каждый день настойчиво объяснял всему народу истинную сущность Лжедмитрия как коварного врага России и Православной веры. Не случайно Отрепьев боялся войти в столицу, пока в ней находился Первосвятитель. Он понимал, насколько популярен Святейший Иов, и потому преднамеренно обманывал русский народ в своих грамотах от 6 и 11 июня, будто Патриарх признал в нем прирожденного государя и якобы «бил ему челом». Однако он боялся убить Святителя Иова, ибо насильственная смерть Патриарха могла повредить его целям покорения всей России. Лжедмитрий решил выслать Патриарха Иова из Москвы в какой-нибудь отдаленный монастырь. С этой целью, как повествует «История», «нецыи же от вельмож, иже поклонишася антихристову знамению лжехристу Ростриге, и приходяще к Святейшему Иову Патриарху, аки чада его истинная, но лукавии хищницы, и поведаху ему то, яко Рострига хощет тебе сослати под начал, и моля его, Святейшаго Иова Патриарха: где хощеши быти? Святейший же Иов Патриарх верных ему из них лукавых хищников умолил, дабы Рострига его отпустил на обещание свое, в град Старицу, во Успенский монастырь. Лжехрист же, Рострига и проклятый еретик Гришка Отрепьев по совещанию льстецов своих сотвори изгнание Блаженному Иову Патриарху ис царствующаго града Москвы во град Старицу во Успенский монастырь...»[194]. Измученного старца в простой рясе чернеца посадили в телегу и отвезли в заточение в обитель, где протекали годы его юности и начальный период служения Церкви. Так подвигом исповедничества завершал свой жизненный путь первый Патриарх Русской Церкви.

Кандидатуру на патриарший престол самозванец подыскал еще на пути к Москве, когда стоял в Рязани. Это был архиепископ Рязанский Игнатий, по национальности грек, ранее занимавший архиерейскую кафедру на Кипре. Изгнанный турками, Игнатий некоторое время жил в Риме, где принял унию. В 1595 г. он прибыл в Москву, скрыл свою Причастность к унии, а в 1603 г. получил для управления Рязанскую епархию. Игнатий был одним из первых русских архиереев, открыто признавших Лжедмитрия; он встретил самозванца в Туле приветственной речью. Известно, что он еще до прихода самозванца в Москву приводил в соборной церкви Рязани к присяге бояр-изменников. Избрание нового Патриарха, по церковным правилам, должно было быть предоставлено священному духовному собору, царю же принадлежала власть утверждать одного из избранных собором кандидатов. Самозванец поступил иначе. Он назначил патриарха самочинно. Однако для соблюдения внешнего порядка и для предотвращения ненужной молвы он послал Игнатия в Старицу просить у Святителя Иова благословения на патриаршество. Патриарх Иов не согласился благословить Игнатия, «ведая в нем римския веры мудрование». Самозванец вторично посылал Игнатия в Старицу с той же целью и угрожал Святителю Иову мучениями, если он не даст благословения. Но старец был непреклонен. Он сказал только, характеризуя Игнатия: «По ватаге и атаман, а по овцам и пастырь»[195] .

Пока в Москве бушевали страсти, пока Лжедмитрий устанавливал свои порядки, попиравшие освященные традицией национальные обычаи, пока русский народ, вкушая плоды своего горького опыта, убеждался в том, что он обманут, и подспудно готовился разоблачить самозванца с его иностранными приспешниками и разделаться с ними, в Старицком монастыре доживал свои последние дни Патриарх Иов. В то время настоятелем этого монастыря был преподобный Дионисий. Еще когда Патриарха Иова привезли под стражей в монастырь с приказанием держать присланного «в озлоблении скорбней»[196], архимандрит Дионисий, вопреки указаниям еретика, пришел с братией поклониться Патриарху-исповеднику и просил его распоряжений. В течение двух лет, которые Святитель Иов провел в монастыре, архимандрит Дионисий всеми мерами старался поддержать невинного страдальца. Сам же Патриарх Иов, ослабленный и утративший зрение, молитвой и иноческими подвигами приготовлял себя к вечному упокоению.

Тем временем Лжедмитрий был низвержен, на царский престол возведен Василий Шуйский. Вновь встал вопрос об избрании Патриарха. Священный собор духовенства просил Патриарха Иова возвратиться на первосвятительский престол. Однако преклонный старец-Патриарх отказался от предложения и благословил на свое место митрополита Казанского Гермогена[197].

Желая возродить нравственные силы народа, изможденного смутой, подавленного сознанием собственной измены и клятвопреступления, царь Василий Шуйский, посоветовавшись с Патриархом Гермогеном и другими духовными лицами, приказал вызвать в Москву бывшего Патриарха Иова с тем, чтобы он простил и разрешил всех православных христиан от совершенных ими нарушений крестного целования и измены, чтобы он именем Божиим снял с народа его клятвопреступления и благословил на путь долга и чести. Кто наложил клятву, тот должен был и разрешить ее. Вот почему признали недостаточным благословение и разрешение Патриарха Гермогена и потребовали приезда Патриарха Иова. В Старицу были отправлены митрополит Крутицкий Пафнутий, архимандрит Симонова монастыря Пимен, патриарший архидиакон и представитель государева двора. Они везли от Патриарха Гермогена Святителю Иову послание, в котором говорилось: «Государю отцу нашему, Святейшему Иову Патриарху, сын твой и богомолец Гермоген, Патриарх Московский, челом бьют. Государь царь, после совещания со мною, собором и боярами... послал молить Святительство твое, чтобы ты ученил подвиг, ехал в царствующий град Москву для государева и земскаго великаго дела. Да и мы молим с усердием Святительство твое и преклоняем колена. Дай нам увидеть благолепное лицо твое и слышать прекрасный голос твой. Мы сильно желаем видеть тебя и сподобиться благословения десницы твоей. Особенно же молим сотворить о нас молитву к Богу, да даст Милосердый Господь, ради святых молитв твоих, Российскому государству мир, покой и тишину, великому государю на врагов победу, а святым церквам и христианской вере — твердость:»[198].

14 февраля 1607 года Патриарх Иов прибыл в Москву и остановился на Троицком подворье. Московским жителям предложено было собраться 20 февраля в Успенский собор. Один из исследователей жизни Патриарха Иова так повествует об этом событии: «Наступила великая и торжественная минута для всего русского народа. Пред лицом Бога и Его служителей он хотел приносить покаяние в своих преступлениях. Не менее многозначительна была минута эта и для старца-Патриарха, свидетеля народных прегрешений и всенародного покаяния. Много скорбных воспоминаний должна была воскресить эта минута в памяти слепого старца. Немало слез пролил он о заблуждениях паствы своей в годы своего служения; немало горького испытания принесли с собою эти годы; глубоко должно было опечаливать его недоверие народа, когда одна вера в его свидетельство могла спасти Отечество от преступлений, им совершенных, и от наказаний, за них терпимых. Все это и многое другое должно было пробудиться в душе престарелого Патриарха в минуту, когда он должен был выслушивать всенародную исповедь... Весь народ, как один человек, повергался перед ним, как пред своим отцом, и просил разрешения в своих преступлениях»[199].

В назначенный день Святейший Патриарх Иов в одежде простого чернеца прибыл в собор и, поклонившись образам и мощам угодников Божиих, стал у патриаршего места. Стены собора не могли вместить всех каявшихся людей, которые пришли в тот день. После молебна, совершенного Патриархом Гермогеном, народ кинулся с плачем и воплями в ноги к Патриарху Иову: «О, пастырь предобрый! Прости нас, словесных овец твоего стада, ты всегда хотел, чтобы мы паслись на златоносных полях твоего любомудрия и напоялись от сладкого источника Божественной истины; ты крепко берёг нас от похищения лукавым змием и пагубным волком, но мы, окаянные, отбежали от тебя, предивного пастуха, и заблудились в дебре греховной, и сами себя дали в снедь злому тому зверю, всегда готовому губить наши души. Восхити нас, богоданный решитель, от нерешимых уз по данной тебе благодати!»[200]. Патриарх Гермоген приказал архидиакону взойти на амвон и прочитать народную челобитную. В ней народ, а также царь от лица народа, просили Святителя Иова отпустить именем Божиим все грехи: «...Согрешихом и тебе, Святейшаго Иова Патриарха Московского и всея Росии, отца нашего не послушахом и клятву и крестное целование преступнихом... И ты, государь Святейший Иов, Патриарх Московский и всея Русии, не отверзи нас, кающихся, по прегрешениях наших; сотвори, государь, отеческую любовь чадолюбно, благоволи чадом твоим очищения подати от прегрешений наших...»[201].

Закончив читать челобитную, архидиакон огласил разрешительную грамоту Святейшего Патриарха Иова, которая была составлена от имени двух Патриархов. В ней после небольшого исторического вступления напоминалось народу о единодушном избрании на царство Бориса, о всенародной клятве ему в верности, о преступлении данной клятвы. «Я, — напоминал всем Патриарх Иов, — тогда уверял всех православных христиан в наглом обмане самозванца; я извещал, кто он именем, чей сын, как жил у меня, как обесславил иноческий и диаконский чин и бежал в Литву; я сказывал вам, как и когда убит царевич Димитрий, писал обо всем этом в полки к воеводам и воинам, и здесь в царствующем граде Москве по всем сотням разсылал подлинные грамоты, наказывал и укреплял всех вас, чтобы вы помнили Бога и крестное целование. Этого мало. Я сам давал вам на себя страшную клятву в удостоверение, что он самозванец, разстрига, а не царевич Димитрий, и вы все наши убеждения и заклинания презрели и сделали то, что от начала света в Божественном Писании не обретается... Велики грехи наши пред Богом в сии времена последние, когда вымыслы нелепые, когда пакость мерзостная, тати, разбойники, беглые холопы могут столь ужасно возмущать Отечество. Будем же молить Царя царствующих и Господа господствующих с сокрушенным сердцем и плачевным гласом, да умилосердится Он о всех нас, да явит над нами неизследимую пучину милосердия Своего, да ниспошлет нам Божественное разрешение от заклинательных уз и покроет нас пресветлым облаком огнезарного Божества. За прежние ваши преступления мы, Гермоген Патриарх и смиренный Иов, по данной нам благодати от Святаго Духа, уповая на щедроты Божий, всех вас прощаем и разрешаем в сей век и будущий, и молим Господа подать всем, нам и вам, благословение, мир, любовь, радость и всякую благостыню, а в будущем веке, на Страшном суде сподобиться ликостояния со святыми и наследия Горнего Иерусалима»[202]. После того, как была зачитана разрешительная грамота, народ вновь упал на колени пред Святейшим Иовом и кричал: «Во всем виноваты, честный отец! Прости, прости нас и дай благословение, да примем в душах своих радость великую»[203]. Слепой старец-Патриарх встал и обратился к народу со следующими словами: «Чада духовные! Надеясь на щедроты Божий, мы прощаем вас и разрешаем соборно, да примете благословение Господне на главы ваши. Впредь же молю вас, не позволять себе подобнаго клятвопреступления; великое дело целовать Честный и Животворящий Крест, на котором распялся наш Владыка Христос, дабы избавить нас от мучительства диавола»[204]. Чин разрешения произвел сильное воздействие на народ: все плакали, каялись, просили прощения у Патриарха, приклонялись к его стопам, «лобызали его десницу»[205]. Великий старец, так много пострадавший среди общих народных бедствий, но вместе с тем и духовно обновленный в эти минуты, с радостью благословлял коленопреклоненный народ и давал свои последние наставления: хранить верность святому Православию.

Недолго после этого старец-Патриарх пробыл в Москве. Он спешил возвратиться в свой монастырь, в Старицу. Не подействовали ни слова Патриарха Гермогена, ни царские просьбы остаться в Москве. В скором времени по возвращении в свою скромную обитель Святейший Патриарх Иов мирно отошел к Богу. Блаженная кончина его последовала в воскресенье 19 июня 1607 года.

Примечания

[158] По свидетельству современников, голодная смерть косила людей по всей стране. Только в Москве было похоронено на братских кладбищах более 120 тыс. человек. Современники считали, что в эти годы от голода вымерла треть Московского царства. (Костомаров Н. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. Т. I. 5-е изд. СПб., 1907, с. 592—594; Иов, Патриарх Московский. — Православный собеседник, 1867, ч. 3, с. 88—89; Сказания Авраамия Палицына. М.—Л., 1955. Гл. «О начале беды во всей России» и «О зачале разбойничества и ворех во всей России»).
[159] Скрынников Р. Г. Борис Годунов. М., 1983, с. 153.
[160] Ключевский В. О. Курс русской истории. Ч. 3. М., 1908, с. 28—30; Русский архив, 1910, № 11, с. 41.
[161] Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Археографической экспедицией Академии наук (ААЭ). СПб., 1832, т. 2, № 23.
[162] ААЭ, т. 2, № 64.
[163] История... с. 8.
[164] Дополнения к Актам историческим, собранные и изданные Археографической комиссией (ДАИ). Т. I. СПб., 1846, № 151.
[165] ААЭ, т. 2, № 64.
[166] Скрынников Р. Г. Цит. соч., с. 173.
[167] Костомаров Н. Цит. соч., с. 604.
[168] Скрынников Р. Г. Цит. соч., с. 170.
[169] Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. II. СПб., 1824, примеч. 213; Костомаров Н. Цит. соч., с. 606
[170] Поссевино А. Исторические сочинения о России XVI в. М., 1883, с. 15; Пирлинг П. Из смутного времени. Бареццо Барецци или Поссевино? СПб., 1902.
[171] ДАА, т. I, № 151.
[172] Там же.
[173] Вот что писал Борис в Вену по поводу беглого монаха: «Юшка Отрепьев... был в холопех у дворянина нашего, у Михаила Романова, и, будучи у нево, учал воровати, и Михаиле за его воровство велел его збити з двора, и тот страдник учал пуще прежнего воровать, и за то его воровство хотели его повесить, и он от тое смертные казни сбежал, постригся в дальних монастырех, а назвали его в чернецех Григорием» (Скрынников Р. Г. Цит. соч., с. 156).
[174] Костомаров Н. Указ. соч., с. 607; Православный собеседник, с. 90.
[175] ААЭ, т. 2, № 26.
[176] Патриарх Иов, желая образумить мятежников, послал в Путивль трех монахов убеждать народ оставить самозванца. Монахи были схвачены приверженцами Лжедмитрия и подверглись жестокой пытке. Двое из них вытерпели и остались верными законному государю, третий, дряхлый старик, уступил изменникам (Православный собеседник, с. 92).
[177] Соколов Н. Цит. соч., с. 356; Костомаров Н. Цит. соч., с. 607.
[178] ААЭ, т. 2, № 67.
[179] Соколов Н. Цит. соч., с. 357.
[180] ААЭ, т. 2, № 28.
[181] «Сказания Авраамия Палицына», гл. «О розстриге Григории».
[182] История о первом Патриархе... с. 9.
[183] В своем послании к Лжедмитрию новый папа Павел V, сменивший к 1605 г. Климента VIII, величал самозванца государем всей России, напоминал ему о его обещании распространить католичество в России; говорил, что ничем столько он не может возблагодарить Бога за все оказанные ему благодеяния, как если просветить русских, седящих во тьме и сени смертной; хвалил его за то, что он уже собрал вокруг себя иезуитов и обещал прислать ему и других, если пожелает, даже епископов (Макарий, митрополит. Цит. соч., с. 103).
[184] Там же, с. 104.
[185] ААЭ, т. 2, № 26.
[186] ЧОИДР, 1847, кн. 9, с. 17; 1848, кн. 7, с. 65—66; Православный собеседник, с. 92.
[187] Костомаров И. Цит. соч., с. 608, с. 597.
[188] Макарий, митрополит. Цит. соч., т. 10, с. 91; Соколов Н. Цит. соч., с. 359.
[189] ААЭ, т. 2, № 34.
[190] Цит. по: Православный собеседник, . 97.
[191] Макарий, митрополит. Цит. соч., т. 10, с. 92.
[192] ПСРЛ, т. 14, с. 65.
[193] История о первом Патриархе... с. 10—11.
[194] Там же, с. 11.
[195] Карамзин Н.М. Цит. соч., примеч. 378; Макарий, митрополит. Цит. соч. с. 107.
[196] История о первом Патриархе …с.12.
[197] Соколов Н. Цит. соч., с. 366.
[198] Православный собеседник, с. 101.
[199] Соколов Н. Цит. соч., с. 367-368.
[200] ААЭ, т. 2, №67.
[201] Там же.
[202] Там же.
[203] Соловьев С. История России с древнейших времен. Т. 8. М., 1963, с. 183.
[204] Православный собеседник, с. 105—106; Соколов Н. Цит. соч., с. 370.
[205] Макарий, митрополит. Цит. соч., с. 135.

Форумы