Новый летописец (XI)

К оглавлению


240. О приезде смолян к гетману и об отходе гетмана.

Гетман же Жолкевский с русскими людьми стоял в Можайске, и приехали к нему смоляне и возвестили ему, что царя Василия с царства ссадили. Гетман же Жолкевский пошел из Можайска и хотел встать в Звенигороде; и приехали к нему остальные смоляне из Москвы и возвестили ему, что царя Василия постригли [в монахи]. Он же пошел к Москве и встал на Хорошевских лугах на Москве-реке.

241. Об избрании королевича на царство.

В Москве же бояре и все люди московские, не переславшись с городами, избрали на Московское государство литовского королевича Владислава и пришли к патриарху Гермогену и возвестили ему, что избрали на Московское государство королевича Владислава. Патриарх же Гермоген им с запрещением говорил: «Если будет креститься и будет в православной вере, я вас благословлю, а если не будет креститься, то разрушение будет всему Московскому государству и православной христианской вере, да не будет на вас нашего благословения». Бояре же послали к гетману о съезде. Гетман же с ними встретился и говорил о королевиче Владиславе. И на том уговорились, что королевича на Московское государство дать и креститься ему в православную христианскую веру. Гетман же Жолкевский говорил московским людям, что «даст де король на царство сына своего Владислава, а о крещении де пошлете послов бить челом королю». Патриарх же Гермоген укреплял их, чтобы отнюдь без крещения на царство его не сажали; и о том укрепились, и записи о том написали, что дать им [литовским людям] королевича на Московское государство, а Литве в Москву не входить: стоять гетману Жолкевскому с литовскими людьми в Новодевичьем монастыре, а другим полковникам стоять в Можайске. И на том укрепились, и крест целовали им всей Москвою. Гетман же пришел и встал в Новодевичьем монастыре.

242. О приходе к патриарху Михаила Салтыкова с товарищами.

Пришли во град те враги богоотступники Михаил Салтыков да князь Василий Мосальский с товарищами, в соборную апостольскую церковь Успения Пречистой Богородицы, и пришли к благословению к патриарху Гермогену. Патриарх же их не благословил и начал им говорить: «Если пришли вы в соборную апостольскую церковь правдою, а не с ложью, и если в вашем умысле нет разрушения православной христианской веры, то будет на вас благословение от всего вселенского собора и мое грешное; а если вы пришли с ложью и разрушение православной христианской вере будет в вашем умысле, то не будет на вас милость Божия и Пречистой Богородицы и будете вы прокляты от всего вселенского собора». Так же и сбылось слово его. Тот же боярин Михаил Салтыков с ложью и слезами говорил патриарху, что будет [королевич] истинным государем. Он же их благословил крестом. Тут же пришел к благословению Михалко Молчанов. Он же ему возопил: «Окаянный еретик! Не подобает тебе быть в соборной апостольской церкви». И повелел из церкви его выбить вон с бесчестием. Так и сбылось слово его вскоре. В скором же времени князь Василий Мосальский и князь Федор Мещерский, Михалко Молчанов, Гриша Кологривов, Васька Юрьев померли злой смертью, так, что многие люди от того устрашились, от такой злой смерти: у одного язык вытянулся до самой груди, у другого челюсти распались так, что и внутренности все видны, а иные живыми сгнили. А преждереченный всему злу настоятель Михаил Салтыков с детьми и племянниками, и Василий Янов, и Овдоким Витофтов той злой смертью померли в Литве.

243. О послах под Смоленск.

Тот же гетман начал говорить боярам, что под Смоленск [надо] к королю послать послов. Бояре же пришли к патриарху и начали говорить ему о том, чтобы выбрать послов из духовного чина и из бояр, а с ними, выбрав, послать ото всяких чинов людей добрых. Патриарх же их укреплял, чтобы выбрали из своего чина людей разумных и крепких, чтобы прямо стояли за православную христианскую веру непоколебимо: «А мы соборно выберем мужа крепкого, кому прямо стоять за православную христианскую веру». Так же его слово и свершилось. Так и выбрали собором, послать к королю столпа непоколебимого и мужа святой жизни ростовского митрополита Филарета Никитича, и с ним послать из духовного чина, избрав мужей разумных и грамоту знающих от священнического чина и от дьяконского, которые бы умели говорить с латынянами о православной христианской вере. Бояре же избрали из бояр князя Василия Васильевича Голицына, из окольничих князя Даниила Ивановича Мезецкого, из думных людей Василия Борисовича Сукина, из дьяков думного Томилу Луговского да Сыдавного Васильева, да с ними стольников и дворян десять человек, да из всяких чинов всяких людей. Пришли же [они] к патриарху за благословением. Патриарх же митрополита и бояр благословил и укреплял, чтобы постояли за православную за истинную христианскую веру, ни на какую прелесть не прельщались. Митрополит же Филарет дал обет умереть за православную христианскую веру. Так же и содеял: многую беду и скорбь девять лет за православную христианскую веру терпел. Послы же пошли под Смоленск.

244. О гетмане Жолкевском и о Сапеге, об их лукавстве.

Вор же Тушинский стоял в то время под Москвой в Коломенском, а с ним Сапега с литовскими людьми. Бояре же стали говорить гетману, чтобы [он] литовских людей от Вора отвел. Гетман же стал посылать к Сапеге [с тем], чтобы [он] отошел от Вора. Сапега же от Вора прочь не пошел, а все у них [было] между собой заодно, как бы им обманом войти в Московское государство. Гетман же начал говорить боярам, что [надо] идти на них боем. И пошел на них, и на бой не пошли, все обманывали московских людей.

245. О входе в город Москву литовских людей.

Враг же прельстил из сигклита четырех человек, начали мыслить, как бы пустить литву в город, и начали внушать людям, что будто черные люди хотят впустить в Москву Вора. Многие же им противились, [говоря], что никак нельзя пустить в город литву. Они же тех дворян привели к гетману и на них шумели. Уведал же о том патриарх Гермоген и послал за боярами и за всеми людьми, и начал им говорить с умилением и великим запрещением [о том], чтобы не пустить литву в город. Они же его не послушали и пустили гетмана с литовскими людьми в город. Гетман же встал на старом дворе царя Бориса, а солдат и гайдуков поставили в Кремле городе по палатам и по хоромам государевым, а полковников и ротмистров поставили в Китай-городе и в Белом по боярским дворам, и ключи городовые взяли себе и по воротам поставили своих людей немцев и гайдуков. Вор же, видя, что литовские люди вошли в город, пошел от Москвы и встал в Калуге.

246. О взятии Калязина монастыря.

В то же время полковник Лисовский, а с ним изменник Андрей Просовецкий с товарищами пришли под Калязин монастырь, и Калязин монастырь был в осаде. Воевода же у них был Давыд Жеребцов и бился с ними крепко, и Калязин монастырь взяли приступом, и многоцелебные мощи чудотворца Макария Калязинского из раки серебряной повергли на землю, и раку рассекли. Воеводу же Давыда Жеребцова, и игумена, и братию, и всех людей перебили, и всю казну монастырскую захватили, и монастырь выжгли. Страшнее же литвы и Лисовского [был] тот же злодей Андрей Просовецкий; пошел войною, и был под Иван-городом, и под Псковом, и тут с литовскими людьми разошлись. Тот же Андрей Просовецкий пошел в Луцкий уезд и соединился с Григорием Валуевым под Луками Великими, и Луки Великие взяли и изрубили [людей] и выжгли.

247. О ссылке ратных людей из Москвы.

Михаил же Салтыков начал умышлять с литовскими людьми, как бы ратных людей разослать из Москвы всех. И, умыслив [это] с ними, внушал [всем], что Луки Великие взяли, а идут под Новгород. И послал Михайло Салтыков сына своего Ивана, да с ним князя Григория Волконского, и с ним ратных людей дворян и детей боярских, и атаманов станицами, и стрельцов московских многих. То [была] первая рассылка ратных людей из Москвы в Новгород.

248. О ссылке царя Василия в Осифов монастырь.

Гетман же Жолкевский с теми изменниками московскими начал умышлять, как бы царя Василия и братьев его отвести к королю. И умыслил его послать в Осифов монастырь. Патриарх же и бояре, которые не пристали к замыслу, начали говорить, чтобы царя Василия не ссылать в Осифов монастырь, а послать бы на Соловки. Они же [изменники] были уже сильны в Москве, того не послушали, и его послали в Осифов монастырь, а царицу его в суздальский Покровский монастырь.

249. О приходе митрополита Филарета с послами под Смоленск.

Митрополит же Филарет и бояре пришли под Смоленск и были у короля, и вели посольство, и били челом о сыне его Владиславе, чтобы дал его на [престол] Московского государства. Он же им ложно сказал, что хочет дать, и говорил им, чтобы они послали в Смоленск, чтобы Смоленск сдался королю. Митрополит тут первое крепкое стояние показал, про то отказал, чтобы написать в Смоленск, [говоря]: «Как будет сын твой на Московском государстве, все Московское государство будет под сыном твоим, не только Смоленск; и тебе, государю, недостойно стоять под вотчиной сына твоего. Всем Московским государством целовали крест сыну твоему, а ты стоишь под Смоленском». Королю же то первое посольство их стало нелюбо, и [он] к Смоленску начал приступать и подкоп вести. В Смоленске же воевода боярин Михаил Борисович Шеин сидел крепко, никак ни на что не прельстился и с архиепископом был в ссоре из-за того, что архиепископ хотел сдать город королю. Король же и паны рада прельщали Михаила Борисовича много [с тем], чтобы он сдал Смоленск. Он же им отказывал, [говоря]: «Отнюдь Смоленска не сдам, а как будет королевич на Московском государстве, и мы все его будем».

250. О походе гетманском из Москвы, и о взятии царя Василия с братьями, и о приезде всяких людей под Смоленск.

Гетман же Жолкевский, когда был в Москве, государевой казной начал владеть и литовским людям давать, а король прислал в казначеи московского изменника, торгового мужика гостиной сотни Федьку Андронова. Он же еще больше пакости московским людям творил. Гетман же, устроив в Москве осаду, укрепил [ее] литовскими и немецкими людьми Александра Гашевского и взял с собою многую казну и царя Василия братьев: князя Дмитрия Ивановича с княгиней и князя Ивана Ивановича Шуйских взял с собою. И, зайдя в Осифов монастырь, царя Василия взял с собою, и пошел к королю под Смоленск. О, горе лютое Московскому государству! Как, не боясь Бога, не помня крестного своего целования и не постыдясь от всей вселенной сраму, не померли за дом Божий Пречистой Богородицы и за крестное целование государю своему! Хотением своим отдали московское государство латынянам и государя своего в плен! О, горе нам! Как нам явиться на праведном Суде Избавителю своему Христу? И как нам ответ дать за такие грехи? И как нам иным государствам на их укоризны ответ дать? Не многие же враги то задумали, а мы все душами погибли! Гетман же пришел с царем Василием к королю под Смоленск, и поставили их перед королем и объявили ему о его службе [королю]. Царь же Василий стоял и не поклонился королю. Они же ему говорили: «Поклонись королю». Он же крепко мужественным своим разумом в конце жизни своей воздал честь Московскому государству и отвечал им: «Не подобает московскому царю поклониться королю; то судьбами праведными и Божиим [изволением] приведен я в плен; не вашими руками взят я, но московскими изменниками, своими рабами отдан был». Король же и вся рада удивились его ответу. Гетмана же Жолкевского пожаловал [король] великим жалованием и отпустил в Литву. В Литве же царя Василия и брата его князя Дмитрия с княгиней уморили, и повелели положить их на пути, где из всех государств приходят дороги, и поставили над ними столп каменный себе на похвалу, а Московскому государству на укоризну, и написали на столпе на всех языках, что сей столп сделан над царем московским и над боярами. Митрополит же Филарет, видя такую погибель Московскому государству, еще больше собрался пострадать за православную христианскую веру и товарищей своих укреплял. Грехов ради наших, многие на их дьявольскую прелесть прельстились, которые [были] посланы с Москвы при митрополите и послах в товарищах; Василий Сукин да дьяк Сыдавной Васильев от митрополичьего совета отстали и прельстились к литве; [и о том] что думали митрополит и бояре, то все рассказали литве. Митрополит же и бояре, увидав их лукавство, перестали с ними советоваться. Тот же Василий [Сукин] и Сыдавной [Васильев] и иные, которые были посланы с митрополитом, власти и дворяне, напросились у короля ехать в Москву и привести московских людей к кресту на королевское имя. Король же их пожаловал и отпустил, а митрополиту же стало еще большее утеснение. Он же отнюдь им не потакал, и говорил им всем против, и то им говорил: «Если де крестится, и он нам государь; а если не крестится, и нам он ненадобен». Московского же государства многие люди прельстились, бояре и всякие люди посылали под Смоленск и сами ездили с дарами и просили у него [короля] чести, поместий, и вотчин, и жалования.

251. Об убиении в Калуге царя касимовского и убиение Вора Калужского.

В то же время был Вор в Калуге, у него же был в Калуге царь касимовский Урмамет с сыном да князь Петр Урусов. Тот же сын царя Урмамета сказал Вору, что отец его над ним [Вором] злоумышляет и хочет [его] убить. Тот же Вор из-за того умыслил [зло] над царем так: пошел на поле гулять и послал за царем, чтобы ехал к ним. Царь же внезапно поехал с ним, только взял с собою двух человек, и, заехавши за Оку реку, начал [Вор] с собаками ездить, а царю велел ездить с собою, и начал отъезжать от людей, только взяв с собой Михаила Бутурлина да Игнашку Михнева, и отъехал от людей подальше и того царя и людей его с ним убил и кинул в реку, а сам выскочил к людям и возопил, что царь меня хотел убить и побежал к Москве, и послал за ним в погоню. После же того узнал князь Петр Урусов, что убил тот Вор царя, и начал умышлять, как бы его так же убить. Внезапно же тот Вор поехал на поле с небольшим отрядом. Тот же князь Петр Урусов, узнав, что он уехал, поехал за ним и встретил его в версте от Калуги и тут отсек ему голову, а тех, кто с ним были, иных убил, а иные убежали в Калугу. Князь же Петр побежал и отъехал в Крым. В Калуге же узнали, что князь Петр Урусов убил Вора, взволновались всем городом и татар перебили всех, которые в Калуге были. Его же, Вора, взяли и похоронили с честью в соборной церкви Троицы, а Сердомирского дочь Маринка, которая была у Вора, родила сына Ивана. Калужские же люди все тому обрадовались и называли его царевичем и крест ему целовали честно.

252. О крестном целовании Вору в Казани и об убиении Богдана Вельского.

В граде же Казани услыхали, что литовские люди в Москву вошли, и не захотели быть под Литвою и начали крест целовать тому убиенному Калужскому Вору, а того не ведали, что он убит. Воевода же Богдан Яковлевич Вельский начал им говорить и укреплять [их], чтобы Вору креста не целовать, а целовать крест тому, кто будет государь на Московском государстве. Дьяк же Никанор Шульгин, умыслив с теми ворами, повелел Богдана убить. Они же Богдана, схватив, возвели на башню и скинули с башни и убили. На третий же день пришел из Калуги Алешка Тузаков с вестью и сказал, что Вор убит, а ото всей земли прислали, чтоб быть в соединении и стоять всем за Московское государство. Те же казанские люди убийцы раскаялись, что они целовали крест Вору и неповинно убили окольничего.

253. Об умышлении литовских людей и о соединении московских людей.

Литовские же люди в Москве сидели, и начали умышлять, как бы Московское государство разорить и остальных из Москвы всех ратных людей разослать, и решетки по улицам все посечь повелели, и в Москве с саблями и пищалями не велели ходить; и не только с оружием ходить не велели, но и дров тонких не велели к Москве возить, и великое утеснение делали московским людям. В Рязани же Прокофий Ляпунов, услышав про такое утеснение Московскому государству, начал ссылаться со всеми городами Московского государства, чтобы им встать заодно, как бы помочь Московскому государству. И Бог же вложил всем людям [эту] мысль, и начали присылать к Прокофию [людей] и во всех городах собираться. В Калуге собрался князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой да Иван Заруцкий, в Рязани Прокофий Ляпунов, в Владимире князь Василий Мосальский, Артемий Измайлов, в Суздале Андрей Просовецкий, на Костроме князь Федор Волконский, в Ярославле Иван Волынский, на Романове князь Федор Козловский с братией. И все соединились в единую мысль, что всем помереть за православную христианскую веру.

254. О приезде из Калуги в Москву к литве.

Литва же, услышав о убиении Вора, послала в Калугу князя Юрия Никитича Трубецкого, чтобы целовали крест королевичу. И из Калуги же послали к Москве из дворян, и из атаманов, и из казаков, и изо всяких людей [выборных], и говорили боярам и литве: «Впрямь будет королевич на Московском государстве и крестится в православную христианскую веру, и мы ему рады служить; а теперь креста целовать не хотим, покамест он не будет на Московском государстве». И пришли с Москвы в Калугу, а князя Юрия из Калуги не отпустили, убежал к Москве побегом.

255. О грамотах под Смоленск.

Литовские же люди и московские изменники, Михаил Салтыков с товарищами, видя собрание московских людей за православную христианскую веру, начали говорить боярам, что [надо] писать к королю и послать с подписями [грамоту], бить челом королю, чтобы дал своего сына на государство: «А мы на твою волю полагаемся», — а к митрополиту Филарету и к боярам писать, чтоб били челом королю, чтоб дал сына своего на Московское государство, и во всем им полагаться на его королевскую волю; как ему угодно, так и делать, а все к тому вели, чтобы крест целовать самому королю, а к Прокофию [Ляпунову] послать, чтобы он к Москве не собирался. Бояре же такие грамоты написали, и руки приложили, и пошли к патриарху, и возвестили ему все, чтоб ему к той грамоте руку приложить и [духовным] властям всем руки свои приложить, а к Прокофию о том послать. Он же, великий государь, поборник православной христианской веры, стоял в твердости, яко столп непоколебимый, и, отвечав, говорил им: «Стану писать к королю грамоты, на том и руку свою приложу, и властям повелю руки свои приложить, и вас благословлю писать, если король даст сына своего на Московское государство и крестит его в православную христианскую веру и литовских людей из Москвы выведет, и вас Бог благословляет такие грамоты к королю послать. А если такие грамоты писать, что во всем нам положиться на королевскую волю, и послам о том бить челом королю и положиться на его волю, и то стало ведомое дело, что нам целовать крест самому королю, а не королевичу, то я к таким грамотам не только сам руки не приложу, но и вас не благословляю писать, но проклинаю, кто такие грамоты начнет писать. А к Прокофию Ляпунову стану писать: если будет королевич на Московское государство и крестится в православную христианскую веру, благословляю его служить, а если королевич не крестится в православную христианскую веру и литвы из Московского государства не выведет, я их благословляю и разрешаю, которые крест целовали королевичу, идти на Московское государство и всем помереть за православную христианскую веру». Тот же изменник Михаил Салтыков начал его, праведного, ругать и позорить и, вынув на него нож, хотел его резать. Он же против его ножа не устрашился и сказал ему громким голосом, осеняя его крестным знамением: «Сие крестное знамение против твоего окаянного ножа, да будешь ты проклят в сем веке и в будущем». И сказал тихим голосом боярину князю Федору Ивановичу Мстиславскому: «Твое есть начало, тебе за то хорошо пострадать за православную христианскую веру; а если прельстишься на такую дьявольскую прелесть, пресечет Бог твой корень от земли живых, да и сам какою смертью умрешь». Так же и сбылось его пророчество. Бояре же не послушали его речей и послали те грамоты к королю и к послам. Боярину князю Ивану Михайловичу Воротынскому да князю Андрею Васильевичу Голицыну насильно повелели руки приложить [к тем грамотам]. Они же в ту пору были под присмотром приставов в утеснении великом.

256. О привозе грамот из Москвы под Смоленск.

Пришли же те грамоты под Смоленск к королю и к митрополиту Филарету. Митрополит же и послы, увидав такие грамоты, начали скорбеть и друг друга начали укреплять, что [им придется] пострадать за православную христианскую веру. Король же повелел послам быть на съезде и начал им говорить и грамоты те читать, что пишут бояре, все за подписями их, что положились во всем на королевскую волю, да им велено королю бить челом и положиться во всем на его волю. Митрополит же начал им говорить: «Видим сии грамоты за подписями боярскими, а отца нашего патриарха Гермогена руки нет, боярские руки князя Ивана Воротынского да князя Андрея Голицына приложены неволею, потому что сидят в заточении; да и ныне мы на королевскую волю полагаемся: если даст на Московское государство сына своего и крестится в православную христианскую веру, мы ему, государю, рады; а на ту королевскую волю полагаться, что королю крест целовать и литовским людям быть в Москве, того у нас и в уме нет; рады пострадать и помереть за православную христианскую веру». Король же еще больше начал делать утеснение великое послам.

257. О войне черкас и о взятии града Пронска.

Литовские же люди в Москве, видя, что собрались московские люди, послали черкас и повелели воевать рязанские места. К ним же пристал с русскими ворами изменник Исак Сумбулов, и многие места повоевали. Прокофий же Ляпунов пошел к городу Пронску и Пронск взял приступом. Черкасы же пошли к городу Пронску, и осадили Прокофия Ляпунова в Пронске, и утеснение ему делали великое. Услышав о том], воевода у Николы Зарайского князь Дмитрий Михайлович Пожарский собрался с коломничами и с рязанцами и пошел под Пронск. Черкасы же, о том услышав, от Пронска отошли и встали на Михайлове. Прокофия же из Пронска вывели и пошли в Переславль. Князь Дмитрий Михайлович, приняв от архиепископа Феодорита благословение, пошел опять к Николе Зарайскому.

258. О взятии Зарайского острога.

Пришли же черкасы с Михайлова ночью и взяли острог у Николы Зарайского. Помощью же и чудесами великого чудотворца Николы Зарайского князь Дмитрий Михайлович Пожарский вышел из города с небольшим отрядом, и черкас из острога выбил вон, и их побил. Исай же Сумбулов, видя крепкое стояние московских людей, побежал в Москву, а черкасы пошли на Украйну.

Форумы