Глaвa III. Военный сторож и подвижной вотчич всей Русской земли, князь с XIII в. становится на севере сельским хозяином-вотчинником своего удела

В.О.Ключевский. Боярская Дума Древней Руси


Перемена в характере князя и княжеского владения на севере с XIII в. Отношение князя к землям дворцовым, черным и служилым.

В XI и XII в. элементы государственного единства Руси были еще очень слабы. В XIII и XIV в., когда господствовал так называемый удельный порядок княжеского владения в северной Руси, этих элементов стало в ней еще меньше, чем было прежде. Южные князья прежнего времени хотя в добрые минуты вспоминали, что они внуки единого деда. Свежее предание отцов и близость врагов поддерживали в них сознание необходимости, даже обязанности общими силами защищать землю Русскую, не давать поганым нести ее розно, a еще державшийся кой-как порядок владения частями Руси по очереди старшинства не позволял отношениям и интересам князей слишком локализоваться. Среди удельных князей северной Руси XIII и XIV в. незаметно и этого: прежние чувства слабеют с исчезновением условий, их питавших. Размещаясь по своим «опричнинам», деля их между своими детьми, внуки Всеволода III по-видимому гораздо скорее забыли своего деда, чем внуки Ярослава I — своего. Сидя по своим удельным гнездам и вылетая из них только на добычу, беднея и дичая в одиночестве с каждым поколением, эти князья постепенно отвыкали от помыслов, шедших дальше заботы о птенцах. Наблюдатели-современники иногда будто невзначай отмечали в событиях черты, сопоставление которых живьем выдает перелом, совершившийся в промежуток двух близких друг к другу эпох. В конце XII в. в южной Руси правнуки Мономаха еще говорили его внуку, своему дяде: «ты старший во Владимировом племени, так думай-гадай о Русской земле, о чести своей и о нашей». В начале XIII в. в северной Руси младшие сыновья того же Всеволода Юрьевича, к которому южные племянники обращались с сейчас приведенным приглашением, отвечают на предложение своего старшего родного брата поделиться мирно, как следует родным: «перемоги нас, и тогда вся земля тебе»[1]. В удельном князе XIV в. меньше земского сознания и гражданского чувства; в этом отношении он более варвар, чем его южный предок, какой-нибудь младший областной Ярославич XII в., и если он меньше последнего дерется, то лишь потому, что он по воспитанию и вкусам больше мужик, малопривычный ко всякому бою, в сравнении с старым южным князем, еще сохранявшим наследственные привычки витязя. Из общественных чувств и понятий князя XII в. еще можно было при благоприятных обстоятельствах составить кой-какое представление об охранителе общего земского блага; в понятиях и интересах удельных князей XIV в. труднее было найти какой-нибудь годный для того материал. Государство, национальное русское государство вышло из этого удельного порядка XIV в., a не из прежнего, но не потому, что прежний порядок был более далек от национально-государственного, чем удельный XIV века: сами по себе оба они имели мало того, из чего складывается народное государство, и последний даже меньше имел этого, чем первый. Оба они должны были разрушиться, чтобы могло создаться такое государство; но последний гораздо легче было разрушить, чем первый,— и только поэтому одно из удельных княжеств, вотчина Даниловичей, стало зерном народного русского государства.
Хорошо известно, как все это сделалось. Но прежде чем сложилось это национальное русское государство, на значительном пространстве Руси, разделенной на уделы, действовал довольно своеобразный общественный порядок, остатки которого долго жили под покровом новой формы политического быта, его сменившей.
Утрата Киевом прежнего значения для князей и земли, разрыв связей, соединявших с ним другие области, торжество степных поганых, признаки падения материального благосостояния общества, запутанность княжеских споров, ставших в XIII в. неразрешимыми, наконец уход значительной части приднепровского населения в другие края Руси — эти и другие явления, указывавшие на разгром установившегося порядка жизни, должны были сильно подействовать на русские умы, на общественное сознание. Одним из самых важных последствий этого общественного потрясения было то, что замутилось понятие о единой Русской земле, воспитанное в обществе политическими, экономическими и церковными связями прежнего времени. По крайней мере с половины XIII в. литературные памятники, особенно летописи, употребляют выражение Русская земля далеко не так часто и не с такою любовью, как это было в XII в. Общественные понятия людей сузились и локализовались, как те мелкие областные миры, на которые внешними и внутренними ударами разбивалась Русская земля Ярослава Старого и Мономаха.
Оскудение нравственно - гражданского чувства в удельных князьях XIII и XIV в. было одним из признаков этого общего упадка земского сознания. Взаимное отчуждение князей становится заметнее; каждый из них все более привыкает действовать особняком. Княжеские съезды, довольно частые в XII в., становятся очень редки в XIII и XIV в., притом теряют прежний характер и превращаются или в собрания подручных удельных князей, повелительно созываемых великим, или в те частные случайные соглашения, памятниками которых остались договорные грамоты князей XIV и ХV в. Правительственный характер удельного князя соответствовал уровню его общественного сознания и его политическому одиночеству. Он все более уединялся в своей отчине, переставал чувствовать себя звеном в родственной цепи князей, облегавшей кольцом всю землю Русскую. Но и в своем уделе он собственно был не правитель, a владелец; его княжество было для него не обществом, a хозяйством; он им не правил, не устроял его, a эксплуатировал, разрабатывал. Он считал себя собственником всей территории княжества, но только территории с ее хозяйственными угодьями. Люди, свободные лица юридически не входили в состав этой собственности. Свободный человек приходил, работал и уходил, был экономической случайностью в княжестве. Князь не видел в нем подданного в нашем смысле этого слова, потому что и себя не считал государем. Этих политических понятий тогда не существовало; не существовало и отношений, из них вытекающих. Словом государь выражалась тогда личная власть свободного человека над несвободным, над холопом, и удельный князь подобно всякому землевладельцу считал себя государем только для своей челяди.
Итак княжеское удельное владение по характеру своему приблизилось к простому частному землевладению, к той привилегированной собственности, которая на языке древне-русского права называлась боярской. На это сходство обоих видов владения, прежде столь различных, особенно указывают два признака, которые теперь стали общи им обоим: один из этих признаков назовем юридическим, другой хозяйственно-административным. Теперь уделы вообще наследуются по завещанию, передаются по личному усмотрению завещателя, a не по какой-либо установленной очереди. Таков обычный порядок наследования частного имущества и по Русской Правде, по которой наследование по закону вступало в действие только при отсутствии завещания умершего хозяина. Удельный князь XIII и XIV в., не имея других ближайших наследников, мог передать свой удел или часть его князю-соседу, жене и даже дочери. Случаи таких передач известны. До XIII в. княжеские волости не переходили к женщинам. По Русской Правде право передать имущество дочери за отсутствием сыновей у владельца есть юридическая особенность, отличающая боярское владение от смердьего. Это значит не то, что тогдашнее право равняло князя со смердом, одинаково лишая того и другого привилегии боярского состояния, a только то, что имущество безсыновнего смерда отходило после него к местному волостному князю, a волость безсыновнего князя возвращалась в княжеский род, который отдавал ее очередному наследнику; оба вида владения считались не частной, a государственной собственностью, как тогда ее понимали. Теперь удельное княжеское владение усвоило себе юридическую особенность владения боярского — знак, что оно стало считаться полной частной собственностью владельца. Другой признак заключался в способе ведения удельного хозяйства. Исстари на Руси значительные хозяйства частных лиц управлялись посредством рабов; на это указывают иностранцы в своих известиях о русских купцах X в. Это до такой степени было в обычае, что самую службу по частному хозяйству без особого договора, «тиунство без ряду», закон признавал источником рабства. Взгляд Русской Правды не чужд и Судебнику Ивана III: «по тиунству и по ключу по сельскому холоп», гласит он, перечисляя источники рабства. Такое свойство службы по частному хозяйству сообщалось в некоторой степени и хозяйственной службе у князя: в духовной удельного серпуховского князя 1410 г. встречаем постановление, из которого видно, что свободные люди, которые купили земли, служа ключниками у князя, лишались этих земель, если покидали службу. Теперь, когда удельное княжеское управление усвоило характер поземельного вотчинного хозяйства, даже не всегда крупного благодаря измельчанию уделов в далеких поколениях суздальских Всеволодовичей, теперь согласно с чисто хозяйственными целями этого управления и ого могли служить люди, бывшие хозяйственною принадлежностью княжеского дворца. У московских князей XIV в. на второстепенных должностях по дворцовому ведомству встречаем людей купленных, полных холопов, которых князья, умирая, отпускали на волю ради спасения души. В этой сфере, в должности начальника какого-нибудь хозяйственного департамента, холоп был даже удобнее свободного человека, мог оказать больше покорности, сноровки и даже больше охоты к делу, нежели вольный слуга, ратный чело-век в те века, когда всякая невоенная частная служба считалась холопской или приближалась к ней.
Таковы признаки, указывающие на перемену, какие произошла в характере княжеского владения, приблизив его к вотчинному владению частного собственника, Впрочем, утверждая, что удельный князь усвоил себе значение и владельческие приемы простого вотчинника, не надобно думать, что вследствие этого он перестал быть политической властью для своего удела: с обычными правами собственника он соединял и настоящие государственные права, впоследствии отделившиеся и вошедшие в состав верховной власти, право суда, налогов, войны и проч. Но эта правительственная примесь нисколько не мешала князю оставаться простым вотчинником или очень похожим на него владельцем, не изменяла значения поземельного собственника удела, какое он себе усвоил: его верховные государственные права так сливались с владельческими, вытекавшими из поземельной собственности, что и сами рассматривались, как статьи простого поземельного хозяйства. Князь и поступал с ними, как с последними, дробил их, отдавал в частное пользование целиком или частями.
Характер личного хозяина удела с указанными сейчас особенностями выражался в отношениях князя к трем разрядам земель, из которых состояла его удельная вотчина. Это были земли дворцовые, черные и боярские, т. е. вообще земли частных собственников, светских или церковных. Различие между этими разрядами происходило от чисто хозяйственной причины, оттого, что к разным частям своей удельной собственности владелец прилагал различные приемы хозяйственной эксплуатации. Дворцовые земли в княжеском поземельном хозяйстве похожи на то, чем была барская запашка в хозяйстве частного землевладельца: доходы с них натурой шли непосредственно на содержание княжеского дворца. Эти земли эксплуатировались обязательным трудом несвободных людей князя, дворовых холопов, посаженных на пашню, страдников, или отдавались в пользование вольным людям, крестьянам, с обязательством ставить на дворец известное количество хлеба, сена, рыбы, подвод и т. п. Первоначальной и отличительной чертой этого разряда земель было изделье, натуральная работа на князя, поставка на дворец за пользование дворцовой землей. Черные земли сдавались в аренду, на оброк, отдельным крестьянам или целым крестьянским обществам, иногда людям и других классов, как это делали и частные землевладельцы; они собственно и назывались оброчными. Сложнее кажутся отношения князя к третьему разряду земель в уделе. Весь удел был наследственной собственностью своего князя; но последний разделял действительное владение им с другими частными вотчинниками. В каждом значительном уделе бывало так, что первый князь, на нем садившийся, уже заставал в нем частных землевладельцев, светских или церковных, которые водворились здесь прежде, чем край стал особым княжеством. Потом первый князь и его преемники сами уступали другие земли в своем уделе лицам и церковным учреждениям, которые были им нужны для службы или молитвы. Каким образом князь мог оставаться поземельным собственником всего удела рядом с этими также полными земельными собственниками, которые владели частями того же удела? При слиянии прав государя и землевладельца в лице князя это не только было возможно юридически, но и доставляло князю важные политические выгоды. Вместе с правом собственности на землю в своем уделе князь уступал владельцу и свои государственные права в большем или меньшем размере, превращая его таким образом в свое административное орудие. Обыкновенно при этой передаче князь удерживал за собою дань и суд по важнейшим, т. е. доходнейшим преступлениям. Но так как и эти правительственные права, которые князь удерживал за собою, считались владельческими и наравне с другими входили в юридический состав привилегированной земельной собственности, то появление в уделе земли, принадлежавшей другому владельцу, не мешало князю считать себя таким же собственником всего удела; тот и другой различались между собою не свойством прав, которые в сущности все были финансовые, хозяйственные, a их количеством. Поэтому, как бы много их ни уступал князь привилегированному частному землевладельцу, он не разрывал своей владельческой связи с приобретенной последним землей, не терял ее для своего хозяйства. Существенная особенность, которой этот раз-ряд земель отличался от других, состояла в том, что с таких земель отбывалась ратная служба в пользу князя, обязательная или необязательная. Служилый человек, имевший вотчину в уделе одного князя, по действовавшему тогда между-княжескому праву мог состоять на личной службе у другого, не теряя ничего из своих вотчинных прав. Но очень понятные побуждения заставляли вольного слугу держаться на службе у того князя, в уделе которого он «жил», т. е. имел земельную собственность. Поэтому, чем больше земли в уделе отходило в собственность таких вотчинников, тем лучше обеспечивалось удовлетворение едва ли не самой важной и дорогой потребности княжеского хозяйства, какою была нужда в вольных слугах, хотя приобретаемая таким средством личная служба вольного слуги не была обязательна. Частное землевладение доставляло князю не только личную, но и поземельную службу, притом обязательную. Это так называемая в договорных грамотах князей XIV и XV в. городная осада: когда нужно было защищать город, в обороне его обязаны были принимать участие все землевладельцы, владевшие землей в уезде этого города, даже те, которые служили в другом уделе. От этой повинности были свободны только землевладельцы, которые занимали при князе некоторые должности по дворцовому управлению. Церковные учреждения, владевшие землями, также окупали перед обществом свои земельные богатства участием в военной защите страны, независимо от тех духовных и благотворительных задач, какие принимала на себя церковь, приобретая эти богатства, Поэтому все земли, составлявшие собственность частных лиц и церковных учреждений, в отличие от двух других разрядов можно назвать [/служилыми.

Таким образом все земли в удельной вотчине, издельные, оброчные и служилые, различались существенно тем хозяйственным употреблением, какое делал князь из каждого их разряда. На этом хозяйственном различии держалось все удельное устройство административное, судебное, финансовое, держалась вся внутренняя политика удела; им же определялось и юридическое положение классов удельного общества. Владение уделом, видели мы, довольно своеобразно разделено было между князем и другими вотчинниками, лицами и учреждениями, где они были. Князь отличался от этих вотчинников не как политический владетель территории от частных землевладельцев, a как общий вотчинник удела от частичных, на земли которых он сохранял некоторые вотчинные хозяйственные права. Но предметом владения княжеского, как и боярского, одинаково была только земля, a не люди, т. е. не свободные люди. Так как понятия о политической связи подданного с государем помимо земельных отношений не существовало в уделе, то масса удельного населения, свободные обыватели городские и сельские, каково бы ни было их действительное положение, по праву, по выражавшимся в тогдашних юридических памятниках понятиям, были вольные арендаторы, снимавшие землю по гражданскому договору у князя или у частных землевладельцев. Политическая зависимость этих арендаторов была последствием их хозяйственной связи с удельным владельцем и прекращалась с разрывом последней, с отказом от пользования удельной землей.
Так удельное княжеское владение сложилось по типу частной земельной вотчины, и князь стал наследственным землевладельцем, сельским хозяином своего удела. В киевской Руси XI и XII в. князь не имел такого значения в своей волости, не был ее постоянным наследственным владетелем и не носил характера сельского хозяина-землевладельца в ее управлении. Причин такой перемены надобно искать в самом происхождении удельного порядка княжеского владения.

Примечания

[1] Ипат. 461. Лаврент. 469.

Ссылки по теме
Форумы